Тень великого колдуна (СИ) - Шумских Светлана Геннадьевна

— Подумай еще раз. Почему ты здесь?

— Это что какая-то шарада? Вопрос с подвохом, чтобы поставить меня в трудное неприятное положение? Или…

— Почему Ты Здесь? — Каждым словом можно было пробить здоровенную брешь в самой толстой крепостной стене. Мои и без того ветхие оборонительные укрепления позорно пали.

— Чтоб тебя! — Истерично проорала я, забыв подивиться технической стороне вопроса о крике души. — Почему? Потому что я идиотка! Потому что хочу, чтобы Шушуня наконец выздоровела! Чтобы они с Тимхо в отличие от меня жили очень долго и очень счастливо!

— А почему? — Елейным тоном матерого отравителя, подталкивающего жертве бокал с первосортным ядом, осведомилась она. — Ведь судьба подарила тебе время. Почему чужое счастье важнее собственной жизни?

— Потому! Потому что я их люблю! Люблю больше своей паршивой донгазской жизни. И только попробуй не помочь девочке! Я тебе тут такое устрою, все твое болото из берегов выйдет! Я… да я…

— И незачем так кипятиться. — Голос прозвучал отстраненно, с раздраженной тягучей ленцой. — У меня давний договор с вещным миром. Приходится соблюдать все формальности. Одно желание в обмен на одну добровольную смерть. Девочка уже давно здорова.

Этому голосу невозможно было не поверить. Если бы я могла дышать, вздохнула бы с облегчением.

— Согласно тому же договору, отданное добровольно возвращается. Ты получишь назад свою жизнь.

— Не надо. Считай это подарком. Лучше сделай, чтобы меня больше никогда не было.

— Разве ты не хочешь вернуться?

— Надоело, да и нет смысла. Выражаясь твоими словами, в свечу моей жизни слишком часто плевали, факел моей надежды отсырел…  так получается, что я оживу, чтобы тут же снова умереть. Мне все равно оставалось каких-то пара гешей, или, как бы резюмировать поэтичнее… песок в моих часах все равно уже закончился…

— Я заткнулась, замкнулась в себе и стала ждать конца, под мерное колыхание зеленой мути. Муть сгущалась и темнела. Грань приближалась, даже без тела я остро чувствовала ее ледяное дыхание. Последним, что я увидела, была Хозяйка Нефритового Озера. Она протягивала вперед полупрозрачную руку, медленно разжимая ладонь, и улыбалась этой своей дурацкой несуществующей улыбкой. Белые струи песка свободно и красиво струились меж пальцами.

— Зато у меня этого добра навалом. Прощай.

В следующее мгновение мир ухнул куда-то вниз. Мышцы отозвались гулкой болью, словно их скрутили на манер выжимаемого белья, а потом резко отпустили. Мышцы? Я напрягла руку и, не веря своим глазам, осторожно поднесла ее к лицу, удивленно рассматривая белую кожу и…  переплетение линий на ладони, которого у игигов не бывает и быть не может. Такое чудо бывает только у человека. Две чуть изогнутые горизонтальные линии точно в центре пересеченные вертикальной. Именно так на шумберском пишется слово жизнь. Я жива. Жива! Ура-а-а!

Но стоило открыть рот, как ликующий вопль тут же затолкало обратно вместе с мощным потоком холодной воды, который мне показался расплавленным железом. Тело забилось в неконтролируемой истерике. Стиснув зубы, я судорожно вздернула голову, и еле сдержалась, чтобы снова не завопить, только в этот раз от отчаянья. Надо мной простирались гигантские массы воды. Я в исступлении замолотила ногами-руками, увеличивая скорость подъема, но очевидная истина тянула на дно не хуже камня. Не смогу. Не успею! Тем более изголодавшиеся легкие практически разрывали грудную клетку, требуя воздуха.

— Идиотка! — Неожиданно ясно прозвучало в моей голове, а затем нечто подхватило меня за шиворот и со страшной силой поволокло вверх.

Я вылетела из глубины, словно забулдыга из корчмы, напутствованный подкованным сапогом вышибалы. Легкие жадно втянули в себя весь доступный воздух, захватив заодно целую пригоршню воды. Закашлялась и чуть ли снова не ушла на дно, но старая выправка взяла верх. Худо-бедно собравшись с мыслями и силами, мне удалось заставить свое одеревеневшее тело грести к берегу, оный, хоть и смутно, но все-таки просматривался далеко на горизонте. Очень-очень далеко. Вода озера утратила своё сверхъестественное нефритовое свечение, превратившись в обычную безобидную жидкость без вкуса и запаха. Без способностей игига, мне бы ни за что не отличить черную матовую полоску суши от блестящей под круглой луной поверхности плеса.

