Падшие в небеса - Ярослав Питерский

— Разнарядка была Павел. Была! Эх, Павел. Я когда сам еще прокурором был. Так нам в начале года ее спустили. Сверху. К нам из крайкома спец. почтой приказ пришел. Что бы по Хакасии выявить десть групп контрреволюционных. Не больше, не меньше. Понимаете. Просто взять и выявить. Группа по пять человек не меньше. А где взять — наши проблемы. Тогда я как-то не задумался, что в одну из групп по роковому стечению сам и попаду. А вот. Буду, так сказать — главным. И еще шестерых за собой потяну! Вот все и кончилось. Теперь все.

— Подождите! Так, это правда?! Вы не врете? Что действительно такие бумаги? Просто искать врагов народа, даже если их нет — придумывать? По разнарядке? — опешил Павел.

— Да. Я ж вам говорю. Есть такие бумаги. Есть. И боюсь, они по всей стране есть. И по городу и по селу. И по республикам и по областям и по краям. И вы, не удивлюсь по этой разнарядке пошли. В крае кому-то нужен заговор и журналистов! Кстати, кто на вас то показания написал? Вы не знаете? Но Павел не ответил. Он онемел. Вера! Верочка! Она говорила ему правду! Говорила — а он не поверил! «Господи! Господи! Может ты действительно есть? За что? Почему? Кому это нужно? Искать врагов, которых нет? зачем? Искать черную кошку в темной комнате, а кошки то нет?! Так, кажется, сказал этот китайский мудрец? Но почему? Почему? За что? Ведь если прав этот хакасский прокурор — то вот так по всей стране, в тюрьмах, гниют — невинные? Да, что там гниют? А расстрелы? Неужели убивают невинных? Просто так — ради разнарядки? Нет! Господи! Если ты есть — ответь за что? За что?» — Павел непроизвольно сжал ладони и приложил руки к груди. Угдажеков увидев это, печально спросил:

— Вы верите в Бога?

— Что?!! — испугался Клюфт.

— Вы, я вижу, в Бога верите?! — переспросил прокурор.

— Я, это… да. Вот, бывает. А вы?! — Павел покраснел.

— А я верю. Верю. Я ж православный. Наш род, еще в восемнадцатом веке крестили. Вот и верим уже двести лет. Правда, коммунисты запрещали. Но мы тайно. Тайно. И тут я вот дал волю. И, даже вот, молюсь по ночам. Понимаете? Молюсь. А если вы верите, то помолитесь. Может легче будет. Ведь в тюрьме — Бог единственное спасение. Помолитесь. Легче будет, — Угдажеков размашисто перекрестился. Тут звякнула металлом щеколда. Бряцанье ключей. Дверь со скрипом растворилась и в комнату ввалился Лепиков. Он зловеще улыбнулся. Угдажеков, в тот же миг, опустил голову и прикусил губу. Его взгляд потух. Хакас обессилено сел на табурет и отвернулся к стене. Лепиков презрительно посмотрел на прокурора, улыбнулся и весело сказал Павлу:

— Что вы тут? Пообедали уже? А я вот не успел. Мою то пайку сожрали? Клюфт хмыкнул и пожал плечами:

— Так нам ее никто и не давал.

— Да? Странно! — как-то загадочно сказал Лепиков. Он ловким движением достал, из-за уха папиросу. Подошел к нарам и порывшись под матрасом — вынул коробок со спичками:

— Вот курехой разжился, — попыхивая папироской, довольно пробубнил Федор Иванович.

Павлу нестерпимо захотелось — тоже затянуться табаком. Дым от папиросы дразня, щекотал ноздри. Лепиков это заметил. Он, цыкнул, чуть приоткрыв рот:

— Ладно, оставлю тебе досмолить, журналист. Но Павел, сглотнув слюну, гордо ответил:

— Да я не хочу. Я бросаю. Лепиков пожал плечами и подмигнув почесал небритую щеку:

— Ну, как знаешь.

