Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

Наконец и ее, окоченевшую от холода, вызвали в тюремную канцелярию. На прощание она улыбнулась товарке, уверенная, что встретятся в камере.

В канцелярии, освещенной лампами, висел удушливый запах керосина. Начальник тюрьмы сидел за столом и срывал сургучные печати с пакета. На полном обрюзгшем лице усталость. Что-то недовольно ответил офицеру конвоя и внимательно посмотрел на Эссен, стоявшую перед ним. По мере чтения бумаги лицо его приняло озабоченное выражение.

— В шестую одиночку! — бросил резко.

— Почему в одиночку?! — не вытерпела Эссен. — Я предпочитала бы сидеть вместе с другой политической. — Просьба самая невинная...

— Невинная... — взревел начальник, поднимаясь во весь рост. — Нужно, голубушка, отличаться примерным поведением, чтобы беспокоить начальство просьбами.

— «Примерным»... — не без издевки передразнила Эссен. — При примерном поведении в тюрьму не попадают... «Путь, усыпанный цветами, никогда не приводит к славе», — уточнила она. Заметив, как озаботился начальник, пояснила: — Это не мои слова, а француза Лафонтена. Кстати, он писал превосходные басни...

— Вот и прекрасно! В одиночке вам будет сподручнее их повторять! — гневно ответил начальник тюрьмы и властно приказал: — В шестую...

Старший надзиратель делал начальнику тюрьмы непонятные знаки, но тот не обратил на него внимания.

Эссен отправилась по длинным тюремным переходам. Начальник из самодуров. «В шестую... В шестую»... — передразнила она его. Да, и каким он может быть, имея круглый год дело с бесправным и обездоленным людом?! Жаль, быстро увели, а то почитала бы басенку... Еще успеет... От нее, как от судьбы, не уйдет начальник... Главное, в тюрьме не распускаться и использовать каждый повод для столкновения с администрацией.

Миновали один переход, миновали другой... Прошли через дворик к зданию, напоминавшему склад. Впрочем, какая разница, тюрьма или склад, — все окна в решетках и двери на железных навесах.

Наконец надзиратель остановился и, подняв фонарь, начал отыскивать ключ в большущей связке. Покопался и подкинул его на ладони.

Таким ключом не камеру запирать, а крепость. Усмехнулась Мария. Тяжеленный. Литой. С крупными бородками. И витой головкой. Надзиратель вновь взглянул на женщину и вложил ключ в дверь.

Камера показалась просторной. За эти два года тюрьма встречала Эссен сыростью и затхлостью, а здесь пахло кожей.

«Чудеса в решете, — решила Эссен, выработавшая привычку ничему не удивляться. — Хорошо, камера не сырая, а к запаху привыкну... Жаль, от людей далеко, но не одна же я здесь?!»

Женщина быстро разделась, сложила вещи в узелок и положила под голову. Повернувшись лицом к стене, она быстро погрузилась в сон.

Во сне она оказалась на Волге. Был солнечный день. Сидела на берегу и смотрела, как играл в камышах Фима. Вместо лица у брата сплошная маска — она старалась поймать его взгляд, но не могла. Она хотела подозвать мальчика, но тоже бесполезно.

И вдруг орел распростер над Фимой огромные крылья, когтистыми лапами приготовился его схватить. Мария стала сильно кричать, чтобы предупредить брата об опасности, но тот выводил на дудочке странную и однообразную мелодию. От ужаса она не могла пошевелить ни рукой ни ногой. И голоса своего не слышала. И тут орел схватил мальчика за старенькую сатиновую рубаху и понес на какие-то горы. Мария закричала во весь голос. В воздухе повис брат с бескровным лицом. Орел, бросив мальчика, стал кружить над ней. Стало темно, поднялся ветер, и уныло шуршал камыш. Орел падал с высоты камнем на нее, распластанную, и старался запустить когти в лицо. Она почувствовала огромную тяжесть. Тело сделалось непослушным, словно ее прикрутили к доске толстыми веревками. Как бьется сердце!.. Как мучительно она вертит головой... Каждое движение делала с напряжением, стараясь увернуться от орла. И почему на Волге так темно и душно?.. Как помочь Фимочке, коли орел не дает поднять головы? На Фимочку набросилась новая птица... Он не кричал, а плакал тоскливо, на одной ноте плакал. Звуки разрывали сердце Марии. «Нужно что-то делать! — лихорадочно думала она. — Но главное — подняться и прогнать орла». Она стала драться, отпихивая орла руками. Руки наталкивались на что-то мягкое, липучее. У орла не было перьев. Пальцы касались скользкого тела. И Мария холодела от страха.

Мария заставила себя проснуться. Облегченно вздохнула, радуясь, что кошмар остался во сне. В камере душно. Она села на койку, и что-то тяжелое плюхнулось на пол. Девушка покрутила головой не в силах понять происходившее. Господи! Падали крысы... Крысиное повизгивание во сне ей казалось однообразной песней. Принялась быстрым движением отрывать крыс, с наглостью ползавших по ней. Живой! Господи, да что за напасть! Дрожащей рукой зажгла свечку и ужаснулась. Пол шевелился, его укрывали серой пеленой крысы. Противно пищали, дрались, свивались в клубки. Лихорадочно вскочила и подбежала к двери, принялась бешено колотить.

— Откройте... Откройте... — закричала она осипшим голосом.

Волчок щелкнул, и появился глаз надзирателя. Неестественно большой и внимательный. Этот глаз всегда вызывал недоброе чувство, а в данный момент являлся продолжением кошмара.

— Крысы... Крысы... — Мария прохрипела и, обернувшись, увидела живой пол.

— Не могу открыть, барышня, — быстро ответил надзиратель, чувствуя по взволнованному голосу беду. — Потерпите до утра... Крыс здесь тысячи несметные... В этой пристройке был склад... Вечор перед прибытием арестантов товары перенесли в другое помещение — вот голодные крысы и лютуют...

— Так отоприте дверь и выпустите меня в коридор... Вы же человек...

— Сочувствую, барышня... Времечко-то позднее... По инструкции ключи во избежание побегов у дежурного по тюрьме... Его кричи — не докричишься! Их благородие в другом здании... Здесь мы с вами одни. У меня самого поджилки трясутся... Всю ночь слышу их возню да повизгивание... Пронеси, матерь божья, заступница! — Надзиратель говорил сочувственно.

И глазок закрылся. Послышался характерный стук металла, и последняя ниточка, связывающая Марию с миром, оборвалась. Идиотизм-то какой: сажают женщину в пакгауз, из которого вынесли товары... Толпища голодных крыс становятся ее соседями. И в этом каменном мешке ее, единственную, стережет надзиратель.

У надзирателя к тому же отбирают ключи от камеры, где посажена женщина... А если стихийное бедствие? Если пожар? Крысы?.. Нет, он не может оказать помощь ей, женщине... Нет, идиотизм не имеет предела...

Эссен от бессилия продолжала стучать кулаками. Пыталась сорвать решетку на форточке. Бесполезно. Ногти ломались, а дверь не поддалась.

Вновь оглянулась назад и обмерла. Крысы двигались в ее сторону.

Испытывая тошноту, она прыжками пронеслась по живому полу. Позднее не могла понять, как ей удалось схватиться за ржавые