Секта-2 - Алексей Колышевский

Пророк, которому к тому времени исполнилось уже восемьдесят лет, принялся писать ставший впоследствии главным для каждого иудея священный закон – Тору, вместившуюся в пять огромных частей, одной из которых Моисей дал название «Каббала». Вот лишь немногие заповеди, по которым и по сей день живет народ еврейский:

«Не богохульствуй. А кто богохульствует, тот будет побит камнями, и труп его с позором погребен.

Нельзя совершать жертвоприношения на деньги блудницы, а также на деньги, полученные от случки собак.

Никто не должен носить одежды из шерсти и льна, кроме одних лишь священников.

Нельзя хулить чужих богов и разорять их храмы.

Никому из евреев не дозволено взимать лишнее с единоплеменника своего.

За похищение человека наказанием должна служить смертная казнь. Кто украдет золото или серебро, должен вернуть двойное его количество. Человек, убивший разбойника, невиновен. Укравший скот возместит его вчетверо, а если не сможет, то станет рабом того, кого он обокрал.

Никто из израильтян не может держать в своем доме яд, а коли при нем будет обнаружен яд, то сам он должен будет от того яда принять смерть.

Следует избегать общества кастратов и мужеложцев и не сходиться с теми, кто лишил себя признаков мужественности или отрезал детородный член свой, который дарован людям Господом Богом для приумножения рода их. Их нужно гнать, так как такие люди виновны как бы в умерщвлении детей своих. Очевидно, что как оскоплено у них тело, так кастрирована и душа, и подобны содомиты не людям, но животным. Равным же образом следует относиться и ко всяким иным уродствам…»

Труд его, огромный, исполинский, охвативший, кажется, все возможные жизненные ситуации, какие только возможны, занял еще сорок лет, и после его окончания Моисей отошел в мир иной под скорбные стенания своего народа. Копье, с которым он не расставался до последнего дня, перешло по наследству к его родному брату Аарону, ставшему первосвященником иудейским.

Всякий первосвященник, или «мошиах», «мессия», согласно еврейскому преданию вел род свой от самого Моисея, и символом его духовной власти над народом служило напутствие, данное умирающим пророком своему брату:

– Этим копьем сокрушите того, кто, назвавшись мессией, придет смущать народ наш и сеять меж ним смуту и захочет научить закону Израилеву все прочие народы. Храни его как зеницу ока и передай по наследству тому, кого оставишь после себя, а он чтобы поступил так же.

С этими словами, не успев более ничего объяснить, Моисей скончался на руках брата в возрасте ста двадцати лет. Правой рукой Аарон закрыл ему глаза, левая же рука крепко сжимала унаследованное им копье.

Встреча

Москва

Лето 2008 года

Странно, но ничего особенного, никакого явного чуда, на которое, быть может, Настя втайне надеялась, так и не произошло. Встреча, в которую она уверовала без оглядки, не оставила в душе тяжелого следа, скорее сильнее приоткрыла дверцу тайного шкафчика с надеждой, и та, понемногу несмело просачиваясь в кровь, наполняла душу предчувствием эйфории. А что, если?..

«Что «если», дура? – оборвала она саму себя. – Даже если получится добраться до этой Затихи, которая, конечно, существует, тут уж не может быть никаких сомнений, то что меня там ожидает? Знакомство с невероятными тварями, о которых рассказал этот милый дедуля, странный субъект, который отчего-то боится подавать руку? Невероятно, что приходится верить во все это, но ведь тогда на кладбище мои глаза меня просто не могли обмануть. Я нормальна, совершенно нормальна. У меня не бывает галлюцинаций, я не истерю, словно свихнувшаяся шизофреничка. Муж мой умер, и надо с этим окончательно смириться и постараться о нем забыть в той мере, в какой эта память мешает мне дальше оставаться полноценной женщиной. А я таковой давно уже не являюсь. Мне определенно необходимо с кем-нибудь познакомиться, начать встречаться, завести роман, потом еще один… Во все тяжкие пускаться ни к чему, но жить без мужика – это становится просто невыносимым во всех смыслах. Вообще надо быть проще! Сунется этот коршуноподобный гэбист – пошлю его к чертовой матери. Ведь им что-то нужно от меня, иначе зачем ему было затевать все это, подводить меня к этому старику? Они словно щупают, крепка ли возле меня земля, не окружена ли вернувшаяся из вражеской страны девочка зыбуном или болотом, не провалятся ли они, если попытаются сунуться ближе. Боятся они меня, что ли? Чушь, они никого никогда не боялись, просто, как и я, понимают, что тогда на кладбище я столкнулась с чем-то из параллельного мира, вот и осторожны очень, и методов у них всяких до чертовой матери. Старика этого подослали ко мне – это же очевидно. Он у них штатный сотрудник и причесывает будь здоров – и про вампиров, и про всякую прочую чепуху, верить в которую мне бы очень не хотелось, но не верить – значит и глазам своим не доверять…»

– Ах вот оно что! – Настя произнесла это вслух, громко, и две шествующие ей навстречу старушки испуганно посторонились, уступая дорогу девушке с покрасневшими, будто у кролика-альбиноса, глазами и странной манерой выкрикивать на ходу.