Кстати, никогда не видела такой огромной луны. Она висела над озером гигантским серебряным тазом, выставленным на суд дотошной публике сказочным мастером-великаном. Казалось, стоит приглядеться, и можно будет рассмотреть даже тонкую авторскую гравировку. Но меня, к сожалению, интересовали более приземленные вещи. Например, берег. Целая бездна времени и усилий ушла удугу под хвост, а он был все так же далек от меня, как царский суд от справедливости. Даренному коню в рот не смотрят, но новое тело поразительно быстро израсходовало свой резерв, выдохлось, досыта нахлебалось воды и все чаще предпринимало попытки уйти на дно. В довершение всех бед, правое копыто свело судорогой. Да, где же этот берег? Не иначе, как мне посчастливилось спутать сушу с дрейфующим бревном. Идиотка! Вместо дряхлой клячи мне подсунули настоящую ослицу.

И тут колени внезапно уперлись во что-то твердое. Никогда в жизни так не уставала. Всего в паре шагов от берега я поскользнулась и чуть не захлебнулась на дхэр. Сил хватило только на то, чтобы встать на четвереньки. О том, чтобы подняться или двигаться дальше речи вообще было. Руки дрожали мелкой дрожью. Воздуха катастрофически не хватало. Глаза затуманилось от воды. Одного носа для дыхания было мало, и поэтому я активно использовала для этих целей рот, открыв последний настолько широко, насколько позволяла челюсть, при этом искренне сожалея, что не могу задействовать еще и уши.

Немного погодя полегчало, зрение стало мало-помалу проясняться, и, первым, что я увидела, была тень. Это было ни с чем несравнимо. Это было прекрасно. Я стала благоговейно перебирать пальцами песок на границе света и моего персонального кусочка тьмы, аккомпанируя себе хрипом и гулкими подмываниями. Может, со стороны это и походило на воспаленный бред душевно больной, но на языке чудом воскресших и зверски уставших игигов имело весьма четкое значение.

Живой не поймет жизнь до конца, как понимает ее умирающий. Здоровому не оценить истинный смысл свободы, его открывает лишь долгая тяжелая болезнь. Зрячему не узнать настоящей красоты, она открывается только прозревшим…

По моим щекам лились слезы. Я мотала головой и ожесточенно, царапая кожу, вытирала их, чтобы не мешали смотреть на мою собственную тень. Гёт! Неужели такое возможно? Моя тень. Моя собственная тень. Моя свобода.

Она четко прорисовывался на фоне мерцающих лунных бликов, тянулась по узкой песчаной дорожке, вымощенной желтыми резными листьями, изгибалась в острых гранях каменного выступа и заканчивалась, чуть-чуть не касаясь полукруглых носков сапог…

Очень хороших сапог. Из прочной непромокаемой удужьей кожи, отсвечивающей всеми цветам радуги. С серебряными заклепками и толстой подошвой. Настоящее произведение скорняжного искусства…

Сил не осталось даже для саркастической ухмылки. Моя судьба предпочитает черный юмор. Так жестокие мальчишки забавляются с мотылями: поймают, оторвут крылья и посадят в коробку. Потом, когда ты уже смирился со своей долей, тебя выпускают. И ты ползешь, ползешь, перебираешь лапками, борясь за убогую бескрылую жизнь. Вот уже спасительные заросли травы совсем близко, но в последний момент на тебя с хрустом опускается подошва.

Эх, нужно было взять и добить его, когда была возможность. Так нет, лежачего мы не убиваем, это неблагородно. Неэтично. Ничего, вот уж ему точно все равно, стоячая ты, лежачая или ползучая. Для него ты личный враг, убийца семьи, лживое коварное отродье.

— Жизнь. — Коротко потребовал меч, с нетерпением выскальзывая из ножен. Совершенный, прирожденный убийца, такой же, как его хозяин. Говорят, что с момента посвящения и до конца жизни каждый охотник получает только один меч — символ возмездия и чести. Потерять оружие для клана храмовых убийц, значит признать свою трусость. Дингир-ур может оставить на поле боя друга, может остаться сам, но оружие не оставит никогда.