Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

— Пустите его, не виноват. Сам я, не удержался и упал.

Кольку отпустили. Он бросился подбирать ключи, но Полуяный оттолкнул его:

— Не смей! Управлюсь как-нибудь!

Иван Андреевич собрал ключи и ушел, сгорбившись.

Постепенно разошлись и рабочие, злобно оглядываясь на Кольку, который один-одинешенек остался сидеть на шпалах, прислонясь спиной к металлической стойке.

Прошел месяц, и Павел со Степановым стали друзьями. Сегодня выходной. Друзья назначили встречу в центре города.

Переходя улицу Металлургов, Павел отскочил в сторону, чтобы не угодить под трамвай. Из столовой выходят два милиционера. Один из них поправляет кобуру, другой внимательно смотрит на Павла. На траве под деревом валяется бутылка из-под водки. Павел знает: теперь водка дорогая, аж десять рублей, но пьяницы покупают у цыган за тридцать. Павел подумал, какое нелепое государство, если на каждой посудине теряет по двадцать рублей. Раньше цыгане жили в изодранных шатрах, а теперь, посмотри, живут в хорошо обставленных квартирах. Почти у каждого машина и портрет Горбачева.

Тротуары с утра чисто подметены дворниками: нигде не видно бумаг, окурков, пачек из-под папирос. К стеклянной двери книжного магазина, изнутри, приставлена бумага: «Закрыто на обед». Павел идет в шляпе и плаще с поднятым воротником. Иногда вслед ему оборачиваются девушки и молодые замужние женщины. Но Павел хладнокровен, он плевать хотел на них. Вот если бы обернулась попутчица в голубом платье, то совсем другое дело.

Возле газетного киоска Павел сталкивается с мужиком в фуфайке и длинным носом.

— Куда прешь, пенек! — хамит фуфайка и принимает стойку.

— Простите, не заметил, — говорит Павел и уходит в сторону. Он не обижается на мужика, так как понимает его задиристое настроение. Дать бы с утра мужику сто граммов, опохмелить, совсем другим бы человеком стал, а то прет как на буфет. Что делать? Борьба с пьянством пошла по всей стране. В нее втянуты и пьющие, и мало пьющие, и совсем непьющие. Под топор идут виноградники, ржавеет импортное оборудование под дождем. В нашей стране всегда так! Ничего не делается наполовину. Ломать — так до конца, потому что наверху вынесли такое решение. Придут другие власти, опять начнут все с нуля. Крутится красное колесо на пространстве в одиннадцать тысяч километров.

Под фонарем, на углу улицы, стоит Степанов. Павел кричит и оглядывается по сторонам:

— Виктор!

— Долго чего? — откликается Степанов и идет навстречу через проезжую часть.

Визгливо скрипят тормоза. Чуть не сбивая Степанова, останавливаются красные «Жигули». «Что сейчас будет?» — подумал Павел, посмотрев на разъяренное лицо шофера. На всю улицу слышны слова, взятые из арсенала самого прожженного боцмана. Не обращая внимания на ругань, Павел и Виктор переходят улицу. На пути стеной становится милиционер и берет штраф с обоих. Хоть бы улыбнулся, вот зануда!

— Не горячись, Виктор, понимаешь, Николай Николаевич задержал, — оправдывается Павел. — Попросил погладить брюки. Тети нет, а он не умеет. На партийное собрание полетел пчелкой.

— Он у тебя идейный!

— Что поделаешь, коммунист. — Более идиотское начало для разговора трудно придумать. Не об этом хотел поговорить Павел со Степановым. Но после всего случившегося Павлу расхотелось говорить о девушке в голубом платье, попутчице, которую не может до сих пор забыть.

Они идут к площади Революции. Степанов начал рассказывать про свой институт, как тяжело работать и учиться, потом неожиданно заговорил про Лилю.

Лиля работает в сберкассе контролером, живет где-то на окраине города и очень нравится Виктору. Павел еще не видел Лилю, но завидовал Степанову.

Павел и Степанов уже час бродят по улицам, рассуждают о жизни, о будущем, о людях, какими они должны быть.

Павел стал говорить о том, как он любит людей, как мало у человека радости на земле и как много забот разных, которые отравляют жизнь. Все перемешалось, все перепуталось, и не отличить простое от сложного, правильное от неправильного. Так жить очень скверно. А что делать, не знаешь.

— А мне плевать на людей. Все они продажные, все твари, — грубо отозвался Степанов. — Знаешь, когда я гляжу на них, меня злость берет, потому что я понимаю, как все фальшиво, кругом ложь, обман. Пусть они зарабатывают себе звания, звездочки, чины. Мне это ни к чему. Я хочу быть честным. Не продавать себя, не унижаться, не заискивать перед начальством. Ты хоть понимаешь меня?

Виктор говорил четко, аргументированно, сухо; анализируя факты, умело обобщал их. Павел, наоборот, был чувствительным и уязвимым. Неординарные события трогали его, и он реагировал на них по-своему.

Когда проходили мимо ресторана, Степанов предложил:

— Может, посидим немного?

— Я, Виктор, не пью, — сконфузился Павел и, чтобы как-то оправдаться перед другом, добавил: — Да и дорого очень! Сдерут три шкуры.

— Я тоже не пью, приголубим, как говорят, не больше. Надо же как-то скрепить нашу дружбу, — приятно улыбнулся Степанов. — Насчет денег не беспокойся, я плачу.

«Будь что будет! — подумал Павел и зашагал за Степановым. — Черт не выдаст, свинья не съест».

— А меня пустят? — испугался Павел. — Мне только семнадцать, задержат наверняка.

Степанов остановился и захохотал:

— Видишь того, в форме, с длинной бородой. Это швейцар. Дашь десятку и можешь руки вытирать о его бороду.

Они выбрали столик подальше от оркестра, и, когда сели, Степанов выложил пачку сигарет на стол, а сверху зажигалку.

— Вот здесь нам никто не помешает.

Играл оркестр. Легкая мелодия успокаивающе действовала на организм. Степанов закурил, а Павел положил руки на стол, зачем-то понюхал еловые ветки в вазе.

— Мне тут нравится!

— А не хотел идти, чудак!

Тут к ним подошел официант с блокнотом. Степанов заказал бутылку водки, два бифштекса, по яичнице и по бутылке пива.

В ресторане стоял гул. За каждым столиком сидели пары. Павел не особенно присматривался к посетителям, так как был убежден, что никого не знает.

Официант принес заказ на подносе. Сначала поставил бутылку водки, затем пиво, после бифштексы. Яичницу просил подождать.

— Еще селедочки, пожалуйста, — попросил Степанов и стал откупоривать бутылку, разлил по стопкам, затем открыл пиво.

— За дружбу, Паша, — проговорил Степанов.

— За дружбу, Виктор, — ответил