Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

класса была еще более экстремальной, чем когда школьницей была я. Все вокруг оказались азиатами, кроме одного светловолосого мальчика. И конечно же, мистера Дриса.

– Тебе нравится? – спросил он, с широкой улыбкой вскрывая коробку с Amazon с фотоаппаратом, купленным для предстоящего отпуска. – Теперь у нас есть мансардные окна и стеклянные витрины. Помнишь те дурацкие переносные компьютеры? Если они стоят на одном месте десять лет, какие же они переносные?

Мистер Дрис немного постарел, но мне он показался точно таким же, как раньше. Он походил на человека, которого травили в школе, но потом он легко перешел на другую сторону и приобрел поразительную уверенность. В школе его любили, потому что он был очень веселым, у него была красивая жена, а на руке вытатуированы все двадцать аминокислот. На первом уроке биологии он сказал нам:

– Да, я буду ругаться. И вы можете ругаться – меня это не волнует. Это никак не помешает вам учиться. Если вы пожалуетесь на меня родителям, никому не будет до этого дела и в первую очередь мне. Так что можете не трудиться.

И я сразу же ему поверила.

Когда прозвенел звонок и дети выбежали из класса, я нервно поерзала на металлическом лабораторном стуле.

– Ммм, для начала… Вы помните меня?

– Конечно, помню.

– Не страшно, даже если забыли. Я училась у вас всего три недели, а потом перешла на физику. Но если помните… А что вы помните обо мне?

Учитель склонил голову набок.

– Вы были яркой ученицей, – сказал он. – Очень собранной. Вряд ли смогу еще что‑то добавить.

Я сделала глубокий вдох.

– Не уверена, что вы знали, что я живу одна. Что мои родители не жили со мной – мама уехала в то лето, когда я поступила в старшую школу, а отец практически бросил меня в первый же год. Не знаю, говорили ли другие дети о том, что мне приходилось делать, чтобы выжить.

– Нет, я об этом не знал. Это ужасно. Господи, какие ужасные родители!

Учитель не разочаровал меня, потому что лишь немногие набирались смелости признать нечто настолько ужасное и истинное.

– Я даже не представлял. Вы отлично справлялись и прекрасно все скрывали.

– Я рассказывала об этом своим лучшим друзьям, которым тоже приходилось переживать нечто подобное. И мне казалось, что, когда я училась, так было со всеми. Вы же работали тогда. Скажите, многие ли дети подвергались насилию?

Я думала, что мистер Дрис задумается над ответом, но он отвел глаза в сторону и сразу же ответил:

– У меня была одна ученица. Я знал, что отец ее избивает, и сообщил в службу защиты детей. Маленькая вьетнамка, да и отец не больше. Крохотный человек избивал свою крохотную дочь. Ее забрали в интернат, а там наркоманки все у нее украли и затравили ее. Вряд ли от этого ей стало лучше.

Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня.

– Впрочем, нет… Посмотрите… Лица моих учеников каждый год одни и те же. На три класса у меня лишь один белый мальчик. И он супербелый! Из Финляндии! Еще у меня учатся двое индийцев и ребята с Ближнего Востока. Как‑то у меня было трое таких учеников – уникальный год! За шестнадцать лет преподавания у меня было три или четыре чернокожих ученика. А азиаты? Их бесчисленное множество. Их число приближается к бесконечности. На первый взгляд, у них идеальная жизнь. У них есть все, чего нет у бедных. Они сидят на уроках с айфонами за 1000 долларов. Печатают на макбуках. Но все они переживают тяжелый стресс. Они учатся из последних сил, чтобы их матери могли похвастаться в теннисных клубах: «Мы поступаем в Беркли и Гарвард!» Поэтому детям приходится учиться даже ночами.

– Но почему?

– Все дело в их матерях! – мгновенно ответил мистер Дрис. – Они не оправдали ожиданий старшего поколения в условиях культуры, где это обязательно.

Я судорожно писала в блокноте, опустив глаза и изо всех сил стараясь сохранить нейтральное выражение. Эта логика казалась мне упрощением – некой экзотической полуправдой.

В детстве я не задумывалась над расовыми вопросами. Но потом поняла, что в соотношении между цветными учениками и белыми учителями в нашей школе была некая странность.

В 60‑е годы в Пьемонт-Хиллз единственными азиатами были дети японских сельскохозяйственных рабочих, которые собирали цветы, апельсины и вишню. В 70‑е в Сан-Хосе хлынула первая волна вьетнамских беженцев. Это была элита – врачи и политики, у которых были средства на бегство с родины. Поначалу в школе любили вьетнамских учеников, потому что у них было хорошее образование и родители-интеллектуалы. Они получали отличные оценки, тем самым поднимая стандарты обучения. А в 80‑е годы появились другие беженцы, бедные и отчаявшиеся. У них ничего не было, кроме одежды. Они долгое время находились в лагерях в Малайзии и на Филиппинах. С 1975 по 1997 год в США перебрались около 880 000 вьетнамских беженцев4, и осели они преимущественно в Камп-Пендлтон в Калифонии. В Сан-Хосе сейчас проживает более 180 000 вьетнамцев – самая большая вьетнамская община в городе за пределами Вьетнама.

В 90‑е годы китайские и южноазиатские иммигранты, получив рабочие визы, стали работать инженерами в Кремниевой долине. К 1998 году треть ученых и инженеров этого региона происходили из самых разных стран. В то же время в Америке возник дефицит учителей и медсестер и появились филиппинки, которые приехали заботиться о наших старых и малых.

В нашей школе больше половины учеников были азиатами. Около 30 процентов приехали из Латинской Америки, чернокожих и белых было очень мало. Но большинство наших учителей были белыми. В пятом классе, когда мы изучали отцов-основателей, мы отмечали День колоний – одевались в костюмы американских колонистов и писали гусиными перьями. Теперь мне кажется очень странным, что учителя смотрели на целые классы азиатов и латиносов в кружевных шляпках и жилетах и не видели в этом никакой проблемы. Был и еще один урок насильственной ассимиляции – интернаты для детей индейцев. «Убей индейца и спаси человека». Китайцев в Сан-Франциско заставляли подстригаться по местным обычаям. Зато их научили вышивать крестиком.

Я подумала, что расовый раздел делал белых учителей, подобных мистеру Дрису, слепыми к нашим проблемам – иммигранты отлично умели сливаться с пейзажем. Но именно к мистеру Дрису я обратилась бы за помощью, если бы она мне понадобилась. Мистер Дрис всегда казался мне человеком, способным помочь, несмотря на расу и происхождение. Способным преодолеть непонимание и сломать двери, чтобы спасти. И то, что за