Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

бизнесом с наркотиками в туалете. Когда они называли меня «женщиной», я просто отвечала им, что мое имя – Аманда. Почти сразу же атмосфера в Де Ауде Керк изменилась. Клиенты были добры ко мне в ответ. Я шла мимо них по улице, возвращаясь домой поздно ночью, и они кричали мне: «Эй! Раста-бэби!»

Сейчас я веду занятия по психологической самозащите, и один из самых важных принципов, которые я узнала в Де Ауде Керк: будь в хороших отношениях с теми созданиями, которые тебя окружают. Когда ты резко разговариваешь с кем-то, ты делаешь его своим врагом. Доброта – мощное оружие, и она может помочь тебе узнать много секретов.

Как только мои отношения с суринамцами наладились, они стали рассказывать мне о регги. Они обсуждали со мной сложную постколониальную политику Голландии и лучшие места, где можно было достать гадо-гадо, блюдо из риса с овощами, заправленное соусом из лимона и арахиса. Эмпатия – это магия, создающая близость и связь, свободный обмен информацией. Защитные заклинания иногда обязательны, но их цель – держать что-то подальше от того, кто создает заклинание. Создай мир и спокойствие, и защита станет менее необходимой.

В одну из смен я стояла, прислонившись к стене, рассказывая про велосипед, который мне хотелось бы иметь. Из-за своей популярности велосипеды были не такими уж дорогими в Амстердаме, но все равно стоили больше, чем я могла себе позволить, и у меня никогда не находилось времени пойти посмотреть на них, потому что я постоянно работала. Я хотела велосипед с корзиной и звонком, как у пожилых женщин, которых я видела разъезжающими по городу в черных носках, натянутых до самых колен, и ботинках с квадратными носами. Я хотела мягкое сиденье и широкий руль. Широкие покрышки были необходимостью, поскольку трамвайные рельсы, проложенные посреди улиц, находились в глубоких колеях, и узкие колеса могли легко соскочить внутрь и застрять. Я видела множество велосипедистов, которые падали из-за этого. Как только я закончила рассказывать Лайону о своем прекрасном велосипеде, какой-то мужчина толкнул входную дверь и зашел внутрь. Правой рукой он придерживал велосипед с корзиной и звонком, с широким рулем и толстыми, широкими колесами.

– Кому-нибудь нужен велосипед? – закричал мужчина на весь зал.

– Сколько? – спросила я у него.

– Десять гульденов.

В то время десять гульденов были эквивалентны восьми долларам. Продано.

Широко улыбаясь, я отвела свой велосипед за стойку.

– Леди, вы могущественны, – Лайон улыбнулся мне. – Напоминай мне, чтобы я не переходил тебе дорогу.

Велосипед был цвета лаймового пирога, советская модель 1980-х годов, крепкая и простая, с широкими покрышками и обитым кожей сиденьем. Вероятно, о нем хорошо заботилась какая-нибудь бабушка у него на родине. Как я позже узнала, нет ничего необычного в том, что какой-то наркоман в Амстердаме предлагает тебе ворованный велосипед. Но сам факт, что он прибыл секундой после того, как я озвучила свое желание, казался признаком благосклонности от великодушной Вселенной.

Как только я получила свой велосипед, я воспользовалась первой же возможностью отправиться в Зону 2, чтобы разведать, где находится Школа нового танца, священная цель моего европейского путешествия. Танцор с вечеринки в Сан-Франциско дал мне названия улиц, сходившихся на перекрестке, и я полагала, что смогу найти их. Но чем ближе я подъезжала к своей цели, тем более запутанным становился район. Наконец я добралась до дома, такого же высокого и узкого, как и все прочие на этой улице, построенного из кирпича, за исключением маленькой надписи «ШНТ» на окне, сделанной вручную, и большого навесного замка на дверях для защиты от бомжей.

Стерев с окна слой пыли, я прижалась лицом к стеклу. Пустая комната, никакой мебели, ни единого признака жизни. В комнате царила аура пустого, незанятого места, которая сказала мне, что помещение не использовалось в течение нескольких месяцев, если не лет. Насколько я могла судить, школа там уже не располагалась, и, исходя из тесноты этой комнаты и состояния, в котором пребывало само здание, я понимала, что ее там больше никогда и не будет.

Мне все казалось, что кто-то был готов выскочить из кустов и завопить: «Сюрприиииз! Это все была шутка, все по-прежнему здесь!» и затем жестом указать на огромную и прекрасную студию напротив, через дорогу, которая радостно бы встретила меня и приняла в танцевальную группу учеников прямо здесь и сейчас. Вместо этого я просто слонялась вокруг, пока не настало время возвращаться обратно на работу, где я отвечала на вызванные травкой вопросы туристов, равнодушно пожимая плечами.

Но я пока еще не была готова сдаться. Я знала, что Волшебник отправил меня в Амстердам по какой-то причине. Но меня уже тошнило от ночевок в молодежном отеле, переполненном храпящими туристами, половина из которых надсадно кашляла, а другая половина пьяными в четыре часа утра колотила в двери, желая попасть в комнату. Мне хотелось иметь собственную квартиру или хотя бы комнату где-нибудь. Но тогда не существовало Крейгслиста[81], тогда едва существовал интернет. Все еще цепляясь за свои ведьмовские корни, я решила обратиться с этим вопросом к духам.

В один из дней, когда делившие со мной комнату путешественники покинули спальню и разбрелись кто куда исследовать город, я достала блокнот и стала взывать к духам, чтоб получить их наставления. О, читатель! Я делала это неправильным образом. Мне следовало для начала заземлиться, уравновесить и защитить себя. Следовало вызвать духа, с которым я работала ранее. Нужно было четко сформулировать, чего я хочу. Но я ничего этого не сделала. Я тогда была хоть и ведьмой, но еще ребенком, неопытным и бесцеремонным. Моя практика оказалась интуитивной и бесструктурной. И… Она сработала.

Я закрыла глаза и позволила духу двигать моей рукой по бумаге на манер сюрреалистов; они были поклонниками оккультизма и называли это «автоматическим письмом». Чтобы это сделать, ты закрываешь глаза и задаешь вопрос, а затем позволяешь своей руке блуждать по странице, чтобы ручка писала по собственному желанию как ей угодно. Почти сразу же у меня начали появляться результаты, ручка в моей руке описывала круги и царапала бумагу. Наконец движение прекратилось. Я открыла глаза, ожидая познать великое откровение. Но все, что я увидела – набор нацарапанных линий, спиралей, штрихов и только одно слово – Клифтон – написанное снова и снова сбивчивым детским почерком. Оно не имело для меня никакого смысла.

На следующий день на работе я снова поделилась своей проблемой с Лайоном. У него не было никакой информации о том, кто мог бы сдавать комнаты. Я думаю, он жил со своей семьей. Когда мы это обсуждали, на входе в Де Ауде Керк опять появился мужчина, его шея была увешана дюжиной золотых