Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам

И не сказать, чтобы это было особенно вкусно. Для сэндвичей бабуля использовала ломтики обычного сыра и белый хлеб для бутербродов. А суп готовила из банки, причем вместо молока добавляла воду, поскольку, если верить бабуле, от молока бабушку пучило.

Но я подумал, что, возможно, так Линда Келлнер выражала свою любовь, раз вслух она никогда о чувствах не говорила.

– Я могу помочь? – спросил Лэндон.

Он забежал после уроков с маленьким букетом для мамы и открыткой для меня.

– Я справлюсь, – заверила его бабуля. – А ты отдохни.

Лэндон поерзал на стуле. Я видел, что ему сложно спокойно смотреть на то, как бабуля готовит сэндвичи с сыром.

– Почему бы вам не заварить чаю? – предложила бабуля.

– Ладно.

Лэндон поставил чайник, а я достал из шкафчика банку дарджилинга второго сбора, который мистер Эдвардс дал нам попробовать пару недель назад. Вкус у него был более солодовым и резким, чем у первого сбора с этой плантации, но мне все равно нравилось.

Пока чай заваривался, бабуля нарезала сэндвичи треугольниками – ведь только так можно резать сэндвичи с жареным сыром – и начала разливать суп по тарелкам.

Лэндон взялся накрывать на стол, а я пошел за Лале.

Она сидела в своей комнате, прижавшись к подушке с подлокотниками. Я заметил у нее на коленях новую книгу.

– Что читаешь?

Лале перевернула книгу обложкой вверх: «Пятое время года» Н. К. Джемисин.

– И как?

– Лучше, чем «Дюна», – ответила Лале.

– Ну здорово. Ужинать будешь?

За столом царило молчание. Мы макали треугольники сэндвичей в бархатистый суп из банки, и мне понемногу становилось легче дышать.

Перед уходом Лэндон спросил:

– С тобой все будет в порядке?

– Да, – ответил я. А потом сказал: – Рано или поздно это должно было случиться. – И добавил: – Плохо, что я будто рад, что все наконец закончилось?

Едва я произнес эти слова, как почувствовал себя ужасно.

Что за внук станет говорить подобное?

Но Лэндон взял меня за руку.

– Не кори себя.

Я шмыгнул носом.

– Все нормально.

Он хотел меня поцеловать, но я покачал головой.

– Прости. Я…

Лэндон прикусил губу.

– Не надо. Все в порядке.

Кто-то позвонил в дверь.

– Наверное, папа приехал, – сказал Лэндон.

Но когда я открыл, на пороге стоял не мистер Эдвардс.

Это был Чип.

– О, привет, – удивленно моргнул я.

– Привет. – Он взъерошил волосы, которые после шлема и так пребывали в полном беспорядке. Бросив взгляд мне за спину, Чип кивнул Лэндону.

– Ну как вы тут?

Я пожал плечами.

– Понятно. – Он покусал губу и вытащил из сумки открытку. – Вот, все ребята подписали. Нам сегодня тебя не хватало.

– Спасибо.

Не знаю почему, но при виде открытки к глазам снова подступили слезы – а ведь я еще даже не заглянул внутрь.

Никогда не думал, что у меня появятся друзья, которые будут подписывать мне открытку после смерти дедушки.

– Как сыграли?

– Мы победили.

– Хорошо.

– Ага. – Чип переступил с ноги на ногу. – Классные ногти.

Я посмотрел на свои руки.

– Цвет тебе идет.

– Спасибо.

– Ладно. Я домой. Но… Если тебе что-нибудь понадобится…

– Я понял. Спасибо, Чип.

– Увидимся, – сказал Лэндон, потом подошел и встал рядом, взяв меня под руку.

Чип перевел взгляд с Лэндона на меня и обратно.

– Ага. Увидимся.

Мы смотрели, как он уезжает на велосипеде.

Когда он скрылся за углом, Лэндон приблизил мою руку к лицу, чтобы изучить ногти.

– Тебе в самом деле идет этот цвет.

Я улыбнулся.

Как будто нарушил какие-то правила.

– Спасибо.

Изобилие пищи

Поминальную службу по Бабу решено было провести в Персидском культурном центре Портленда.

ПКЦ располагался в помещении, где раньше продавали матрасы: там был просторный выложенный плиткой зал и отдельные кабинеты для встреч и небольших собраний. В Центре имелся даже крохотный книжный магазин, где продавали в основном кулинарные книги, самоучители по фарси и брошюры о местных мероприятиях.

А еще там была кухня, на переоборудование которой потратили кучу денег.

Когда речь заходит о кухне, персы проявляют маниакальную дотошность. Мама и нашу хотела переоборудовать, но в последнее время перестала поднимать эту тему. Потраченные сбережения и сломанная посудомойка не способствовали разговорам о ремонте.

Мама показала удостоверение личности охраннику у двери, тот что-то нажал, и нас пустили внутрь.

Мне стало не по себе от мысли, что Персидский культурный центр нуждается в охране. Еще до моего рождения тут часто били окна, а на посетителей несколько раз нападали. И после тоже, но, если верить маме, хуже всего стало после событий 11 сентября.

Так что, сколько я себя помнил, у дверей ПКЦ всегда дежурила охрана, а под потолком поблескивали маленькие камеры. Впрочем, ничего этого не было, когда мама пришла сюда в первый раз. На третьем свидании она даже пригласила в культурный центр папу на чтения персидского поэта Хафиза Ширази.

Папа собирался приехать, но рейс из Лос-Анжелеса задержали, и теперь он не знал, когда будет дома.

– Отнесешь? – Мама передала мне большую коробку, полную вазочек с цветами жасмина.

Я скучал по запаху жасмина из дедушкиного сада.

– Конечно.

Взяв коробку одной рукой, я протянул другую Лале. Она спрятала пальцы в моей ладони, и я провел ее на кухню, которая также служила складом для украшений.

Стоит отдать Персидскому культурному центру должное, тут и в самом деле было много иранских вещиц. К примеру, на стенах висели фотографии Ирана, в том числе выцветшие дореволюционные снимки Тегерана, Тебриза и Шираза. Я нашел даже фотографии Йезда. Висели также портреты шаха Насер ад-Дина – наименее противоречивой фигуры в истории персидской живописи. (Он, конечно, тоже вызывал немало споров, но хотя бы правил до исламской революции и предшествовавшей ей династии Пехлеви.)

Из маленьких колонок под потолком звучал персидский аналог музыки в лифте.

– Лале, хочешь пить?

– Да.

Я налил сестре воды и пошел помогать бабушкам таскать алюминиевые подносы с рисом и кебабами из «Кебаб-Хауса», персидского ресторанчика в Бивертоне.

Ни одна персидская церемония не обходится без изобилия пищи.

Все пришли в красивых платьях (мама в черном, хотя и не траурном), а я – в серых брюках и темно-синей рубашке. Под нее я надел футболку национальной сборной Ирана по соккеру, Team Melli.

Ее подарил мне Сухраб, когда мы гостили в Йезде. В ней я чувствовал себя ближе к Ирану, Бабу, игре в «Грача» и чаю в уютной тишине.

Я оторвал бумажное полотенце и вытер слезы.

Они подступали в самое неожиданное время.

Прежде мне не приходилось терять близких.

И я не знал, как с этим справиться.

– Дарий? Привет.

Кроме меня, в школе Чейпел-Хилл был только один перс, вернее, персиянка – Джаване Эсфахани.

Она училась на класс старше, и мы