Наше преступление - И. Родионов

Осмотрѣвшись въ густомъ пару, наполнявшемъ иэбу, и увидя, что продѣлываютъ бабы надъ ея без-чувственной дочерью, Прасковья всплеснула руками. Сама старуха признавала народныя средства и въ нѣ-которыхъ случаяхъ вѣрила въ ихъ цѣлительность, но тутъ чутьемъ матери догадалась, что для Катерины въ ея положеніи они вредны.

Она отстранила бабъ, приказала имъ снять Ка-терину съ петли, положила ее на постель, укрыла одѣ-яломъ и тулупомъ, открыла настежъ всѣ двери и окна и не закрывала ихъ до тѣхъ поръ, пока въ избѣ не установилась сносная температура.

— Не трогайте ее, ради Самого Христа Небёснаго, сватьюшка,—говорила старуха,— да рази можно ее, такую недужную, да слааааме1аIп1СКадакк-228 парииать! Иной и здоровый не выдержитъ, а не то, што больной...

Ночыо никто изъ бабъ не ложился спать и не гасили огня. Схватки у Катерины все учащались, а на разсвѣтѣ онѣ стали особенно мучительными, упор-ными. почти безперерывными.

Роженица съ перекошеннымъ открытымъ ртомъ кричала, каісъ рѣзаная. Жилы на ея лицѣ, шеѣ и грудп надувались, какъ веревки, и, казалось, каждую минуту готовы лопнуть; сморщенное отъ боли, красное, напряженное лицо ея стало сине-багровымъ; голосъ охрипъ.

Такъ прокричала она долго, потомъ вдругъ затихла и успокоилась, но минуту спустя, стиснувъ зубы и изо всѣхъ силъ уцѣнившись за деревянное изголовьѳ кровати, закряхтѣла, какъ человѣкъ, песущій въ гору пепосильную ношу. Ее дергало; она ворочалась на постели, выгибала спину и никакъ не могла найти мѣста для своихъ ногъ. Начались потуги.

— Ну слава Богу. Пришла туча неминуча, про-шелтала' Лукерья, засучивая рукава на ужасающе толстыхъ рукахъ и принимаясь за роженицу...

Теперь наступала ея очередь дѣйствовать.

Однако Катерина, хотя и не чувствовала прежнихъ болей, какія испытывала при схваткахъ, теперь почти не разжимала стиснутыхъ зубовъ, корчилаеь, надува-лась и кряхтѣла глубокимъ, тяжкимъ нутрянымъ крЛхтѣніемъ, слышнымъ далеко за стѣнами избы, хотя кряхтѣла она тихо. Казалось, будто у бабы вытяги-вали внутренности...

Часа черезъ два Катерина разрѣшилась дочерью.

Это была маленькая сморщенная дѣвочка. Родиль-ницѣ сразу стало значительно легче; она лежала из-можденная, съ блѣднымъ, но спокойнымъ лицомъ, пок-рытымъ крупными каплями пота.

Акулина торжествовала, что родитась виучка, а

не внукъ тотото.еіапскагак.ги

229

Но приблизительно часъ спустя у Катѳрины снова начались потуги.

Опьггная Лукѳрья тотчасъ жѳ заявила, покачивая головой:

— О-ой, головушка бѣдная, да никакъ второго Богъ спосылаетъ.

— Господь съ имъ, и ему найдется мѣсто на этомъ свѣтѣ, сказала Прасковья. '

Черезъ полтора часа родился сынъ, ѳщѳ болѣѳ сла-бенькій и щуплѳнькій, чѣмъ его сѳстра.

Катерина мутными, бѳзсмыслѳнными глазами гля-дѣла вокругъ себя, ничего нѳ замѣчая и не обращая никакого вниманія на дѣтей, которыхъ обмыли и поло-жили въ ея ногахъ на лежанкѣ. Нѣсколько минутъ спустя она уже спала.

