Игры. Нерассказанное - Дженнифер Линн Барнс

придумал, взяв за основу мою жизнь. О том, как он меня описал.

– Хватит, – перебила я. – Хватит делать вид, будто я… – Самоотверженная. Добрая. И пришла к нему вовсе не из-за мазохистской тяги к саморазрушению.

– Будто ты – это ты? – уточнил он, и его голос эхом разнесся над каменистым берегом.

– Ты меня совсем не знаешь, – грубо напомнила я.

– Ты просто мне не веришь.

Он был совершенно прав: я действительно не верила.

– Моя мать – убийца, – продолжала я. – Она не одну жизнь загубила.

– А тебя она когда-нибудь била? – спросил Гарри изменившимся голосом – низким, выдержанным. Это был голос человека, готового за меня отомстить.

Это все страшная ошибка. От начала и до конца. Ошибка, и все же мы шаг за шагом подбирались все ближе и ближе к маяку, и пути назад у нас уже не было. Его не было с той самой секунды, как он открыл мне дверь в барак.

– Мать никогда не поднимала на меня руку, – тихо ответила я. – В этом не было необходимости.

– Мне кажется… я понимаю, каково это. – Гарри остановился. Волосы у него уже так отросли, что почти закрывали глаза. В свете луны они казались скорее черными, чем темно-рыжими. Он выдержал долгую паузу и продолжил путь, осторожно переставляя ноги. Я тоже пошла следом.

Семьдесят процентов пути позади.

Восемьдесят.

– Иногда, когда я смотрю на тебя, – начал Гарри хриплым, гулким голосом, – я чувствую тебя всем своим существом, а внутренний голос шепчет, что мы – одно.

Этого не может быть. Ни за что на свете. Но я ведь разгадала все его загадки. Пора остановиться. Это просто необходимо. Но, черт возьми, я продолжала идти.

И он тоже.

– Но потом ты делаешь что-нибудь, полное доброты и самоотверженности, Анна Слева Направо и Справа Налево, – и я понимаю, что ты другая. Не такая, как я. Что ты такая одна во всем мире, будь он проклят.

– Замолчи, – дрожащим голосом приказала я. Может, у меня и все тело дрожало. В памяти вновь зазвучал голос Гарри, описывавшего мои эмоции: наблюдать за тем, как ты прячешь свои чувства, все равно что смотреть, как за дамбой бушует шторм. – Хватит.

До маяка оставалось всего ничего – ярдов десять от силы.

– Я не умею останавливаться, – тихо произнес Гарри. – И, кажется, никогда не умел.

Я подумала о нашей встрече в баре. О керосине. О множестве невыносимых мгновений, последовавших за нашим знакомством.

Я его ненавидела.

Честное слово.

Но, когда Гарри дошел до самого маяка и ударил ладонью по его ветхой каменной стене, точно пловец, первым добравшийся до финиша, я поймала себя на том, что верю ему. Он не умеет останавливаться. И сейчас он рядом.

А мне не хочется оставаться одной.

Проклятие всей моей жизни смотрело на меня сквозь тьму так пристально, будто кругом было светло как днем.

– Я не знаю, как выйти из этой игры под названием «Ты», – сказал он.

«Выйти? О чем это он?» – подумала я, но не смогла спросить это вслух, потому что мне тут же вспомнились бумажные фигурки, лимоны, палиндромы, загадки…

– Наверное, я гребаный эгоист, да? Я бы не вышел из этой игры, даже если бы знал как.

Я положила ладонь на стену маяка, совсем рядом с его рукой.

– Насчет гребаного эгоиста – в точку. Да и нет никакой игры, – сказала я.

– Лгунья, – ответил Гарри. Когда он поймал ладонями мое лицо и нырнул пальцами мне в волосы, я не стала сопротивляться.

А ему оказалось мало моей покорности. Он приблизился ко мне – так, что наши губы почти соприкоснулись, но только почти. А потом, черт бы его побрал, стал ждать.

Меня.

Прости меня, Кэйли. Я подалась вперед, уничтожив расстояние между нами. Как только наши губы соприкоснулись, Гарри прижал меня к стене маяка. И весь мир будто бы перестал существовать.

Остались только лунный свет, он и наш поцелуй.

Я еще ни разу не целовалась. И к своим двадцати даже вообразить не могла, что в реальности…

– Это ошибка, – прошептала я, едва отстранившись. – Ты…

– Просто монстр, – закончил он за меня и снова впился в мои губы.

Монстр.

– Да, – сказала я.

– И мне нечем это искупить, ведь во мне нет ничего хорошего, – продолжал он, а я тем временем повернулась и прижала его к маяку.

– Верно.

Он отвел мою голову назад, покрывая поцелуями скулы и шею.

– Ты меня ненавидишь.

«Ненавижу», – подумала я, изогнувшись.

Ненавижу.

Ненавижу.

Ненавижу.

Глава 31

Проснулась я внутри маяка, рядом с Гарри. Во сне наши ноги переплелись. Я осторожно высвободилась и на ощупь нашла выход. Оказалось, что ночь еще не закончилась. В небе по-прежнему сияла луна.

Маяк построили на самом краю скалы, и можно было услышать, как где-то внизу волны разбиваются о камни. Если бы мы пришли сюда во время прилива, меня наверняка окатило бы брызгами, но в этот час я чувствовала на себе только груз вины за то, что делала с Гарри. За то, что никак не могла прогнать из мыслей его лицо, тело, шрамы.

Я сделала ему больно?

Неужели это и правда важно?

Я прижалась спиной к старому маяку, рвано выдохнула, всмотрелась во тьму, в небо, усыпанное звездами и подсвеченное луной, подумала о цене, которую пришлось выложить за то, чтобы победить одиночество. Одна звезда на небосводе сияла ярче остальных.

– Так-так-так, кто это у нас тут такой пристыженный? – спросил голос откуда-то сзади.

Принадлежал он не Гарри. И не Джексону. Я знала его как свой собственный, и сегодня в нем звучали насмешливые нотки.

– Кэйли? – позвала я, не оборачиваясь. Этого просто не может быть.

– Я так тобой горжусь, моя шаловливая, дерзкая красавица!

Тут я не выдержала и обернулась. Передо мной и впрямь стояла она. Кэйли.

Она пришла. А как же пожар? Не может быть… Я протянула к ней руку, но она прошла сквозь тело.

– Прикольный фокус, скажи? – беззаботно улыбаясь, прощебетала она.

У меня сдавило горло.

– Ты…

– Такая же, как и прежде, – заверила она.

Это невозможно.

– Это невозможно, – сказала я вслух. Слова рвались из меня, точно зверь из клетки.

– Возможно все, если любишь кого-то без сожалений, – возразила Кэйли.

Ее нет. Мне это все только чудится. Я нафантазировала себе этот разговор и ее тоже, а может, это просто сон. Все это было не важно, потому что Кэйли была точь-в-точь как настоящая.

Моя сестра вернулась ко мне.

– Я состою из одних сожалений, – сказала я.

– А я, Кэйли