Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам

меня долгим взглядом, потом повернулась к бабуле, которая как раз достала из холодильника два контейнера с сабзи.

– Только то, что люди подчас умеют удивить, – сказала она, поставила сабзи на стол и положила руку бабушке на плечо. – И что порой нам остается лишь довериться им и надеяться, что в конце концов все будет хорошо.

На кухню заглянула мама.

– Стивен позвонил. Его самолет только что приземлился.

– Мы тут сами справимся. Поезжай за ним, – сказала бабушка.

– Спасибо. Тогда увидимся дома?

– Конечно.

Мама поцеловала меня.

– Я возьму Лале с собой, а то она уже с ног валится.

– Хорошо. Люблю тебя.

– И я тебя.

Сумки с едой мы с Лэндоном погрузили в багажник бабулиной «камри».

– Заглянешь к нам? – спросил я.

– Сегодня не могу.

– Понятно.

– С тобой все будет хорошо?

– Да.

Лэндон сжал мою руку.

– Мне кажется, сейчас тебе лучше побыть с семьей.

Бабуля включила радио, но убавила звук до минимума. Низкий меланхоличный голос диктора, который неразборчиво бубнил новости, действовал успокаивающе.

Лэндон посмотрел на меня и грустно улыбнулся.

А потом положил руку мне на ногу, близко к внутренней стороне бедра.

Я уставился на его пальцы, белевшие на гладкой серой ткани моих брюк. Мизинец скользил по шву: туда-сюда, туда-сюда.

У меня вспыхнули уши.

А внутри снова заворочалось гадкое чувство.

Я хотел сказать Лэндону, чтобы он прекратил, но не мог.

Он ведь был так терпелив со мной сегодня, а значит, я тоже должен проявить терпение.

Но я не хотел, чтобы у меня случилась эрекция на заднем сиденье бабулиной машины.

Так что я осторожно убрал руку Лэндона с моей ноги и переплел с ним пальцы.

Лэндон покосился на меня так, словно был слегка раздосадован.

Или разочарован.

И гадкое чувство опять напомнило о себе. Я словно хотел, чтобы Лэндон оставил меня в покое.

Это ведь нормально.

Так?

Даже с учетом того, что сначала мы закончили наводить порядок в Персидском культурном центре и подбросили Лэндона до дома, мы все равно вернулись раньше мамы с папой.

Я включил чайник, задав температуру семьдесят четыре градуса, чтобы заварить лунцзин, и пошел к себе в комнату, чтобы снять Персидский Повседневный Наряд.

Я до сих пор ощущал странное покалывание там, где в опасной близости от моего пениса лежала рука Лэндона.

Внизу прогремела гаражная дверь. Я покачал головой, переоделся в чистое белье и спортивные штаны.

И выждал минуту, прежде чем спуститься вниз.

Мама стояла у двери – держала ее открытой для папы. Она что-то сказала ему негромко, а он рассмеялся, прошептал что-то в ответ ей на ухо и наконец заметил меня.

– А вот и ты. – Папа заключил меня в Объятия Двенадцатого Уровня.

Не помню, когда в последний раз папа обнимал меня так крепко и так долго. Его борода щекотала мне щеки. Она переросла колючую фазу и стала если не мягкой, то хотя бы терпимой.

Раньше папа никогда не носил бороду. Она была темнее его песочных волос, почти светло-коричневой, и неровной в уголках рта.

Я почувствовал на щеках что-то мокрое, но ничего не сказал.

Я просто не знал как. Вместо этого я пробормотал:

– Как же я рад, что ты приехал, – и обнял папу так сильно, как только мог, едва его не задушив. Папа похлопал меня по спине и, задержав руку на затылке, поцеловал в лоб.

– Простите, что опоздал.

– Ничего. Главное, что все-таки приехал.

Мама с папой зашли в дом; Лале следовала за ними по пятам, на ходу рассказывая папе обо всем, что он пропустил, включая – цитирую – «мико прогрессии мисс Хоун».

Папа озадаченно поглядел на маму, потом на меня.

– Микроагрессию, – шепотом объяснил я и выскользнул в гараж, чтобы забрать папин чемодан из машины.

Пришлось попотеть: чемодан зацепился за резиновую кромку багажника и упорно отказывался вылезать. Обычно папа укладывал вещи очень аккуратно, но в этот раз чемодан распух, словно он побросал все кое-как и утрамбовал вместо того, чтобы сложить ровными рядами.

Поставив громоздкий чемодан на колесики, я достал второй, поменьше, а потом поднял кожаную сумку для документов с логотипом «Келлнер и Ньютон» с коврика перед пассажирским сиденьем.

– Ты голоден? – спросила у отца мама. – У нас там осталось немного кебабов.

«Немного» было, мягко говоря, преуменьшением.

Еды, которую мы привезли из Культурного центра, хватило бы на то, чтобы накормить целую сборную Чейпел-Хилл по соккеру.

– Давай садись. – Мама чуть ли не силой усадила папу за стол. Лале забралась на стул рядом с ним и продолжила рассказывать о школе.

Вода нагрелась до нужной температуры, я заварил чай и понес чемодан наверх.

Мама пошла за мной.

– Спасибо, милый.

– Не за что.

– Оставь здесь. Я заберу вещи в стирку.

– Хорошо.

Я приткнул чемодан в угол возле кладовки. Мама расстегнула его и начала вытаскивать папину одежду.

Как я и думал, скомканные вещи лежали вперемешку с обувью, которую папа, вопреки обыкновению, даже не убрал в тканевые мешочки.

Мама вздохнула так тихо, что я решил – мне почудилось.

Я подумал о том, что это не первый депрессивный эпизод Стивена Келлнера, с которым ей приходится иметь дело.

И не первый мой.

Я подумал о том, что сейчас мама вдобавок ко всему скорбит по своему отцу. И спросил:

– Хочешь чаю?

– Да, пожалуйста.

– Сейчас принесу.

Пока папа ел кебаб, со второго этажа спустились бабушки. Они тоже сменили свой вариант Персидского Повседневного Наряда на уютные спортивные костюмы, хотя волосы бабуля распускать не стала.

– Не вставай, – сказала бабушка, но папа не послушался: вылез из-за стола и поцеловал ее и бабулю в щеку.

– Тебе не мешало бы побриться, – заметила бабуля.

Папа в ответ пожал плечами и вернулся к ужину.

На кухне повисло молчание, до того хрупкое, тронь – и треснет, как сухая ветка.

– Как там в Калифорнии? – спросил я.

– Дел невпроворот, – сказал папа.

– Когда тебе нужно возвращаться?

Папа вздохнул.

– В понедельник.

– По крайней мере, там тепло, – сказала бабушка.

Бабуля кивнула, но ничего не добавила – только стояла и разглядывала папу, поджав губы.

Молчание вернулось. Есть у него такая привычка – возвращаться снова и снова.

– Кто-нибудь еще хочет чаю?

– Я хочу. – Бабуля перевела взгляд с бабушки на папу. – Стивен, у тебя точно все в порядке?

– Точно.

– Хорошо.

Бабушка положила руку папе на плечо.

– Выглядишь усталым.

– Мам, я правда в порядке. – Папа улыбнулся, но только губами, глаз улыбка не коснулась.

Что происходит?

Я чувствовал подспудное напряжение, но не мог понять, в чем его причина, и потому сделал то, что делал всегда в таких случаях: налил себе еще