Канцлер. История жизни Ангелы Меркель - Кэти Мартон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все вокруг советовали разное. Министр финансов Вольфганг Шойбле призывал исключить Грецию из еврозоны до тех пор, пока она не наведёт порядок в своих финансах. Тем не менее канцлерин хотела менять союзников к лучшему, а не отворачиваться от них. В этом вопросе немцы поддерживали Меркель, невзирая на негодование жителей других богатых государств северной Европы.
На, казалось бы, бесконечных встречах с главами других стран — участниц ЕС, Меркель нередко показывала диаграмму, где было видно, насколько Европа проигрывает по уровню производительности Китаю. Канцлерин утверждала, что европейцы должны научиться конкурировать в новой глобализированной экономике, должны стиснуть зубы и перетерпеть боль, чтобы в будущем стало лучше. Меркель гордилась тем, как быстро Западная Германия оправилась после Второй мировой войны: тогда произошло настоящее «виртшафтсвундер» — «экономическое чудо». И канцлерин хотела, чтобы другие государства следовали немецкой модели: жили скромно, бережливо и прививали гражданам привычку платить налоги в разумных количествах. Те же греки налоги не платили назло государству, которое явно нуждалось в проверке, поскольку откровенно лгало своему народу о том, какая прекрасная у них экономика, обворовывая при этом граждан. В итоге Меркель сказала соседям затянуть пояса потуже. Никаких спасательных выплат, пока не заслужите их ответственным отношением. Меркель по своей природе консервативна, а потому на большинство финансовых проблем отзывалась строгой экономией. «Если каждый из нас подметёт прямо под своими ногами, чистым станет весь мир», — порой цитировала Меркель Гёте. Немцев, которые уже доверяли ей, она успокоила буквально несколькими словами о том, что никто не тронет их сбережения. Однако она не могла пообещать того же странам за пределами границ Германии, которым на самом деле было тяжело.
Меркель, казалось, обесценивала тот факт, что безнадёжный кредит — итог действий не только заёмщика, но и кредитора, а потому на банки тоже стоит возложить некоторую ответственность. Банки ведь тем и занимаются, что оценивают риски и действуют мудро, а они вместо этого допустили значительное превышение расходов на инфраструктуру и проекты, оплатить которые пострадавшим государствам оказалось не под силу. Многим казалось, что Меркель наказывает не тех, кто способствовал возникновению кризиса, а простых людей, хотя вина в действительности лежала на правительствах и международных финансовых системах. Возможно, восприятие призывов к экономии как наказания даже было недалеко от истины. Любопытно, что немецкое слово «шульд», которым обозначают долг, можно перевести ещё и как «вина».
Лауреат Нобелевской премии, американский экономист Джозеф Стиглиц увиделся с канцлерин в Берлине и дал ей совет, которого она не послушала. «Она предпочла принадлежность немецкому народу принадлежности единому европейскому народу», — говорил он. Сторонним наблюдателям казалось, что канцлерин, невзирая на признания в любви к Европе, не готова была во имя этой любви жертвовать интересами Германии.
По словам Стиглица, Германия предложила экономить, однако не пожелала выступить в качестве дополнительного противовеса, то есть тратить. А ведь это ускорило бы восстановление экономики. Такова была цена, которую пришлось платить за глобализацию, тесно связывающую государства между собой: достаточно уронить одну костяшку, чтобы она повалила за собой остальные.
Меркель уже не впервые забывала о том, какую роль в человеческих отношениях играет иррациональность. Любой европеец старше семидесяти пяти до сих пор помнил ужасы Второй мировой войны. В Греции антигерманские настроения поддерживались воспоминаниями о нацистских солдатах, которые в 1941 году подняли знамя со свастикой над древней афинской цитаделью — Акрополем. И поэтому, когда в Греции наступил период нищеты с двузначными показателями безработицы, на площадях греческих городов сжигали чучела не местных политиков, а Ангелы Меркель. Вокруг легендарной столичной площади Синтагматос скопился мусор: правительству не хватало средств на дополнительный обслуживающий персонал. В банках, которые некогда охотно предоставляли дешёвые кредиты, не осталось наличных. Вынужденная экономия истощила жителей не только Афин, но и итальянского Рима, и ирландского Дублина, и португальского Лиссабона. Протестующие заполонили улицы множества древних европейских столиц, а Меркель выставили главной зачинщицей политики экономии.
Более проворный и красноречивый политик уже отправился бы в Афины и сказал бы страдающим гражданам что-то суровое, в духе «крови, пота и слёз» Черчилля: «Я вас не брошу, однако, чтобы спастись, вам придётся кое-чем пожертвовать». Меркель, естественно, не Черчилль. В октябре 2012 года она наконец отправилась в Афины и как политик испытала нечто совершенно новое: общественный гнев. Где бы ни проезжал её кортеж, греки выстраивались вдоль улицы и насмешливо размахивали транспарантами с надписью: «Меркель, тебе здесь не рады!» Однажды её машина пронеслась мимо группы людей, которые как раз сжигали флаг со свастикой, а другая машина с людьми, одетыми в похожую на нацистскую униформу, тем временем прорвалась через полицейский кордон. Меркель была в ужасе. В Германии демонстрация свастики является уголовным преступлением.
Давление со стороны президента Обамы расстроило её только сильнее. «Тебе нужно действовать, и решительнее, — уверял он. — Стоит тратить больше профицита на кредиты наиболее нуждающимся странам». В 2011 году на конференции «Большой двадцатки» во французских Каннах Обама подбадривал её словами: «Давай, Ангела, ты же королева Европы! Ты справишься!» На что она с горечью ответила: «Меня называют королевой экономии». Возможно, впервые с 1990-х годов она открыто плакала от разочарования. «Я не собираюсь совершать [политическое] самоубийство. Наш центральный банк независим. Вы, американцы, написали нашу конституцию. Вы просите меня нарушить наложенные на меня же ограничения — другими словами, лишить центральный банк полномочий, — вашим же государством», — напомнила она Обаме о том, как Вашингтон участвовал в разработке послевоенной конституции Германии.
Однако слушателям её эмоций не хватало. Выступая с речами, Меркель выглядела слишком сурово и благочестиво, и наиболее пострадавшие от кризиса государства Европы понимали её совершенно неправильно.
Тяжело представить себе двух более непохожих личностей, чем Меркель и её главный европейский партнёр в те годы, гиперактивный президент Франции Николя Саркози, прозванный «блинг-блинг (показным) президентом» (от английского bling-bling, которым обозначают огромные броские украшения) за его зрелищные выходки и любовь к яхтам миллионеров. Бесконечный охотник до внимания публики, Саркози, казалось, воплощал в себе всё, что Меркель презирала. (Трудно представить, чтобы Карла Бруни, гламурная певица, модель и супруга Саркози, сама покупала где-то рыбу к ужину, а вот супруг Меркель спокойно занимался подобным перед ужином, который канцлерин устроила в честь президента Франции.) Однако, учитывая обстоятельства, Меркель, как и
