Хороший сын - Роб ван Эссен

в меру апокалиптическое завершение одного периода и начало чего-то нового, потому что сзади за мной, обнимая меня, стояла Эмми.

Когда она собралась назад в Англию, я поехал с ней, предоставив на время учебу самой себе. У нее в Лондоне рядом со станцией метро «Лэдброук-Гроув» была комнатка, откуда нас вышвырнули, когда собственник узнал, что мы живем там вдвоем, – после чего она поселилась у отца, он был семейным врачом в Хейлсоуэне, небольшом городишке к юго-западу от Бирмингема. В доме было не так много места, и почти каждый вечер мы с Эмми разъезжали по сельским окрестностям Хейлсоуэна в поисках спокойного укромного местечка, где можно было бы потрахаться. На гостиницу денег у нас не было. Все могло кончиться хорошо только в таком мире, где время бы остановилось, но этого не произошло, мы как-то странно пресытились друг другом, что нас печалило и от чего мы хотели друг друга уберечь, это значило, вероятно, что каждый из нас ненавидел самого себя еще больше, чем другого. Все это длилось недолго – когда я вернулся в Амстердам, напротив общежития на Весперстрат убрали еще не весь строительный мусор.

Глава 2

В припадке оптимизма, который скрывал за собой отчаянное безрассудство, уезжая в Англию, я отказался от своей комнаты на Весперзейде (то, что я жил на Весперзейде, а она на Весперстрат, мы восторженно восприняли как знак), но вскоре мне удалось найти небольшую квартирку в глухом, хоть и центральном, квартале, недалеко от бывшего порта – уже пару десятков лет, как это цветущий район города, а тогда от него веяло безотрадностью, что было под стать моему мироощущению. Я бросил учебу и обратился за пособием, что по тем временам было несложно. Чтобы не сидеть на одном пособии, я тайком подрабатывал пару вечеров в неделю в местном баре, который по уже никому не известным причинам назывался «Перевязка», заглядывали туда в основном одни старики. Я жил спокойной, практически бездумной жизнью, очень похожей на мой безработный период, до того как я устроился в архив. Так что мое время в архиве могло превратиться вместо многообещающего начала новой плодотворной жизни в интермедию посреди серого существования.

Мой районный врач проявил беспокойство (я тогда пришел к нему по совсем другому поводу, вроде бы насчет родинки) и отправил меня к психотерапевту по фамилии Коленбрандер. На нашей первой сессии он вошел в кабинет, поставил на стол стаканчик с кофе и показал на лежащую там же газету, рядом с коробкой салфеток. Представляешь, что я только что прочитал, сказал он, ты еще не слышал? Об этом, что ли, будем говорить, подумал я. Наши первые беседы шли туго. Потом стало легче, он был на моей стороне, это было приятно; а как эта сторона выглядела, это уже другое дело.

В те дни как раз похитили Хенри Батавира. Не буду подробно об этом рассказывать, этому посвящено уже много книг (взять хотя бы уже упомянутую «Что же ты сразу не похитил ювелира?», ее я в свое время тоже прочитал и подумал: знал бы ты), но слегка коснуться все-таки нужно.

Пивного магната похитили в тот момент, когда он выходил из «Амстел-отеля» после вечера, проведенного за карточным столом. Двое мужчин схватили его и бросили в микроавтобус, который после этого на всей скорости скрылся – в направлении Западного портового района, как сейчас уже известно.

На следующее утро я сходил посмотреть на то место, откуда его увезли, сам не знаю зачем, вероятно, я чувствовал себя некоторым образом причастным, потому что когда-то жил неподалеку от места преступления – моя комната на Весперзейде находилась от «Амстел-отеля» в каких-то ста метрах по прямой. А к тому же в баре, где я подрабатывал барменом, пиво «Батавир» продавалось в розлив.

