Хороший сын - Роб ван Эссен

была более поздняя пристройка, там были большие окна, светлые стены и подвесной потолок с вмонтированными в него лампами дневного света. Из окон было видно холмистый пейзаж, который мне сразу очень понравился. Выйти бы и погулять, но Йохан начал рассказывать, какой у них план.

Мы с Ленноксом уже давно ушли из архива, начал он, выбрав при помощи нескольких манипуляций удобное положение, но в каком-то смысле мы продолжаем работать на правительство.

Он объяснил, что они являются частью чего-то, что называют Конторой (то, что там должна быть большая буква, было прямо слышно), и что меня привлекли в качестве стороннего сотрудника.

Таким вот не вполне конвенциональным способом, добавил я.

Можно и так сказать, ответил Йохан, но уж прости меня, красивые фразы я предоставлю другим, а сам изложу все по-деловому.

Ладно, ответил я, слушаю. Он был какой-то более нетерпимый, чем раньше, как будто его ограниченная свобода, связанная с сидячим образом жизни, повлияла на его психику, сделав и ее менее податливой.

Йохан объяснил, что они с Ленноксом и еще другими людьми, которых сейчас в этом помещении нет, но которые тем не менее играют большую роль в общем проекте, занимаются операцией «Бонзо». С кормом для собак это никак не связано[24], добавил он и посмотрел на меня со значением, словно говоря: я сказал это только для того, чтобы сделать тебе приятное, самому мне все равно, но ты такие фразочки любишь.

Потом он объяснил, в чем дело. Бонзо – это кодовое имя для человека, который помог правосудию и взамен получит новую личность. Короче говоря, все сводилось к тому, что мы эту личность для него сконструируем.

Все настолько просто? – удивился я. Достаточно собрать группу людей в кабинете Лимбургского монастыря (по панораме из окна можно все-таки было сделать вывод, что мы в Лимбурге) и просто взять и все выдумать?

Нет, все далеко не так просто, ответил Йохан. Как я уже говорил, мы с Ленноксом работаем на Контору, мы кропотливо трудимся над этим каждый божий день, а тебя привлекли дополнительно, потому что нам кажется, что ты можешь нам помочь. Мы тебя знаем, кроме нас, тебя никто не знает, ты был знаком с Бонзо – все это пригодится.

Бонзо – это наш Мейстер, сказал Леннокс.

На этот раз заглавных букв я не услышал, так что пришлось подумать, прежде чем я понял.

А-а, сказал я, похищение Батавира. Де Мейстер сдал остальных и в благодарность за это ему сфабрикуют новую идентичность.

Такое изложение для работы годится, произнес Йохан.

Как-то это по-американски, сказал я, не знал, что у нас такое тоже случается.

Такие вещи всем знать и не нужно, уточнил Йохан.

По официальной версии, он вот-вот умрет, сообщил Леннокс. Скоро найдут его труп. Залитый бетоном.

И вы мне все это просто так рассказываете, констатировал я. Хотя я ничего не подписывал. Просто берете меня в команду.

Если тебя не устраивает – счастливого пути, произнес Йохан. Но это то, что мы тебе предлагаем. А если хочешь что-нибудь подписать, то пожалуйста.

Да, сказал Леннокс, если тебе это так нужно. И они обменялись взглядом, от которого у меня появилось ощущение, что они этот разговор уже когда-то репетировали и им не составляло труда вставлять за меня мои ответы.

Я ведь могу пойти в редакцию газеты, сказал я. Или в новости на ТВ.

Идти далеко придется, произнес Йохан, но в принципе да, можешь.

Ага, а вы мне в спину выстрелите, сказал я.

Они опять переглянулись, подняв брови, как будто задавая друг другу один и тот же вопрос, а потом покачали головой.

Или ты можешь остаться здесь и помочь нам. Мы же тебя не просто так пригласили.

А на улицу можно будет выходить?

На улицу можно будет выходить.

И погулять, и в деревню сходить, пива выпить?

Все, что хочешь. У нас для тебя даже велосипед есть. Мы подумывали, не захватить ли из Амстердама твой собственный, но здесь модель без переключения передач не годится.

