Маленький содом - Георгий Стаматов

здоровым, не безобразным, полным сил, не иметь никаких обязательств, обладать горячим сердцем, иметь крышу над головой и кусок хлеба, не скитаться по чужим углам — разве этого мало?

А ведь это всего лишь начало его жизни здесь! Что-то будет завтра? Завтра — слава, счастье, благосостояние! Иной раз голова у него кружилась от сладостных предчувствий.

Вирянов никому не завидовал. Он знал, что даже обладающие многим никогда не бывают удовлетворены вполне ни людьми, ни собой — все им чего-то недостает. Они богаты, вернее — живут на широкую ногу, или, еще точнее,— слывут богатыми благодаря кредиту и рекламе. Они живут в собственных домах, но кажется, будто это квартиранты, которые вечно опасаются выселения. Жены у них красивые, молодые, дочери изящные, но обходятся они дороже, чем сами стоят. Летом всей семьей уезжают они на болгарские курорты и возвращаются с растрепанными нервами, разочарованными женами, отчаявшимися дева- ми-свояченицами. А стоит им предъявить к оплате хотя бы один вексель — и начинают шататься даже самые прочные устои их очага.

Нет у нас по-настоящему богатых людей. Поэтому вместо «он богат», говорят: «он распоряжается» таким-то капиталом. И правда, многие мужчины и женщины распоряжаются в столице, как у себя дома. Бюджеты избранников, случайно попавших в Софию, различаются между собой, но сведения о них хранятся в шкафах министерства финансов, а в быту, как и перед смертью, все эти люди равны. Мелкий чиновник и его супруга, проживающие на улице Леге, стараются ни в чем не уступить членам семьи офицера генерального штаба. И те и другие, встретившись на рынке, у Ангела Цветкова, в казино или в кинематографе, смотрят друг на друга одинаково надменно. Откуда они добывают средства, как сводят концы с концами, как погашают вечно преследующие их долги — знают только они сами. Для всех тех, кто не служит в прокуратуре,— это тайна. Источник их благополучия недоступен для постороннего взора, как супружеская спальня.

Столица — водоворот, в котором ежедневно кто-нибудь тонет. Это Аркадия, построенная над кратером вулкана. Пробудится ли когда-нибудь этот вулкан?

Жителей в столице много.

«После нас хоть потоп»,— думают они.

Нигде здесь не чувствуешь твердой почвы под ногами. Все мы, вместе с землей, висим на волоске.

Но среди столпотворения, царившего в этом маленьком Вавилоне, в этой бакалейной лавке Европы, Вирянов, получавший всего лишь полтораста левов в месяц, считал себя счастливейшим человеком на земном шаре.

* * *

Питался Вирянов в дешевых столовках. Экономя каждый грош,— деньги были ему нужны на покупку книг,— он не смел заглянуть в ресторан.

Кофе он пил в «Армянской кофейне»; там брали недорого и было не хуже, чем в других кафе,— на столиках лежали газеты, посетители были под стать Вирянову.

От своей комнатки он был в восторге. Из всех вещей, что в ней находились, для него дороже всего были стол с его рукописями и этажерка с новыми книгами. С каким увлечением он собирал книги и ставил одну рядом с другой. Кроме того, он брал книги в Народной библиотеке, прочитывал их залпом, а по вечерам сидел и писал.

Он начал изучать французский язык.

Как ярко описывал он Софию и столичную жизнь в письмах к своему товарищу, оставшемуся в родном городке.

В «Армянской кофейне» Вирянов познакомился со студентом юридического факультета Кленовским. Тот уже успел побывать за границей и теперь вновь собирался туда. Ему оставалось лишь сдать некоторые «хвосты» в университете.

Однажды они вместе направились в Борисов сад.

   — Почему вы поселились в Юч-Бунаре? Слишком далеко от центра. Для нас — это провинция. И перестаньте ходить в трактиры. Перебирайтесь в столовую «Средна гора». Там питаются студенты, студентки; кормят не дорого, можно пользоваться кредитом. По соседству театр, казино, библиотека.

Вирянову нравился новый знакомый. Софийский старожил, он оказался очень полезным человеком: представил Вирянова завсегдатаям столовой «Средна гора», познакомил его с журналистами, литераторами, посвятил в тайны софийской жизни. Кленовский нашел, что костюм Вирянова, хоть он и новый, и крепкий, и опрятный, для столицы не годится.

   — Такой обуви, воротничков и галстуков здесь тоже не носят,— говорил он.— Пусть в голове у тебя ветер, а убеждения твои самые отсталые, но воротничок и галстук носи по последней моде. Можешь никогда не ходить в баню, но бриться обязан по крайней мере два раза в неделю. Я не говорю, что надо франтить, отнюдь нет! Франтовство — это для типов особой категории. Но ты должен всегда иметь вид человека, в гардеробе которого висят сюртуки, смокинги, фраки, и он только по своей прихоти носит более удобные костюмы. Ходи голодным, но на людях кури сигареты высшего сорта. Софийскую публику не интересует, ел ты сегодня или не ел, зато она никогда тебе не простит, если ты явишься в казино небритым или перед самым носом какой-нибудь барышни (кто знает, может она ученица самого Марто[33]) вытащишь из кармана табакерку. Табакерка! Милое, старое, родное словечко!.. Но увы! Не пробуй произнести его в салоне!

Вирянов не только прислушивался к словам студента, но и видел, как сильно они отличаются друг от друга. На нем, Вирянове, костюм новенький, а на Кленовском — поношенный, но выглядит он лучше, не бросается в глаза, не выделяется в толпе. Ботинки на Вирянове простые, без украшений,— и это сразу привлекает внимание, как брюки штатского, заправленные в сапоги.

   —  Так-то! И не рисуйся, как обычно рисуетесь вы, провинциалы. Весь твой вид должен говорить о том, что и костюм твой и все окружающее давно тебе осточертело и ты скучаешь даже в Софии. Тут можно жить прекрасно, надо только крепко этого пожелать.

По дороге в Борисов сад к ним присоединился другой студент, Логинов.

   —  Да,— продолжал Кленовский,— замечательно выразился Мопассан: «Il ne faut pas avoir de talent — il faut etre classe!» [34] По-французски это звучит очень изящно, а по-болгарски выходит так: «Садись на чужую шею, пока не сели на твою».

   —  Почему же ты до сих пор не сел кому-нибудь на шею? — спросил Логинов.

   —  Молчи! С тобой поговорим потом. Я делю все человечество на производителей и потребителей; и сам предпочитаю быть потребителем. Меня совершенно не интересует, кто, где, как и что производит. Лишь бы все нужное мне производилось и я это имел.

   —  Это не ново. Каждый хочет жить не работая, но в свое удовольствие.

   —  Однако пытается убеждать других, что труд полезен и приятен. Человек — худшее из животных, потому