В то утро не только мне пришла в голову идея прийти на место преступления. Там собралась целая толпа. Раньше такое случалось, когда в гостинице останавливалась какая-нибудь знаменитость, только сейчас люди не с надеждой смотрели на дверь, а бродили вокруг и сбивались в кучки, обсуждая происшествие. К гостинице подтянули много полицейских, и часть площади перед ней была перекрыта ленточками; именно там, как поговаривали, был припаркован микроавтобус злоумышленников. Люди также интересовались тоннелем для велосипедистов, потому что по нему похитители скрылись. Бело-красные столбики, которые должны были препятствовать проезду автомобилей и между которых Де Мейстер когда-то промчался на своем «Мессершмитте», исчезли, давая повод предположить, что это дело рук похитителей, и точно, потом оказалось, что один из сообщников за день до этого выворотил их из земли и выбросил в Амстел, откуда их позже и выловили. Я помню, какое настроение царило на площади перед гостиницей: все были слегка взволнованы, и никто не испытывал сострадания к жертве, как будто для такого человека, как Батавир, риск похищения естественно проистекал из его деятельности; что же он был без охраны, денег-то у него достаточно? Когда у служебного входа остановился фургончик и из него стали выгружать продукты для гостиницы, то при виде ящиков пива «Батавир» из публики раздался злорадный рев. Ну-ну, язвительно выкрикнул стоявший рядом со мной мужчина, похищение похищением, а бизнес бизнесом! – словно сейчас, когда основателя компании похитили, следовало бы из уважения остановить всю торговлю. Я запомнил этого человека: на нем была кепка в клетку и под расстегнутой курткой светло-коричневый свитер, обтягивавший живот. Он был, несомненно, одним из тех, кто в ближайшие недели будет кричать барменам: налей-ка мне «Батавирчика», поможем, чем можем, наскрести денег на выкуп! В «Перевязке» я слышал такое по крайней мере четыре раза за вечер.

Заложник пропал надолго, и за это время новостей почти что не было. Зато были слухи. Вроде как идут переговоры, вроде попросили выкуп в бриллиантах, быстро собрать столько бриллиантов не получится, приходится продавать имущество, брать кредиты, чего только не говорили, у каждого было свое мнение, а на рынке бриллиантов действительно происходили какие-то неожиданные скачки цен, хотя они могли быть вызваны, как утверждали некоторые специалисты, одними этими слухами.

Дальше все известно. Что выкуп заплатили, что Батавира все это время держали в Западном портовом квартале, что похитители сбежали на юг, что их в конце концов поймали и судили, что все они умерли в тюрьме, что Батавир до самой смерти отрицал, что подкупил тюремщиков, чтобы они этому поспособствовали, и что выкуп так и не нашли. Я, как и все, в те дни следил за новостями. Больше всего меня заинтересовало, что ангар, где держали Батавира (за двойной стенкой, ну да, это все знают), принадлежал, как выяснили журналисты, некоему Харри де М.

Я сразу заподозрил, что это Де Мейстер, наш Де Мейстер. Его имени я не знал, мы его всегда называли просто Де Мейстер. Или все-таки мне доводилось слышать, что его зовут Харри? И не рассказывал ли он об ангаре где-то за районом Запад, где они с друзьями приводили в порядок старые автомобили? Этого я тоже точно не помнил, может, это было ложное воспоминание, укоренившееся в моей памяти под влиянием более поздних событий. Лица причастных к происшествию ни для кого не были секретом, но фотографий Харри де М. в прессе так и не появилось. Он просто исчез с лица земли. Были разговоры о том, что похитители его убили, после того как он узнал, что происходит у него в ангаре, или за то, что он потребовал слишком большую часть выкупа; но тела его так и не нашли, и поэтому был также вариант, что он удрал, прихватив выкуп, по слухам, действительно бриллианты, и немало.

Мне ужасно хотелось поговорить об этом деле с Ленноксом, но я окончательно потерял его из виду. Адреса у меня не было, а найти его в телефонной книге я тоже не мог, потому что не знал, как его зовут, только что он Леннокс, а это имя он придумал сам. Я стал искать бумажку, на которой он когда-то написал мне свой телефон. Иногда сразу знаешь, что поиски ни к чему не приведут, но не искать нельзя, иначе тебя так и будет грызть червь сомнения. Бумажку я нашел за пять