Бесшумный фронт - Люциан Воляновский

— Очень вас прошу поторопиться! Мне неко­гда...

Мужчина заплатил сколько положено, схватил удочку и выбежал из магазина. Быстро сел в ожидавший его автомобиль и уехал. Вот и все происшествие.

Но прежде чем рассказать о странной поспеш­ности этого покупателя и его непритязательности в выборе удочки, мне придется на некоторое время оставить путешествующих по Польше аген­тов Гелена и переключиться на тех людей, кото­рые занимаются этими агентами. Могу ли я рас­сказать всю правду, могу ли я показать до конца технику обезвреживания геленовских шпионов? Разумеется, нет! Я и сам хорошо не знаю этого. А впрочем, да позволено мне будет сослаться на некий шпионский авторитет: долголетний руково­дитель австрийского разведбюро в Кракове (пе­ред первой мировой войной) генерал Рыбак пи­шет в своем дневнике: «Вероятно, читатель за­метил, что... ряд осложнений и происшествий не находят тут полного и удовлетворяющего реше­ния... Обычно шпионские повести или иные истории — в которых всякие запутанные действия раскрываются к вящему удовольствию читателя, а непонятные события находят полное решение — всегда очень далеки от правды. Хорошего офи­цера или сотрудника разведывательной службы должна отличать как можно дальше идущая не­разговорчивость».

Правильные слова... Как раз об эту неразговор­чивость офицеров контрразведки неоднократно разбивалось любопытство журналиста, с трудом восстанавливающего историю очередного пораже­ния генерала Гелена в нашей стране. Знаю только, что планы шпионов были перечеркнуты, поскольку...

И тут мы должны вернуться к определенному июльскому вечеру 1953 года...

Глава сорок шестая Воскресный вечер

В этот летний воскресный вечер толпы людей текли по улицам польской столицы. Тысячи горо­жан торопились на вечерние сеансы в кино или на спектакли в театры, тысячи гуляли по вар­шавским бульварам и паркам, тысячи возвраща­лись в город, переполняя пригородные поезда и сотни автобусов. Вот, например, на вокзале у пригородного поезда мы видим какую-то молодую пару с ребенком. Они идут в толпе, хлынувшей с перрона к выходу. Видимо, эта пара вернулась с воскресной загородной поездки. У женщины в ру­ках корзина, из которой торчит верхушка тер­моса, а он — высокий молодой мужчина — несет маленькую девочку. Сонные глаза ребенка сви­детельствуют о том, что девочка весь день бегала в пригородном лесу и очень устала. Все трое са­дятся в переполненный трамвай и исчезают из наших глаз...

Идемте дальше. Находящаяся в центре улица правительственных учреждений словно вымерла. Все огни в огромных корпусах зданий ми­нистерств на улицах Кручей или Свентокшыжской давно погашены, только кое-где горит ма­ленькая лампочка в комнате дежурного или вах­тера. Однако не во всех варшавских учреждениях это воскресенье является нерабочим днем.

В большом здании, что на Аллее Сталина, си­дящий за письменным столом человек склонился над каким-то листком бумаги, которую доставили ему с четверть часа назад. Потом он снимает трубку и говорит: «Передайте Ковальскому, пусть срочно явится сюда...»

Минут через десять легковая машина останав­ливается перед жилым домом. Сидящий рядом с шофером офицер быстро взбегает по лестнице на четвертый этаж и нажимает пуговку звонка. Двери ему открывает... Ба, да это та самая жен­щина, которую мы недавно видели на вокзале! А вот и ее муж...

— Одну минутку! Сейчас соберусь.

Молодой мужчина поспешно укладывает в портфель пижаму, туалетные принадлежности, полотенце...

В кухне жена готовит бутерброды. Она не спра­шивает мужа ни о чем — куда он едет, надолго ли, с какой целью? Ей хорошо известно, что все равно ответа не будет. Сначала женщине очень трудно было примириться с таким положением: оно сердило и беспокоило ее. Даже родная сестра сказала ей однажды: «Знаешь, Стася, когда я начинаю присматриваться к вашему супружеству, то мне кажется, что у тебя никакого мужа нет... просто нет!.. Ну что это за муж? Уходит рано, возвращается поздно, и слава богу, если он во­обще на месте, а не в отлучке... Как давно его те­перь нет дома? Три недели?! Ох, ну вот, ви­дишь,— какое же у тебя супружеское житье!..»

Мать Ковальского — ткачиха одной из лодзинских текстильных фабрик — появлялась у своего единственного сына раз в год, во время отпуска, и утешала свою невестку: «Ты только не слушай, что глупые бабы болтают. Мой хлопец — он та­кой же, как и муж-покойничек. Упрямый и скрытный. Разве старый мне когда-нибудь гово­рил, куда уходит? Иногда только принесет ка­кой-то сверток и без слов сует мне — я уж сама догадываюсь, что это надо спрятать... Мой покой­ный муж знал, что делает, и Франек тоже знает! Раз не говорит — значит, нельзя. И ты его даже не спрашивай».

Проходили годы. Ковальского перевели в уп­равление контрразведки в Варшаву. На погонах его мундира, надеваемого в торжественные дни, появлялось все больше звездочек, но образ жизни не изменился. Уже были разбиты лесные контр­революционные банды, разгромлена реакционная «украинская повстанческая армия», предотвра­щены сотни диверсий и обезврежены сотни шпи­онов, а напряжение в этой борьбе не ослабевало. Много вдов и сирот оплакивало мужей и отцов, которые пали в битве, зашитая завоевания на­родной Польши на службе безопасности, а конца этому Сражению все еще не было видно.

Рейнгард Гелен — «человек без лица», дейст­вующий из своей квартиры в далекой Баварии,— угрожал жизни Ковальского и его жены: угрожал так же, как и жизни других людей, изо дня в день ведущих борьбу против геленовской раз­ведки. Долго пришлось бы тут говорить о труд­ностях этой борьбы и требованиях, которые она ставит перед работниками контрразведки. Однако суть этих трудностей не в самоотречении и бес­прерывном ущемлении личной жизни. Один офи­цер контрразведки сказал журналисту:

— Рабочий, который возвращается домой после целого дня напряженного труда, имеет право счи­тать свое задание законченным: он передал ста­нок и дальнейшее выполнение плана сменщику, который принял от него всё. А я?.. Кто мне по­ручится за то, что уже ликвидирована вся шпион­ская сетка, за уничтожение которой я несу ответ­ственность? Кто меня заверит в том, что нет ла­зеек в преграде, которую я воздвиг, чтобы огра­дить наше общество от проникновения геленовского агента, что ему не удастся выбраться из расставленной ловушки?.. Обычно человек, кон­чая работу, освобождается от своих забот. А мы забираем их с собой всюду, даже на дом...

Семья Ковальских не была исключением из этих правил. Проходили годы, и Стася начала отдавать себе отчет в том, что ночные телефон­ные звонки, раздающиеся упорно в тишине сон­ного дома, неожиданные выезды и долгие от­лучки неразрывно связаны с работой мужа. По­рой она замечала, что вдруг во время разговора с ней мысли его на мгновение улетают куда-то, открытое лицо делается суровым и озабоченным, в глазах появляется какая-то тайная дума. С те­чением времени Стася поняла, что мысли мужа вовсе не стремятся к какой-то иной женщине: они просто не могут оторваться от какого-то важного вопроса. Операции, задания, дела — как бы это ни называлось — все это было закрыто для нее, глубоко запрятано в голове мужа. Доступа к этому она не имела.