Может, ее хотят убрать таким вот особенным, изощренным методом? Ждут, что она, вооружившись картой, сядет в машину и поедет в то место, где окончил свой земной путь Гера. А по дороге она сгинет. И вовсе не обязательно это должна быть какая-то сверхъестественная смерть. Зачем? Подойдет и простая автокатастрофа…

Настя боязливо огляделась по сторонам – вроде никого. Старушки, которых она напугала, на роль соглядатаев явно не подходили. Хотя…

«Да что это со мной? Вот вам и шизофрения, добро пожаловать. – Настя изо всех сил прижала виски к ладоням. – Остается теперь запереться в четырех стенах, всего бояться и никуда не выходить. А еще лучше разыскать этого Мушерацкого и попросить закрыть меня в бронированную камеру, словно булгаковского администратора варьете. Он ведь, чего доброго, и закроет. Стоп! Опять! С какой стати ему меня сажать? Настя, девочка моя, возьми себя в руки и ступай домой к сынуле, папуле и мамуле. И с завтрашнего же дня начни искать работу – это уж непременно. Все дурацкие мысли приходят от безделья. Ты мать – это в первую очередь. Так получилось, что одиночка, но не всем так везет, как жене какого-нибудь раввина, которая всю жизнь рожает, воспитывает, снова рожает и счастлива так, что счастье переполняет ее и постоянно булькает в горле, словно полоскание от кашля. Найти, что ли, какого-нибудь еврея, да побогаче? Попросить маму, пусть она познакомит с сынком какого-нибудь критика или драматурга. Все сыновья критиков и драматургов в обязательном порядке являются банкирами и управляющими партнерами всевозможных фондов, на худой конец продюсерами. Уж во всяком случае, им не приходится добывать деньги так, как делал это мой незабвенный первый супруг – откатничая в разных магазинах. А поначалу еще заливал, что он врач-кардиолог!»

Настя улыбнулась: врач-кардиолог… Врал ведь, подлец, прости господи, как же он врал! Самозабвенно, от души! Умел! И негодяйничал, и напивался, аферами какими-то промышлял и нес черт знает что, но вот именно такого она его и полюбила. Зато он был настоящий, и лишь она одна знала, что где-то очень глубоко жили в нем доброта и совершенно особая нежность души, которую никто, кроме нее, Насти, не видел. А что банкир? Что управляющий фондом? Всю эту публику она прекрасно знает наизусть: стандартные биографии, стандартные запросы, стандартные цели. «Гарвардские ротики», от которых тошнит: галстучки, костюмчики в талию, аккуратные прически, а если еврей попадется, то еще и заносчивые разговорчики о разделении на «наших» и «ненаших», столь популярные в еврейском окружении. Почему-то у евреев короткая память. Не помнят они, с чего начался Холокост, а ведь все имеет обыкновение повторяться. Нет. Не станет она ни о чем просить маму, хотя та, конечно, была бы рада устроить дочкину судьбу таким образом. Все мамы хотят богатого зятя, и на этом их фантазия обычно обрывается. «Ну, может, и все мамы, но моя как раз не такая, – усмехнулась про себя Настя. – Она вовсе не меркантильна и житейского практицизма лишена напрочь. Она мне в этом деле не помощник – это уж как пить дать. Пить дать… Дать пить… Действительно, хочется пить, в горле пересохло».

Она уже видела свою машину – та краснела маленьким квадратиком крыши, зажатая меж двух столь любимых некоторыми категориями москвичей гигантских внедорожников. Насте вдруг очень захотелось поверить в то, что из этих машин никто не выйдет ей навстречу пружинистой походкой, что не будет больше никаких разговоров во дворе или в любом ином месте на тему, заставившую ее оказаться здесь, в районе Сретенки. Заговаривая собственный страх и не давая ему проявить хоть каплю власти, Настя подошла к машине и с облегчением увидела, что соседние автомобили с запыленными лобовыми стеклами давно остыли в ожидании владельцев. Напротив, через дорогу, обнаружилась ранее не замеченная вывеска неплохого гастронома, витрина которого была украшена рекламой финской водки, французского, а не «армянского» коньяка и пива, которое не так давно начали варить, кажется, в Калуге, чем навеки испортили репутацию легендарного темного ирландского напитка, превратив еще один всемирно известный пивной сорт в низкопробное подобие оригинала. Вспомнив, что было бы совсем неплохо обрадовать домашних куском итальянского сыра, испанской ветчиной и бутылкой хорошего сицилийского вина, Настя решила воздать должное гастрономным полкам, да и сама почувствовала, что после чашечки кофе, выпитой в захламленной стариковской квартире, она по-настоящему проголодалась и соскучилась вот именно по такому, никогда не подводящему желудочному парадизу, как сыр, хамон и красное сухое вино. К этому можно еще прибавить немного зелени и овощей, а также испеченный на оливковом масле хлеб, и больше ничего не надо – в простоте и свежести все очарование. Ешь проще, и искать ответа на вопрос «Какая из диет полезней?» тебе никогда не придется.