Дорогой враг - Кристен Каллихан

— Я записываю все важное для себя. — Пожав плечами, снова беру чашку. — И сейчас тоже. В подростковые годы я бы не осмелился. Ничто в моей комнате не было застраховано от чужих рук.

Делайла приоткрывает губы от удивления. Что ж, вряд ли она представляет, сколько ограничений у меня было в детстве. По мне прокатывается давно забытое неприятное ощущение, ужасающее и зудящее, облаченное в траурную одежду. Я избавился от него в далеком прошлом, и все же есть воспоминания, которые никуда от нас не уйдут, как бы сильно мы ни старались о них забыть.

— Я начал писать после старшей школы. — После первого письма тебе. Меня пронзает еще один укол сожаления. Я не упоминал об этом проклятом письме. У меня есть некоторая гордость. — Это помогает мне собраться с мыслями.

Делайла медленно кивает, все еще смотря широко раскрытыми глазами на меня.

— Это верно, — говорит она после неловкой паузы. Складывается такое чувство, что она удивлена тем, что у нас есть что-то общее. А я нет. Даже когда рядом с Делайлой мне хотелось из кожи вон лезть, лишь бы спрятаться от ее осуждающих глаз, я знал, что мы выкованы из одного железа.

— Почему ты стала шеф-поваром?

Она заметно вздрагивает от вопроса, явно не ожидая его. Делайла медленно и плавно обводит ладонью кожаный корешок дневника.

— Помимо любви к готовке?

Она уклоняется от ответа, и мы оба знаем это. Я удерживаю ее взгляд, давая понять, что не сделаю ей больно.

— Помимо этого, да. Ты могла бы готовить для себя и параллельно заниматься чем-то другим.

Делайла облизывает верхнюю губу. Этот нервный быстрый жест я видел каждый раз, когда мы были детьми. Но она никогда не уклонялась от ответа — во всяком случае, не со мной, — и на этот раз тоже этого не делает.

— Я пошла в колледж, так как просто должна была, понимаешь?

Я киваю. Потому что я поступил точно так же. Последовал по пути, которое общество выбрало для меня.

— Не пойми меня неправильно, мне там нравилось. Но чем ближе я подходила к сдаче диплома, тем более напуганной и менее счастливой становилась. Чем, черт возьми, я собиралась заниматься после выпуска? Я чувствовала себя… подавленной. У меня было желание создать что-то… свое.

— Будто что-то давит на тебя изнутри, желая выбраться.

— Да, именно так! — Слова с легкостью вылетают из уст Делайлы. — Я спросила себя, что мне больше всего нравится? И поняла, что готовить. Еда приносила мне счастье.

— Значит, ты последовала за своим счастьем.

Она проводит тонким пальцем по краю дневника, который выглядит в точности, как мой.

— Мой наставник однажды сказал мне, что еда — это общая черта, которая связывает всех людей. Нам всем нужно есть, чтобы выжить. Однако, готовя блюда, которые доставляют нам удовольствие, мы создаем свою историю, то, кем являемся как личность. Еда проецирует многие наши воспоминания.

— Однажды я прочитал цитату о том, что хорошая еда исцеляет нашу душу.

— Хорошее блюдо, безусловно, может. — Делайла наклоняется ко мне, глядя на меня пристально и ясно. — Расскажи мне о своих воспоминаниях о еде, которые делают тебя счастливым.

Она хочет исцелить меня с помощью еды? Странно то, что я уверен, что она уже это делает.

Я отвечаю, не задумываясь.

— Сэндвичи с сыром на гриле, которые твоя мама готовила нам после школы.

Делайла моргает, приоткрывая свои розовые губы, но быстро приходит в себя, одаривая меня теплой улыбкой.

— Верно. — В мгновении ока она подходит к холодильнику и достается несколько упаковок сыра.

— Ты прятала там сыр? — говорю я с притворным возмущением.

Она ухмыляется.

— Я не собираюсь отказываться от сыра. Ты никогда не заглядываешь в холодильник, ведь так?

— Если я это сделаю, станет только хуже.

Делайла кладет сыр на столешницу, затем берет хлеб и масло. Она нарезает на ломтики толстую буханку фермерского хлеба.

— Ты собираешься приготовить мне сэндвич с сыром на гриле? В самом деле? Не обманываешь?

Ее глаза блестят из-под веера ресниц.

— Это будет наша тайна.

Я еще больше попадаю под ее чары, отчего все мои стены, о которых я даже не думал, рушатся.

— И не я его приготовлю, — добавляет она, доставая сковороду и включая плиту. — Мы.

Я встаю и останавливаюсь рядом с ней.

— Я могу приготовить сэндвич на гриле, но не такой, как у твоей мамы. Они всегда получаются подгоревшими и холодными внутри.

— Это потому, что ты не научился правильно их делать.

Мы готовим бутерброды вместе, используя сыр мюнестер, поскольку ее мама любила его, и проволоне, потому что Делайла считает, что он придает более глубокий вкус, и щедро смазываем хлеб маслом, так как Делайла поведала, что все дело в нем.

— Теперь, — говорит Делайла, выкладывая два бутерброда на горячую сковороду, — ты поймешь, что приготовление пищи задействует все чувства. Помимо вкуса подключается слух. Прислушайся. Масло шипит. Если отсутствует звук, значит, ты готовишь неправильно. Сковорода либо слишком холодная, либо слишком горячая.

Мы слушаем шипение.

— Также зрение, — говорит она. — Нам нужно видеть, как это чудесное масло оживает и пузырится по краям сковороды.

Я послушно наблюдаю. А как иначе? Она полностью командует.

— Понюхай. — Делайла проводит рукой над сковородой, позволяя теплому аромату подрумянивающегося масла и хлеба окутать нас. — Так необходимо делать, особенно когда ты добавляешь специи или травы. Пахнет ли блюдо так, как должно? В процессе работы ты этому учишься. Переверни бутерброды.

Я беру лопатку из ее рук и делаю, как она попросила. Хлеб идеально подрумянился.

— Осязание. Ты должен чувствовать, какой текстуры еда. Теперь, готовя этот сэндвич, ты не будешь торопиться, ведь иначе сыр не расплавится. Слышишь, как звук стал тише? — Я киваю.

— Нам нужно добавить еще масла, убавь огонь немного.

Делайла проводит меня через весь процесс, учит контролировать температуру, готовить бутерброды, чтобы они получились такими, какими я хочу. Мы все время соприкасаемся плечами, работая слаженно для достижения общей цели. Меня охватывает чувство спокойствия. Я не думаю ни о работе, ни о внешнем мире. Не злюсь и не опустошен. Я переполнен эмоциями. Здесь, рядом с ней.

Мы раскладываем сэндвичи по тарелкам, и она протягивает мне нож.

— Вот это самое приятное. Разрезать его. — Она волнующе вскидывает брови. — Но режь только по диагонали. Резать посередине — брать на себя грех жареного сыра.

— Ох, прошу тебя, — говорю я с чувством. — Будто я могу пасть так низко. — Я делаю первый надрез, и меня вознаграждает слабый хрустящий звук, следом слегка вытекает