Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

И когда те поднимали руку, мы подставляли щеки. Мы становились объектом их гнева, потому что они страдали, чтобы не страдали мы, чтобы мы по субботам могли смотреть мультфильмы, есть сладкие мюсли, поступать в колледж, доверять правительству и никогда не голодать. Мы все прощали, принимали удары и ожоги и получали отличные оценки, чтобы навсегда стереть мрачное прошлое родителей. Мы сделали это, как твердят они теперь. Поступили в хорошие колледжи, пошли в интернатуру и на стажировку, построили успешные карьеры в больших городах, стали зарабатывать достаточно, чтобы купить мощные стереосистемы для наших современных квартир. Мы осуществили «американскую мечту», потому что у нас не было другого выхода.

Очень долго я представляла свое детство именно так. Твердила себе, что обижаться не на что. Жизнь такова. Это цена за детство, проведенное в Долине сердечной радости. Моя история была такой же, как у всех.

Но теперь я не была в этом уверена.

Глава 24

По дороге из аэропорта в Сан-Хосе я врубила Work Jimmy Eat World – дань памяти той мне, которая в последний раз ехала по этой дороге. Каждый день, отправляясь в школу, я слушала эту песню – гимн будущего бегства. Можем ли мы прокатиться? Убраться из этого места, пока у нас еще есть время…

Меня охватила гордость за себя-подростка – ведь мне удалось превратить этот поп-гнев в настоящую ракету, на которой я сумела улететь из этого чертова города. А потом я содрогнулась, представив, что та девочка подумала бы обо мне, о моем добровольном возвращении, несмотря на по-прежнему синие волосы и тяжелые ботинки.

Я вернулась в Сан-Хосе, чтобы удостоверить насилие.

Вернулась, потому что с момента постановки диагноза сомневалась в надежности воспоминаний.

Теперь я знаю, что туман диссоциации изменил мои воспоминания об этом месте. А недавние мои исследования усилили скептицизм. Некоторые ученые в ходе экспериментов внушали участникам ложные воспоминания: они заставляли людей поверить, что в детстве они потерялись в торговом центре1, или в то, что существовала видеозапись крушения самолета 11 сентября, хотя такой записи никогда не было2. Наши воспоминания очень ненадежны. Наш мозг постоянно их переписывает. Даже сам факт формирования или повтора воспоминаний в мозге может их изменить3. С момента отъезда из Сан-Хосе я часто вспоминала о насилии по отношению к себе и другим детям из нашего города. Насколько эти воспоминания правдивы – или я пропускала картинку через копир слишком много раз и она превратилась в зернистое, размытое пятно?

Возможно, все, что я помню о своем детстве в Сан-Хосе, умножилось, будучи пропущенным через мощный объектив моей травмы. Не были ли воспоминания порождением моего чрезмерно активного, зацикленного на страхе воображения? Действительно ли все дети рыдали из-за не самых высоких оценок? Действительно ли все находились на грани? Да, родители некоторых моих близких друзей были склонны к насилию. Но не выбирала ли я для любви именно таких людей? Может быть, меня тянуло только к тем немногим, кто пережил насилие, а на остальных я не обращала внимания?

Узнав о том, как комплексное ПТСР влияет на мозг, я утратила веру в собственный разум. Каждый раз, когда я будила воспоминания, их окружали сомнения и вопросы, не дающие мне четко понять свое прошлое.

Какую часть собственного опыта я проецировала на других детей, чтобы не оставаться в одиночестве? Насколько мое понимание иммигрантской травмы связано с очень узким пониманием собственного опыта? И не является ли такое понимание расистским? Я считала насилие и плохое исполнение родительского долга центральной идеей своего сообщества – не являлось ли это негативным, нездоровым стереотипом?

Вот почему я возвращалась: я хотела понять, была ли моя травма личной или общественной. Я хотела понять травму – и по-настоящему понять свою общину. Понять, как это место повлияло на меня. Я хотела понять правду, потому что не могла проверить, что на самом деле происходило в стенах нашего дома. Единственные свидетели, родители, не заслуживали доверия. Они категорически отрицали любое насилие по отношению ко мне. Но если мои воспоминания об общественной травме верны, то они подтвердят воспоминания о моей личной травме. Это подтвердит действия моего поврежденного мозга. И мой здравый смысл.

Я не знала, сможет ли кто‑нибудь в Сан-Хосе довериться мне настолько, чтобы рассказать правду. Ведь я сознательно оборвала все наши связи на пятнадцать лет.

Я отвергала все запросы в друзья от своих бывших одноклассников. В кампусе колледжа я делала вид, что не замечаю их, когда они проходили мимо. Я удаляла их сообщения. Ко всем выходцам из Сан-Хосе я относилась так же, как к коробке с видеокассетами на верхней полке моего шкафа – это была часть прошлого, которой мне не хотелось касаться. Но теперь мне нужно было просить у них помощи.

В соцсетях я написала большой, дружелюбный пост, где объясняла, что пишу книгу о травме. Я призналась, что была жертвой насилия, и написала, что хотела бы поговорить с другими выходцами из Сан-Хосе об этой проблеме, естественно, сохраняя их анонимность. В конце я жизнерадостно написала: «Давайте вместе положим конец циклу травмы и насилия!» А потом отправила неловкие сообщения самым популярным старым знакомым с просьбой поделиться моим постом. Все они любезно согласились, и я стала ждать. Неделю. Две. Никто не откликнулся. Я искренне надеялась, что это потому, что все одноклассники запомнили меня безумной ведьмой и предпочли не иметь со мной дела. Это было в тысячу раз лучше другого варианта: ни у кого больше не было подобного опыта. Я снова оказалась единственной.

В конце концов, я решила, что единственный способ узнать правду – вернуться на место преступления. Я арендовала машину, заказала комнату в мотеле и связалась со своими старыми учителями, чтобы договориться о встрече. И вот через полтора десятка лет после отъезда я возвращалась к истокам. И включила радио погромче. На все нужно время, малышка, ты еще в середине пути. Все будет хорошо.

Двигаясь по трассе, я считала съезды. Проехала Сан-Бруно, Берлингейм, Редвуд-Сити. Дорога петляла между холмами между Сан-Франциско и Сан-Хосе. В детстве я ездила по этой дороге множество раз, когда мы с отцом отправлялись в Хайт, купить дешевые сережки и готические комиксы. Помню, как смотрела из окошка на бескрайние покатые холмы, волнистые зеленые поля, которые тянулись бесконечно и мгновенно меня усыпляли.

Но эти холмы были не такими, какими я их помнила.