Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

При этом следует остерегаться от проведения прямых параллелей с библейскими евреями, которые, тем не менее (не только в эпизоде с хазарской данью), невольно напрашиваются. Подобно евреям, славяне находились в рабстве и освобождены из него Божьей волей. Как и евреи, они были гонимы другими народами, но пришли к своему царству (русскому). Однако, в отличие от евреев (которых изначально избрал Бог, которым столько раз были явлены знаки Его внимания и которые умудрялись отступаться от Него), славяне сами своими деяниями и врожденным подвижничеством пришли к Господу. Они познали Спасителя, отвергнутого евреями. Кроме того, у евреев нет родины, а у славян она есть. Правда, исконная славянская земля, подобно иудейской, захвачена пришельцами. Однако "славянский/русский Иерусалим" (Киев), и храм находятся на обретенной родине. А где "Иерусалим" и где "храм" — там и настоящая родина.

Особенность ПВЛ наглядно проявляется и в сравнении с Н1Л младшего извода, наиболее полно сохранившей, как показал А.А. Шахматов, следы Начального летописного свода[749]. Начинается Н1Л с предисловия, в котором говорится о богоизбранности Русской земли и приоритете Новгорода над Киевом, с одной стороны, и их обоих — над остальными волостями и градами: "Временник, еже нарицается летописание князеи и земля Руския, и како избра Богъ страну нашу на последнее время, и грады почаша бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская, и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыевъ"[750]. Таким образом, выстраивается ряд: город — волость — страна/Русская земля. Начало всему город, без которого невозможна власть (волость), а без власти (волости) невозможна Русская земля. Поскольку Новгородская волость "преже" Киевской, то и Новгород "преже" Киева (И это справедливо. Ведь действительно, князья и власть (волость), по Н1Л, сначала появились в Новгороде, а уж потом оттуда пришли в Киев). Однако особенность Киева в Н1Л проявляется в том, что (несмотря на право первенства Новгорода) она особо ставит цель рассказать о "поставлении" и наименовании именно Киева. Особая роль последнего подчеркивается и сравнением его с великими городами древности, основанными царями и названными по их имени (Римом, Антиохией, Селевкией, Александрией): "Тако жъ и в нашеи стране званъ бысть градъ великимъ княземъ во имя Кия. Его же нарицають тако первозника быша… И тако бысть промыслъ Божии…"[751]. Далее следует панегирик древним князьям и мужам их, которые "отбараху Руския земле, и ины страны придаху под ся", а дружины их кормились "воюющее ины страны…"[752].

В отличие от ПВЛ, в Н1Л вообще ничего не говорится о славянском расселении, напротив, фиксируется, судя по всему, современная летописцу ситуация, которая переносится на начальные времена: "Начало земли Рускои. Живяху кождо съ родомъ своимъ на своихъ местех и странахъ, владеюща кождо родомъ своимъ"[753]. Кроме того, в Н1Л понижается статус не только Кия[754] но и самих полян[755]. Они, конечно, "беша мужи мудри и смыслене"[756], но "бяху же поганее, жрущее озером и кладязем и рощениемъ, якоже прочии погани"[757]. Иными словами, были такие же "поганые" как и остальные, в отличие от ПВЛ, которая целенаправленно описывает "звериные" обычаи и нравы "племен" и народов, чтобы еще больше подчеркнуть особость и избранность полян. Автор ПВЛ так ловко расположил материал, что даже фраза "погани, не ведущее закона Божия, но творще сами собе законъ"[758] (несомненно, актуальная и для полян, ведь они тоже еще не познали крещения и оставались язычниками) читалась как относящаяся к остальным восточнославянским "племенам", но только не к полянам. Перед нами интересная особенность умозаключений древнего книжника — искренне не замечать очевидного[759]. И здесь автор ПВЛ выступает более как язычник, чем христианин: не смея ничего плохого сказать о предках (своих и киевлян)[760], он просто переносит на пращуров-язычников идеальный образ христианина.

Нет в Н1Л и синдрома пораженчества. Более того, мы видели, что она открывается вводной частью, в которой содержится панегирик и Руси, и древним князьям с дружинами, оборонившим Русскую землю и подчинившим другие страны. Почему бы и нынешним князьям и их дружинам, явно проводится мысль в Н1Л, не последовать их примеру и кормиться не за счет своего населения, а за счет других стран? Из "эпизодов поражений", имеющихся в ПВЛ, в Н1Л содержится сюжет о том, как поляне "быша обидими Древьляны, инеми околними" и о дани мечами[761], да сюжет с варяжской данью[762]. Но в таком контексте (учитывая, что "владеют бо Козары князи рускыи и до днешьняго дни", а варягов "изгнаша… за море", эти эпизоды смотрятся, скорее, как славная страница в истории и тех, кто дал дивную дань мечами, и тех, кто изгнал находников за море.

Интересно в этой связи и очередность изложения походов на Византию, представленная в Н1Л. В ней неудачный поход Игоря предшествует удачному походу Олега. Дана и иная датировка походов, соответственно 920 и 922 гг., что многих историков вводит в сомнение. Не вникая в детали обстоятельств, обусловивших подобную хронологию, сошлемся на авторитетное мнение, согласно которому автор Начального свода не знал точных дат походов. Точную датировку дал автор ПВЛ, который опирался на имевшиеся в его распоряжении русско-византийские договоры[763]. Однако порядок описания походов в Н1Л, думается, не случаен. В ПВЛ после удачного похода Олега следует неудачный, Игорев (941 г.), в котором русы потерпели тяжелое поражение, а повторный поход (944 г.), без боя закончившийся подписанием мирного договора, все таки, трудно назвать адекватным реваншем. В Н1Л же, на поражение Игоря русские ответили безоговорочно победоносным походом Олега[764]. Иными словами, взяли не просто реванш, а реванш триумфальный[765]. Эффект "мести", столь важной для общественного сознания того времени, еще более усиливается приемом "хронологического сжатия": поход Олега следует сразу же за поражением Игоря.

Показательно описание и других "византийских" походов руссов новгородской летописью. Поход 860 г., отождествляемый ПВЛ с Аскольдом и Диром, Н1Л упоминает, но полностью, если так можно выразиться, "деперсонифицирует"[766]: пришла в правление Михаила некая Русь ("при семъ приидоша Русь на Царьград в кораблех…"), потерпевшая поражение и куда то возвратившаяся ("и во своя сы возвратившася")[767]. Тем самым, практически на нет, сводился негатив поражения. Еще более показателен неудачный поход 1043 г. Владимира Ярославича, получивший достаточно подробное описание не только в ПВЛ и византийских источниках, но и в скандинавских сагах[768]. Поход, в котором, наверное, немало погибло и новгородцев, учитывая потери норманнов[769], и то что Владимир княжил в Новгороде. Тем не