Дом на болотах - Зои Сомервилл

она чувствовала себя ближе к девушке из записных книжек, словно эта ракушка существовала сразу и в ее мире, и в мире Мэлори.

Родители возили ее на море, когда она была маленькой, – но куда-то в другое место, как ей, вроде бы, запомнилось, где скалы огромных дюн осыпались на пляж, но в остальном то был такой же длинный, широкий песчаный пляж и то же бурое Северное море, которое под солнцем становилось серовато-синим. Это было что-то вроде ритуала, эти поездки на море: мать в шарфике, крепко завязанном под подбородком, с корзинкой, набитой яичными сэндвичами, тщательно завернутыми в бумагу, бутылкой газировки для себя и термосом чая для них двоих. И, самое лучшее, ванильный бисквит. Они часами сидели на песке, мать читала один из своих жутких любовных романов (Мэлори стала так думать, как только достаточно выросла, чтобы чувствовать презрение), отец дремал, закатав брюки, накрыв веснушчатое лицо шляпой. Мэлори, предоставленная себе самой, рыла ямы, вытаскивала из луж у камней морских тварей, собирала коллекцию ракушек. Смотрела, как другие дети прыгают с дюн и плещутся в море, но никогда не отваживалась сделать это сама. Они никогда не заводила друзей среди детей на пляже – она их опасалась. Этот образ из детства колол ей сердце: вот она стоит в стороне от шумных компаний других детей, визжащих в воде от удовольствия. А вот ее собственная дочь в обществе одной лишь матери собирает на пляже ракушки, совсем одна. В конце долгого дня у нее был полон рот песка, ее кожу покрывали хлопья соли, папа вытирал ей ноги полотенцем. Она помнила, как смотрела на его розовую кожу, проглядывавшую сквозь светлые редкие волосы, когда он опускался возле нее на колени, помнила утешительную величину его руки, когда он вел ее обратно к машине. Где они бывали? Теперь она не могла точно вспомнить. Может быть, и здесь. Ей помнились дюны, холодное море…

На дальнем краю ее поля зрения, за дюной, на болотах мелькнуло какое-то движение. Темная фигура показалась ей знакомой. Круглый силуэт, рядом создание величиной с тигра. Это точно та старуха и ее огромная черная собака. Мэлори вскинула руку и крикнула:

– Здрасьте!

Ей показалось, что фигура – старуха, она была в этом уверена, – кивнула в ответ, но она не могла сказать наверняка. С моря наползал туман, и старуха словно таяла в нем.

– Здравствуйте! – крикнула Мэлори, но старуха исчезла.

Мэлори медленно пошла обратно к Фрэнни.

– Видела пожилую женщину, Фрэн?

– Где? На другом конце пляжа. Она выгуливала черную собаку.

Фрэнни наморщила лоб.

– Может быть, – сказала она. – Я кого-то видела, но не знаю кого.

Это наверняка старуха, подумала Мэлори. Она вспомнила, как продавщица рассказывала ей про здешнее море. Можно выходить на пляж только в отлив. Она сказала: когда начинается прилив, полосу песка отрезает от суши, и любой, кто по глупости там окажется, попадет в ловушку. Море что, стало ближе, чем когда они сюда пришли? Они же здесь всего ничего. Но, задумавшись, Мэлори поняла, что понятия не имеет, когда начинается прилив. Может быть, старуха только что пыталась их предупредить?

– Мне нравится на пляже, – сказала Фрэнни. – Ларри бы тут понравилось.

– Фрэнни, послушай. Я заведу тебе другую собаку. Как только вернемся домой.

– Я не хочу другую собаку. Я хочу Ларри. Мэлори смотрела на белые ленты своего затрудненного дыхания в холодном воздухе. Она не знала, как ей дальше быть. Без Тони, без родителей. Слишком много всего.

– Мама, что с тобой?

– Ее щеки горели и были мокрыми от щипавших кожу слез. Ничего, – сказала она, вытирая слезы перчаткой. – Я знаю, что ты хочешь Ларри, мне так жаль.

Фрэнни смотрела себе под ноги, но ничего не говорила. Море за ней, казалось, еще приблизилось.

– Давай-ка возвращаться, – сказала Мэлори, боясь, что начнется прилив и их отрежет.

Она представила, как сгущается туман, как идет накат, как она не понимает, в какой стороне земля, а в какой открытое море. Можно кричать и кричать, тебя могут и услышать, но никто не сможет тебя отыскать. Она ускорила шаг, прочь от морского тумана.

Когда они возвращались тем же путем, что пришли, туман смешался с густыми облаками, и опять пошел снег, сперва легкими хлопьями, а потом повалил гуще и гуще. Силуэт Фрэнни едва виднелся, ее коричневая шапка с помпоном двигалась вверх-вниз, словно кокос на шесте, в который надо попасть мячиком, красный шарф летел сзади, алая полоса на белом. Она не волочила ноги, как всегда, а прыгала и перескакивала ручейки и кусты. А она ловкая, с удивлением заметила Мэлори и подумала, как мало Фрэнни давали возможностей быть настоящим ребенком – бродить где вздумается, переживать приключения. Как мало она замечала собственную дочь. Волна вины накрыла ее, как внезапный порыв ветра, она качнулась назад на пятках. И побежала, поднимая брызги и оскальзываясь в грязи.

Догнав Фрэнни на дороге, она засмеялась:

– Ты глянь только на наши сапоги!

Сапоги у них обеих были покрыты блестящей черной грязью, которую теперь усеивали белые крапинки снега. Под скользкой бежевой слякотью лежал другой слой, илистый черный. Она представила, как из промоин и заводей лезут болотные твари, осклизлые, истекающие черной грязью. Она не позволит им себя поймать. Она взяла Фрэнни за маленькую ручку в варежке и сжала ее. Дочь посмотрела на нее с удивлением, но не отняла руку.

Когда они дошли до проулка, ведшего к дому, их пальто и шапки покрывал снег, а лица были мокрыми от него. Она крепко держала Фрэнни за руку. Деревья в конце проулка казались просто угольными прутиками среди белизны.

Сквозь падающие хлопья к ним кто-то шел. По его движениям Мэлори поняла, что это мужчина и что он что-то несет в мешке. Рука Фрэнни выскользнула из ее руки.

– Эй! – крикнул мужчина. – Я как раз зашел, принес…

Он остановился. Мэлори, шагавшая вперед, поняла, что это бакалейщик. На его обветренном лице было выражение такого потрясения, что Мэлори ощутила, как ее пронизала холодная дрожь, и отступила от него на шаг назад.

– Что такое? – спросила она.

Мужчина еще мгновение смотрел на нее, открыв рот, потом нахмурился и приложил руку ко лбу.

– Да ничего. Я поклясться был готов… Нет, нет, просто вы так выглядели, когда шли по проулку. Снег этот, что его, прямо в глаза. Наверное.

Ее губы дрогнули, обозначая улыбку. Ей не нравилось, как он на нее смотрит.

– Вы нам что-то привезли?

– Да, точно. Привез. – Но он продолжал на нее смотреть. – Дочка сказала, вам угля нужно. Я