Глава 9

Мне поручили придумать ему детство.

Помнишь, у тебя в архиве была полочка, ты собирал буклеты и брошюры времен твоего детства, начал Йохан. Ты хорошо знаешь те интерьеры и предметы обстановки, вот и придумай для него, где и как он жил. Полная семья, обычное детство, шрамов у него нет, так что не нужно будет даже заставлять его падать с качелей. Ему нужно будет запомнить, что его окружало, и научиться ориентироваться в том, что ты придумаешь: в доме, вокруг дома, в районе.

Ему передадут личность рано умершего ребенка? – спросил я. Я где-то об этом читал.

Мы придумаем человека, мы создадим человека. Мы сделаем так, чтобы все его файлы были в порядке, а если не получится, то где-нибудь пропадут архивы и его будет не найти. Большой точности тут не нужно, допрашивать о детстве его никто не будет – с чего бы? – но ему нужно знать, кто он и откуда.

И откуда же он?

Что-то типа пригорода в большой агломерации, ответил Йохан, точно не деревня в триста жителей. Нам пришел на ум Амстелвен. Какой-нибудь типичный район времен послевоенного восстановления.

Я там родился.

Йохан посмотрел на Леннокса. Надо же, хмыкнул тот.

Значит, так тому и быть, подытожил Йохан. Мы нашли квартал, который сейчас уже снесли, так попроще будет. Недалеко от того дома, где ты родился.

Но я там жил только до четырех лет, я там почти ничего не знаю! – воскликнул я в панике, вдруг испугавшись, что произошла ошибка и что они случайно решили, что я эксперт по тому, как живут в Амстелвене, и это значит, что мне придется вернуться домой.

Ничего страшного, сказал Йохан, мы предоставим тебе всю необходимую информацию. Все, что захочешь.

Я успокоился. А зовут его, значит, Бонзо?

Для тебя да, ответил Йохан, здесь мы называем его так.

Его настоящее новое имя я так никогда и не узнал. Вероятно, каждому отделу разрешалось знать ровно столько, сколько необходимо, и не более того.

Глава 10

Я зря испугался, что придется возвращаться домой; когда я принялся за работу, то с каждым днем, похожим на предыдущий, становилось все очевиднее, что я вообще должен буду остаться там навсегда. Из-за нереальности происходящего, из-за наигранной небрежности, с которой Йохан и Леннокс вовлекли меня в это дело. Как бы мне удалось уйти, как бы они меня отпустили после такого проекта? Эта мысль не пугала меня. Во всем этом даже прослеживалась некая закономерность. Как когда-то мне сообщили в бюро занятости: со следующей недели вы на двенадцать месяцев поступаете на работу в архив, так же и сейчас – я просто узнал, что моя будущая жизнь с этого момента будет проходить здесь, в бывшем монастыре.

Может, обе должности лежали в одной плоскости и одна являлась продолжением второй, может, архив был не просто архивом, а еще и местом вербовки в другие государственные структуры, в том числе, или даже особенно, в менее открытые организации; а Йохан был вербовщиком. Мне стало любопытно: а что на самом деле было написано в трудовом договоре, который я подписал, прежде чем начать работать в архиве? Может, я согласился всю жизнь посвятить государственной службе или меня будут вызывать для спецпроектов? Я так и представил себе биографическую справку: в юном возрасте по завершении испытательного срока длиной в двенадцать месяцев, отработанного в столичном архиве, переведен в бывший монастырь, выдаваемый за место для ретритов, но где в действительности никак не называемая государственная структура занималась секретными проектами – и я не испугался; и там счастливо состарился, в молчании и безбрачии. Письма писать можно? – спросил я у Йохана. Если хочешь, ответил он. Друзей у меня было мало, а тех, которые были, любой другой назвал бы приятелями. Мы еще переписывались с Эмми, но все реже, потому что мы все меньше могли друг другу сказать. Если представить, что я больше никого не увижу, будет ли это так уж плохо; о ком я по-настоящему буду