Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

деревянные балки и все прочее в темно-синий. Темные ковер и потолок вынуждали меня чувствовать себя так, словно я застряла между двух наковален. Айла вскоре вернулась к прежнему образу жизни, приводя домой всяческих субъектов, влачивших жалкое существование, и одаряя меня химическими подношениями из своего волшебного буфета. Но все же я спала под пуховым одеялом и могла так настроить центральное отопление, что в доме воцарялась тропическая температура.

На рынке Ватерлооплейн Айла купила мне пальто из овечьей шерсти, словно взятое из сказки: с капюшоном, малинового цвета, отороченное длинным, черным, шелковистым мехом. По дороге с рынка я обнаружила сияющее, новое здание, все из стекла и стали с выступающими углами, словно корабль: Hogeschool voor de Kundsten. Новая школа исполнительского искусства. Снаружи висел знак Школы нового танца. Внутри эта школа занимала целый этаж. Помимо этого, они на тот момент открыли набор на шестинедельные ускоренные курсы. Эти курсы должны были начаться через месяц, после них учащимся предстояло пройти отбор для дальнейшей программы.

Внезапно оказалось, что я получила все то, чего так жаждала.

Наступила весна, и Амстердам ожил. Каналы оттаяли, деревья очертили зеленью и ароматом улицы. Мы ездили на велосипедах мимо уличных музыкантов, одетых в средневековые костюмы, и солнечный свет блестел, отражаясь от булыжников, мокрых после весеннего дождя. Я танцевала каждый день и завела себе друзей среди таких же учащихся. Инесс, австрийка-интеллектуалка, которая говорила медленно: каждое слово, тщательно обдуманное, доносилось из-под копны растрепанных светлых волос. Нерия, баска, похожая на птичку – глаза ее всегда сияли, а сама она всегда была готова обниматься так, словно от этого зависела ее жизнь.

Это случилось в одном из отборочных видеозалов Школы нового танца. Я была с Нерией и Инесс, когда увидела там хореографию Пины Бауш[85] впервые. Весна священная[86]. Видеопленка доживала свои последние дни. Звуки ведущей музыкальной линии Стравинского прерывались треском и хрустом, а на самой картинке постоянно появлялись пятна и линии. Но это не имело значения. Я могла почуять сломанные кости и всю наготу кровавой резни даже сквозь экран. Танцоры были по щиколотку в красной земле, разбитые на группы, мужчины и женщины, первые распинали одну из последних. Они поднимали вверх тело женщины, чтобы умилостивить жадных богов природы. Дрожа, остальные женщины передавали друг другу красное платье, горячую, горящую вещь, которую невозможно держать в руках. Та, на которой закончится эта эстафета, должна принести себя в жертву, танцуя до упаду, до собственной смерти.

Затанцевать себя до смерти – это общая черта всех балерин Запада, тех, которые улыбаются, несмотря на то что их пальцы на ногах стерты и сбиты до крови. Балерины заставляют боль выглядеть легкой. Но она не выглядела так в исполнении танцоров Пины. Ее хореография разрезала живот патриархальной основы балета так, что мы смогли увидеть внутренности. «Я покажу вам жестокость, чтобы мы потом могли увидеть противоположное», – говорила Бауш.

Танец, тело, наш непосредственный физический опыт составляют сущность этой великолепной жизни. Ведьмы не ищут способа переступить пределы материальной реальности. Мы знаем, что материальный мир – это место, где происходит настоящая работа, мы хотим выжимать его соки и пить их. Мы не стремимся к существованию в виде духа на золотом облачке, окруженного ангелами или девственницами. Мы также не отвергаем свои тела ради абстрактной реалии математических форм. Ведьмы знают, что настоящая магия вершится в наших взаимоотношениях друг с другом и с нашей планетой.

Я должна была оказаться в Амстердаме если не ради чего-то еще, то как минимум ради этого краткого мига встречи с Пиной Бауш. Чтобы она могла показать мне, что, пусть даже материальный мир ранит и ужасает тебя, кричит тебе прямо в лицо жестоким криком, мы все же можем искупить его преступления. Мы способны даже исправить собственные ошибки. Нет надобности в том, чтобы исповедоваться в своих грехах или заставлять богов нести наш крест вместо нас. Создавая красоту, мы становимся собственными спасителями. Богиня говорит с помощью наших деяний. Если мы способны выдержать ту жестокость, которую мы, человечество, взрастили в этом мире с помощью своих же разрушительных деяний, значит, мы способны воскресить нечто, полностью противоположное, с помощью актов любви и созидания.

Ко дню отборочного конкурса я была уверена, что все дороги моей жизни вели в Амстердам; это мое место и мое предназначение. Хотя сотни танцоров со всего мира стояли вдоль стен аудитории, в которой проводился отбор, и хотя школа должна выбрать всего девять новых учеников, что значили числа, если на моей стороне Судьба? Судьба смеялась над числами. Она создала все числа во Вселенной. Мои стремление и желание находиться в Школе нового танца однозначно перевесили бы талант кого бы то ни было. Об этом мне говорили все предзнаменования.

И, разумеется, я не прошла.

– Мы наблюдали за тобой, Аманда, – сказала мне одна из членов жюри. – Это школа для танцоров. Но мы считаем, что ты больше хореограф, чем танцор.

Я замотала головой, не в силах этому поверить.

Она продолжала:

– Мы здесь создаем коллективы. А тебя мы видим больше в роли соло-артиста.

– Нет, – заявила я. И повторила: – Нет. Это неправда. Я буду делать то, что вы мне говорите. У меня даже было видение о том, что мне предназначено здесь быть.

– У тебя определенно сильный дар предвидения, – откликнулась она тоном, не терпящим возражений. – И это как раз то, что делает тебя неподходящей для нашей школы.

После этого прослушивания мои основания для того, чтобы находиться в Амстердаме, и основания для того, чтобы существовать в принципе, – рухнули. Все мое магическое тепло ни к чему в итоге не привело. Я вопрошала Вселенную: зачем тогда мне были даны все эти знаки? Зачем мне снился этот сон, зачем я встретила того танцора, который посоветовал мне поехать в Амстердам? Для чего я страдала от того ужасного холода, зачем все эти зря потраченные годы? Зачем мне даровано такое неистовое стремление танцевать, сверхспособности, если мне никогда не дано получить то, что я хотела? Почему Богиня, Вселенная, все существующие силы заставили меня хотеть чего-то настолько сильно, если это все равно осталось для меня недосягаемым?

Магия и совпадения привели меня к Амстердаму, а затем бросили там, отвергнув. По крайней мере, именно в это я тогда верила. Но предзнаменования были верными; а вот то, как я их толковала, требовало усовершенствования. Например, во сне, который указывал мне ехать в Амстердам, мне следовало заметить, что волшебники также часто бывают фокусниками, то есть обманщиками, а пожарные машины следуют за пожаром. Сон говорил мне скорее о качестве, о том, каким будет время, которое я проведу в Амстердаме,