Такъ какъ дѣти были слабыя и опасались, что они скоро умрутъ, то Акулина рано утромъ поѣхала на поповку крестить ихъ.

Катерина проснулась довольно поздно. Акулина еще не возвращалась. Лукерья попробовала выдавить у родильницы молоко, но въ изсохшихъ грудяхъ его не оказалось. Лукерья нѣсколько разъ принималась его отсасывать, но всѣ усилія ея оказались тщетными.

Катерина безъ протѳста позволяла дѣлать надъ со-собою все, что хотѣлй бабы.

За нѣсколько минутъ до возвраіценія Акулины съ поиовки, когда Лукерья въ пятый или шестой разъ пробовала отсасывать молоко, родильница приподняла голову съ подушки и пристально разсматривала бабку-повитуху, видимо, заинтересовавшись, что та дѣлала надъ ней. Сперва она никакъ ничего понять не могла, по скоро догадалась, что въ видѣ и образѣ Лукерьи къ нѳй подпустили толстую, рыжей масти съ мягкими, теплыми губами телку и тѳлка эта сосетъ ее... Родиль-ницѣ это понравилось. «Тпрусь, тпрусь... пущай посо-

сетъ...», прошептала «МЛЮЙ|іап.ка2ак.Ги 230

Смѣхъ и шопотъ ѳя были такъ слабы, что Лукерья, увлечѳнная своимъ дѣломъ, и нѳ разслышала, только ІІрасковья, дремавшая на нечи послѣ безсонной ночи, приподняла голову. Ея тревожно насторожѳнноѳ, чуткоѳ ухо поразили тѣ странные, неестественные звуки, ко-торые издала дочь.

Катерина лежала на кровати съ высоко припод-нятой на подушкахъ головой въ такомъ положеніи, что лицо ея приходилось какъ разъ противъ печи.

Старуха подозрительно и пристально посмотрѣла на дочь, и то, что она подмѣтила на ея лицѣ, заставило вздрогнуть и опуститься ея сердце. Ей показалось, что это дорогое ей лицо расплющено. Глаза, носъ, подбо-родокъ, щеки, губы — все какъ будто было на мѣ-стѣ у Катерипы и все какъ будто расплылось, пере-мѣшалось, какъ бываетъ съ портретомъ, на которомъ неосторожнымъ движеніемъ размазали мокрыя краски.

«Болѣзнь да роды никого не красятъ», утѣшала себя Прасковья, опуская снова на подушку голову, но безотчетная тревога пе только не унималась, а съ каждой минутой все сильнѣе и больнѣе налегала на сердце, точно замахнулась безжалостная рука и вотъ-вотъ опустится на голову смертельнымъ ударомъ.

Изъ церкви пріѣхала Акулина, по праздничному пріодѣтая, сіяющая и радостная. Въ ея сердцѣ возник-ла любовь и жалость къ маленькимъ существамъ — ея впукамъ, и въ этой любви окончательно потонули всѣ своекорыстные расчеты, ещѳ недавно не давав-шіе ей покоя. Съ широкой улыбкой счастія поднесла она новокрещенныхъ къ родильницѣ.

— Вотъ тебѣ Ивапушка — въ честь покойнаго ба-тюшки. Какъ бы теперь порадовался-та! Ужъ какъ жалалъ сыночка, родим-май...— И у Акулипы вдругъ сморщилось все лицо и потокомъ хлынули слезы. — А это — Анюточка, добавила она, оправляясь..

231

Маша съ ревнивыми, разгорѣвшимися глазами и съ ноджатыми губами взобралась на кровать къ Ка-тѳринѣ и рвала изъ рукъ матери малютокъ.

— Дай, дай! Мамъ... Чего-жъ не даешь? Все бы только сама... Ты ужъ сколько держала. Дай... мамъ... нетерпѣливо и капризно просила она и успокоилась только тогда, когда получила на руки одного изъ но-ворбжденныхъ.