— А где Оболенский? — спросил Клюфт.

— Оболенский? — Федор ухмыльнулся. Он, сделал вид, что не понял вопроса и лукаво посмотрел на хакаса. Словно ответ предназначался ему.

— Так, где Оболенский? — переспросил Павел.

— А, Оболенский сюда больше, наверное, не придет. Не придет. Все. Не хрен этой гниде больше народную еду жрать. Контра! Конец, наверное, контре пришел. Угдажеков вздрогнул. Он с ужасом посмотрел на Лепикова. Павел привстал с табуретки и облизнув губы спросил:

— То есть, как не придет?!

— А его увели. В камеру смертников. Там где под вышкой сидят. Вот и все. Сюда больше он не придет, наверное. Все. Так, что его шмутки можно поделить между нами. Вот так то! Павел опустился и сжал кулаки. Он заметил, как Угдажеков затряс плечами и отвернулся. Бывший прокурор вновь плакал навзрыд.

Тринадцатая глава

Снег крупными хлопьями падал на шинель и не таял. Под сапогами скрепила белая дорожка тротуара. Прохожие с уважением уступали дорогу — высокому, статному лейтенанту. Стройная фигура. Новенькая портупея и словно снегири — краповые петлицы, с двумя, как капельки крови — кубиками. Андрон Маленький медленно шел по улице — суровой, твердой походкой. Он не обращал внимания на окружающих. Андрон был расстроен. Грусть и тоска навалились на него. Он сегодня не увидел ее! Он сегодня не мог посмотреть — на любимого и незнакомого человека! На эту стройную, с длинными волосами ржаного цвета, девушку. Заглянуть в ее темно-серые глаза. И если повезет — увидеть, ее чарующую улыбку, слегка припухших губок! За короткие мгновения, случайных свиданий, в коридорах горкома партии, он успевал рассмотреть — ее чудный, маленький носик и тонкие, вразлет брови. Он закрывал глаза, упиваясь это красотой!

«Кого может полюбить эта женщина? Кого? Кто станет для нее идеалом и другом по жизни? Кто разделит с ней брачное ложе? Увидеть бы это человека?! Кто? Кто этот счастливчик! А может, его — нет вообще? Может, у нее, еще — нет любимого? И тогда я?! Почему нет?! Я?! Я тоже не так плох! Почему, я, себя — недооцениваю?

