Vita Nostra. Собирая осколки - Марина и Сергей Дяченко

– Неприятность, – сказал Валя после паузы. – Тетрадку забыл, будут ругать.

– А после нашей встречи?

Валя дрогнувшей рукой вытер пот со лба.

– Мне все еще трудно тебе объяснить. – Она понимающе кивнула. – Но, когда мы с тобой закончим наше дело, в мир вернется Страх как идея, а за ним вернется Выбор как идея. Направленное усилие во имя любви. То, что двигало тобой, когда ты не стал убивать хомяка.

– «Мы закончим»?!

Александра кивнула.

– Но я вовсе не любил этого хомяка, – сказал потрясенный Валя.

Хомяк в клетке, будто оскорбившись, ушел и спрятался в свой домик.

– И зачем нужен страх, – продолжал Валя, – я не понимаю, зачем нужен этот проклятый страх?!

– Чем скорее ты поймешь, тем будет лучше для нас обоих. – Александра повернула лицо к огню камина. – Тогда я смогу говорить с тобой на равных… почти. И от того, справишься ты или нет…

Она замолчала, и, следуя за ее взглядом, Валя тоже посмотрел в огонь.

Языки пламени замельтешили перед глазами, складываясь в абстрактные конструкции из упражнения. Валя задержал дыхание, будто ныряльщик, и вызвал перед глазами картинку: беспорядочное движение серых и черных точек, помехи, белый шум. Мигнул – и понял, что ослеп. Мигнул еще раз; зрение вернулось, в камине горели березовые дрова, и никаких больше потоков, смыслов и многомерных конструкций там не было.

Валя выдохнул и снова вытер мокрый лоб. Схватил с тарелки очередной рогалик и торопливо принялся жевать – не потому, что вдруг проголодался, а потому, что вкус возвращал к обыденности. С набитым ртом посмотрел на Александру и вдруг смутился: у нее было очень странное лицо. Никогда он не видел такого взгляда у нее: нежность. Гордость. Да что происходит?!

– Ты справишься, – сказала Александра так тихо, что потрескивание дров заглушало ее голос. – Ты… лучший студент, каких я видела, Валя.

И опять она не лукавила, и Валя даже немного испугался ее восхищения. Невольно потрогал мочку уха с серебряным кольцом; да уж, лучший студент. Они отлично подставили его, взяв в заложники Алису. Он ни разу не схватил штраф за два с половиной месяца; он довел до автоматизма упражнение контроля и научился применять его всякий раз, когда мир перед глазами начинал вот так валиться в систему абстракций.

Алиса не знала, что она заложница. Эта тайна привязала Валю к ней еще сильнее. Ему бешено хотелось секса, никакие занятия и упражнения не могли притупить это желание, а как назло, целую неделю после обретения Валей сережки им совершенно негде было встретиться наедине.

То, что для любви надо было искать место и прятаться, будоражило обоих. И вот, когда они наконец уединились и занялись чем хотели, – серебряное кольцо в Валином ухе раскалилось, будто уголь. Вопль боли и неожиданности совсем не был похож на крик страсти. Алиса испугалась.

В тот же вечер Валя нашел в подсобке кусачки и попытался вынуть сережку из мочки, но кольцо оказалось крепче титана. Валя в отчаянии готов был отрезать себе ухо, но тут в комнату постучала обеспокоенная Алиса и взялась успокаивать его так трогательно, что Валя расплакался.

Они опять заложили дверь ножкой стула и через несколько минут забыли обо всем. Никаких перерождений у Вали не было, никакие идеи и абстракции его больше не беспокоили. Он видел Алису, чуял Алису и очень любил Алису. Потом они задремали, обнявшись, летая в облаках. И только проснувшись и поглядев на часы, Валя спохватился и, не потрудившись снять с лица глупую счастливую улыбку, выглянул в коридор.

На стуле, вынесенном из чьей-то комнаты, у противоположной стены сидел Паша Григорьев и читал учебник философии…

– …Ты лучший, – повторила Александра, на этот раз, кажется, смутившись пафосом в своем голосе. – Я поговорю с комендантшей. Это, конечно, против правил, но я думаю, она закроет глаза и найдет для вас с Алисой комнату на двоих. Чтобы и вам не бегать, как мышам, и Григорьеву Пэ не мыкаться по кухням и подоконникам.

– Спасибо, – сказал Валя искренне. – Эти рогалики…

Он вдруг замер, снова изучая вкус и запах и чувствуя каждую крошку на губах. Апельсин, корица… тесто, масло, творог… еще повидло, кажется…

– Мамин рецепт на день рождения, – хрипло сказал Валя. – Когда я был маленький…

И он тут же увидел: стол, накрытый посреди кухни, кошка-часы переводит взгляд туда-сюда и постукивает хвостом на пружинке. Торт, свечи, рогалики на большом блюде, мама, совсем молодая, держит руку у папы на плече…

– Наконец-то ты распробовал, – тихо сказала Александра.

– Откуда вы знаете… откуда ты помнишь, Саша?!

– А я много чего помню. – Она улыбнулась, но только глазами. – Что было, чего не было… И что будет, я тоже, кажется, скоро вспомню.

На стенде вывесили расписание зимней сессии. Алиса бегала по холлу, кружилась в вальсе и пела на бегу:

– А мне специальность автоматом! А мне специальность автоматом! И введение в практику тоже!

Прежние ее соседки по комнате, рыжая и черноволосая, смотрели с раздражением и завистью; прозвенел звонок.

Пашка теперь сидел на первой парте, рядом с Валей. Артур остался за столом один, у окна, в последнем ряду. Первые дни Пашке очень трудно было не оборачиваться. Потом он привык… ну как привык. Как привыкает однорукий человек, что в ладоши теперь не хлопнуть.

Иногда Пашка думал – а ведь даже хорошо, что эта сволочь, ректорша, рассказала Артуру правду. Теперь между ними, по крайней мере, нет тайн и вранья. И дохлого хомяка, кстати, нет. Есть непреднамеренное убийство, есть лицо Артура, склонившегося над клеткой, – ну так что же, дело житейское…

На индивидуальные к Александре он, естественно, не ходил ни разу, и никто ему и слова не сказал. Правда, он немного удивился, когда узнал, что для Артура дополнительные занятия она тоже отменила; впрочем, Пашка постарался не думать об этом. Ему-то какое дело.

Артур жил теперь в комнате с третьекурсником по имени Игорь на втором этаже. Пашка несколько раз беседовал будто случайно с этим Игорем, тот был занят только учебой и элементарным поддержанием жизни вроде обеда, стирки белья и смены перегоревшей лампочки. «Материя ничего не значит», – говорил Игорь. «У нас в комнате тепло, сухо… скоро экзамен». И он вздыхал так безнадежно, что Пашка скоро перестал с ним общаться.

Артур стоял на физкультуре в самом конце строя и входил в спортивную раздевалку, когда Пашка из нее выходил. Первые дни весь курс азартно следил за их «размолвкой» или «ссорой», даже заключались пари, когда они помирятся и кто первым попросит прощения. Многие считали, братья разругались из-за Евы. И – случилось чудо – Ева наконец начала различать их.

Она безошибочно выбрала Артура. Она изучила его привычки и маршруты, она входила в кухню, когда Артур варил себе кофе, и предлагала «лишний» бутерброд.