Каторина едва взглянула на дѣтей, тихо разсмѣя-лась и отвернулась.

— Што-жъ ты, доченька, аль не рада дѣточкамъ? Погляди, какія они у насъ хорошенькія?

Катерина все ухмылялась и, взглядывал на дѣтей, стыдливо отворачивалась.

Акулина и Лукерья недоумѣвали.

Прасковья, не дыша, во всѣ глаза глядѣла на дочь съ печи.

— Да рази это дѣти? — тихо и внятно, своимъ низ-кимъ, охрипшимъ груднымъ голосомъ проговорила Ка-терина и оиять отвернулась и разсмѣялась-

— А кто же они, Катюшка? — удивленно спросила Акулина, отстраняясь отъ кровати.

— Обманываешь...

— Што ты, Господь съ тобою... — еще болѣе изу-милась Акулинна.

— Не знаю я, што ли? У Миколая у Пана ощени-лась сука, а щенковъ взяли да подъ меня подкинули... рази не знаю?!.. медленно и тихо, съ хитрой усмѣш-кой и съ хитрымъ взглядомъ проговорила Катерина.

Акулина растерялась. Прасковья всплеснула ру-ками и зарыдала.

— Головушка моя бѣдная, доченька моя несчаст-ная!.. Сватьюшка, да вѣдь она ума рѣши-ла-ся!..

Новое горе, какъ громомъ, поразило Акулиину. До самаго -вечера она ходила убитая, растерянная, ничего не соображавшая.

Вечѳромъ Прасковья сходила на деревню и по-просила знакомаго парня съѣздить въ Черноиемь и ска-зать Леонтнію, чтобы завтра жѳ взялъ ихъ отсюда.

Всю ночь не спала Акулина, плача и думая о своемъ новомъ тяжкомъ положеиіи. Она ясно созна-вала, что ей нѳ подъ силу прокормить сумасшедшую невѣстку съ двумя малютками. Утромъ она рѣшилась въ очень деликатной -формѣ намекнуть о своихъ за-трѵдненіяхъ сватьѣ Прасковьѣ.

Старуха, тожѳ нѳ спавшая и окончательно сраже-ная новымъ несчастьемъ, слабымъ, больнымъ голосомъ отвѣтила:

— Не печалься, сватьюшка, спаси тебя Христосъ Нѳ-бесный за твою хлѣбъ-соль и за всѣ твои заботы и по-печенія, а доченьку и малютокъ не оставимъ у тебя на шеѣ. Я вечоръ наказала Лёвушкѣ. Пріѣдетъ и забе-регь насъ всѣхъ.

Днемъ пріѣхалъ Леотій, завернулъ вновь разбо-лѣвшуюся мать и сестру съ малютками въ шубы, уса-дилъ ихъ въ телѣгу и повезъ къ себѣ въ Черноземь.

XVI.

Послѣ того, какъ старецъ упалъ въ обморокъ и нѣсколько дней пролежалъ на лавкѣ, не вставая, онъ позвалъ къ себѣ Леотія.

— Левонъ, какой нонче день-то? — спросилъ онъ.

— Четвергъ. Тебѣ на што?

— Въ субботу истопи баню, сынокъ, а... въ вос-крссенье свези въ церковь... пріобщиться... надоть...

— Што, помирать собрался? — съ усмѣшкой спро-силъ Леонтій, кивнувъ на отца головой. — Давно по-ра... Надоѣло чужой вѣкъ-то заживать. Истопимъ што-жъ...

Никогда не болѣвшій старецъ и теперь нѳ чув-стіювалъ никакой болн, алъкь доа:км'ь

днѳмъ у нѳго убывали силы, догадался, что ѳму ужѳ не встать болѣѳ самому съ лавки, поэтому хотѣлъ по-христіански приготовиться къ тому послѣднему путе-шѳетвію, откуда «нѣтъ возврата».