Это плохое качество. Недооценивая себя — человек, сам себя, не уважает. Сам себя не любит. Почему я не смогу быть с ней рядом? Почему я не могу подарить ей любовь, а она мне? Вполне. А может она мне подарит любовь? Любовь! Как странно — разве, кто-то, может, вообще — подарить любовь? Любовь, интересно, а что вообще это такое? Состояние души? Душа! У человека есть душа? А как же, учения — Ленина и Сталина? Душа — поповское слово! Значит — ее не может быть? Как, не может — быть души? У этого прекрасного создания, у этой красавицы, с ржаными волосами — нет души?! Нет, ее не может, не быть! Не может! Она есть! Любовь и душа — это неразделимы? Что это такое? Почему неразделимы? Любовь, не может — жить отдельно без души?! Она должна жить с душой, или в душе?» — Андрон вдруг понял, что путается в мыслях. До того, как он, встретил эту девушку из горкома — он все понимал! Или думал, что все понимает в жизни! А вот, когда, ее встретил — вдруг оказалось, что он все-таки чего-то не понимает в жизни! Маленький остановился. Он посмотрел на табличку с названием, прибитую на углу дома: «Улица Обороны» Андрон достал из кармана папиросу. Размяв гильзу — подкурил. Серые дома. Одинокие столбы уличного освещения. Провода на них. Ворона — как черная клякса. Она с любопытством смотрит на человека в шинели. И словно удивляясь — каркает. Что хочет сказать эта птица? Ворона встряхнула крыльями и улетела — растворившись в серости зимнего неба. Снег, пытаясь ее растворить — падал, как мелкая вата. Ветра не было. Морозец приятно пощипывал щеки. Андрон глубоко затянулся папиросой. Дом похожий на маленький дворец. Черные бревна и оранжевая кладка фундамента. Крыша — крытая железом. Резные наличники на окнах. Труба с ажурной стальной решеткой. Тут жил Клюфт. Этот человек, его ровесник подследственный. Как они, оказались, — «по разные стороны баррикады»? Просто все очень просто. Он — сын аптекаря буржуя, который и построил это большой двухэтажный дом. Нет, может быть, построил его и не он, а его дед. Но это ничего не меняет. Это Клюфт, он виноват, он непременно виноват, что его предки — наживались, на простых и бедных людях. Продавали им свои снадобья. Свои микстуры. И жили в большом доме. А он, он их потомок — этот парень с горящими глазами и непокорным взглядом. Маленкий заметил тогда, на допросе, что даже когда он, бил Клюфта сапогами — блеск в глазах не угасал! Он, конечно, испугался, но не сломался. Маленький понял, ему придется трудно с этим арестантом — журналистом, вступившим, на путь контрреволюции. «Что толкнуло его читать библию? Что? Он ведь не просто ее читал? Что хотел найти в строках этой книги? Ответ? Какой? Ответ на вопрос? А может быть он, как и я — мучался и сам себя спрашивал — что такое любовь и душа? Может, он искал ответы там, в этой книге? Там? На страницах? Нашел? Нет. Он не нашел. Он не нашел. Иначе бы он не так говорил. Хотя. Хотя, кто его знает?!» — рассуждал Андрон. Он выбросил окурок и потоптавшись зашел во двор. Поленница и большой деревянный ящик под уголь. Рядом сарай. По крыше лениво идет большой черный котище. Он, не обращая внимания, на пушистый снег, медленно переставляя лапы — передвигается по краю доски. Снежинки ложатся на блестящую, пушистую шерсть. Кот, остановился и внимательно, посмотрев, на Андрона, сверкнул рыжими глазами. Открыл маленькую пасть и почти беззвучно прорычал. Какой-то «скрип» раздался, вырвался вместо, привычного — «мяу». Андрон взмахнул рукой. Кот насторожился, но не испугался, а лишь брезгливо, покосившись на человека в шинели, двинулся дальше. Маленький хмыкнул. «Сарай. Его белили недавно. Интересно кому надо белить сарай? Странно. Рядом высится еще одна стайка. Замка на дверки нет. Нет и следов». — Андрон внимательно посмотрел на сугроб. К дверке, суди по снегу, давно никто не подходил. — «Как он мог там брать и прятать библию? Тут наверняка с осени никто не ходил» — подумал Маленький и ступил в сугроб. Черный сапог провалился почти по голяшку. Андрон, приподнял полы шинели, что бы они, не тащились по снегу, и шагнул к дверке. Дровяник встретил его запахом смолы и старой бумаги. Большие полена сложены в стопку. Рядом лежали, старые коробки и ящики, прочая ненужная рухлядь. Через толстые щели пробивается свет. Он, как паутина, весит в полумраке. Андрон огляделся. Где тут можно прятать книгу? Да и зачем ее прятать?! Просто положить… Маленький поднес ко рту пальцы и согрел их дыханием. Еще раз осмотрелся вокруг. Глаза постепенно привыкли к полумраку. Большое полено в стопке возле стены — было слегка выдвинуто. Андрон провел по шершавому спилу рукой. Пальцы почувствовали мягкую слизь смолы. Приятно запахло хвоей. Маленький потянул на себя деревяшку. Отбросив полено в угол, он запустил в углубление руку. Пальцы нащупали что-то мягкое. Это была тряпка. Бархатная темно-синяя тряпка. В нее аккуратно завернут продолговатый предмет.