Круглый год с литературой. Квартал второй - Геннадий Красухин

У него много званий и титулов, но мне он дорог прежде всего как исследователь Пушкина. Его итоговые книги «Пушкин. Сравнительно-исторические исследования» и «Пушкин и мировая литература» занимают одно из почётнейших мест на моей книжной полке, заставляют часто к ним обращаться, а порой с удовольствием их перечитывать.

Умер Михаил Павлович 19 сентября 1981 года.

Ставший мне родным один из арбатских переулков – Филипповский впадает в другой – в Сивцев Вражек. Сделав по нему несколько десятков шагов по направлению к Гоголевскому бульвару, видишь дом с мемориальной доской в честь жившего в нём академика Александра Александровича Богомольца. Его работы так заинтересовали Сталина, что прознавший про это придворный сталинский песнопевец драматург Александр Корнейчук воспел академика в пьесе «Платон Кречет», за что сразу же был избран председателем Союза писателей Украины. А Богомольца, жившего больше в Киеве, чем в Москве, Сталин сделал президентом украинской академии наук. Присвоил редкое в его время звание героя соцтруда. И до самой смерти академика осыпал того всевозможными наградами и воздавал ему всякого рода почести.

Но, узнав о смерти Богомольца, страшно разозлился. И было отчего: среди прочего учёный решал задачу, как замедлить наступление и развитие старости человека. Для решения этой задачи Сталин дал Богомольцу институт. За книгу «Продление жизни» – сталинскую премию. А тот возьми и умри! 19 июля 1946 года! В 65 лет! «Всех надул!» – разочарованно и гневно сказал о нём Сталин.

А к чему я о нём вспомнил? К тому, что сегодня – 24 мая – день рождения Богомольца. Он родился 24 мая 1881-го

Повесть «Сирота» Николая Дубова я прочёл ещё в юности, когда она только что вышла из печати. Мне она очень понравилась, и я стал следить за незаурядным прозаиком. Кажется, в «Новом мире» Твардовского я прочитал повести Дубова «Мальчик у моря», «Беглец». И навсегда сохранил любовь к этому писателю, умершему 24 мая 1983 года (родился 4 ноября 1910-го).

Издаются ли сейчас книги Николая Ивановича? Я их в магазинах не видел. Жаль. Забвение талантливого писателя – удел несправедливый. Одна надежда на время, которое многих возвращает из забвения.

25 МАЯ

25 мая 1941 года родился один из любимейших моих актёров Олег Даль.

Он умер на 40-м году 3 марта 1981-го после ужина с Леонидом Маркиным – актёром, с которым Даль пробовался в одну картину. По словам Маркина, Даль сказал ему: «Ну, всё. Пойду к себе умирать» Так возникла версия о самоубийстве: дескать, «зашитый» от алкоголя Даль нарушил категорический запрет врачей. И нарушил сознательно.

Но вдова его, Елизавета Алексеевна, этой версии не подтверждала: Даль с детства жил с больным сердцем, которое остановилось во сне.

Близкий друг Даля, актёр Михаил Козаков, друживший с моими друзьями и бывший мне товарищем, соглашался с вдовой, вспоминал, как часто жаловался на своё сердце Олег Иванович, рассказывал, что Даль порой выходил на сцену, превозмогая сердечную боль.

Был Олег Иванович Даль актёром, очень трудным для режиссёров: соглашался играть только те роли, которые ему нравились, и так, как считал нужным только он. В результате возникали серьёзные разногласия, способствовавшие тому, что Даль мог уйти, так и не закончив работы над киноролью, которую начинал воплощать на съёмках, мог не прийти на спектакль, не извещая об этом ни режиссёра, ни театрального администратора, – причина? – он устал воплощать на сцене этого персонажа, он не видит для себя возможности совершенствоваться в этой роли!

Конечно, при таком характере и здоровое сердце может не выдержать, не то что больное!

И при этом Олег Даль остался в памяти людей выдающимся актёром, любимым многими.

Я люблю его тончайшую психологическую игру, его невероятное умение вживаться в роль и избегать повторений.

В заключение скажу, что был он правнуком (по побочной линии) автора «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля, а жена его, Елизавета Алексеевна Апраксина – внучкой известного литературоведа Бориса Михайловича Эйхенбаума.

«Политика должна быть не более и не менее, как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как её искажение».

Хорошо сказано, правда. Очень современно, и аккурат в пику политике нынешних российских властей. А, учитывая репрессивный характер этой политики, не озаботиться ли нам судьбою автора этих слов?

Нет, за автора тревожиться не стоит: его никто уже не достанет и не потребует к ответу. Выдающийся русский историк Василий Осипович Ключевский умер 25 мая 1911 года (родился 28 января 1841-го).

Ученик другого выдающегося историка Сергея Михайловича Соловьёва Ключевский после смерти учителя продолжил дело Соловьёва – читал лекции по русской истории в Московском университете. Параллельно с университетом он читал лекции в Московской духовной академии и на Московских женских курсах В.И. Герье, которые в будущем превратятся во 2-й МГУ и по цепочке преобразований дойдут до МПГУ, заставив его вести свою родословную от женских курсов.

Не стану излагать суть новизны исторического учения Ключевского. О ней доступно писал философ Г.П. Федотов в своей работе «Россия Ключевского».

И всё же одну цитату из Федотова я здесь приведу. Она относится не столько к Ключевскому-историку, сколько к Ключевскому-стилисту:

«Ключевский, как художник, – прямое отрицание шестидесятых годов. Как писатель, он совершенно одинок – до самого XX столетия. Его поколение, порвав с великой карамзинско-пушкинско-гоголевской традицией, размотало все формальные достижения русского слова, разболтало и развинтило синтаксис, засорило словарь. Даже Толстой и Достоевский, в своей свободе и беззаконии, не могут быть учителями безукоризненной русской речи. Ключевский был не только образным и ярким писателем (эти качества не были утрачены и в 60-х годах), но и строгим, чеканным, изысканным мастером. Его искусство граничило с искусственностью, не допускало ни малейшей вольности. Каждая острота отшлифована, правится годами, получая классическую отточенность».

К этому добавлю, что Ключевский был любителем и ценителем русской классической литературы. И охотно выступал с речами о ней на каких-нибудь собраниях, посвящённых той или иной знаменательной литературной дате. Скажем, на заседании Общества любителей российской словесности, отмечавшего 50 лет со дня смерти Пушкина, он прочитал яркую речь, которая была напечатана под заглавием «Евгений Онегин и его предки».

Таков уж великолепный стиль этого человека, что, начав его читать, вы не оторвётесь. Но, читая, не забывайте, что Василий Осипович не литературовед, а историк. «Поэтому, – передаю ему слово, – я не введу вас в недоумение, когда буду говорить об отце, дяде и прадеде Онегина».

Не знаю, как кому, а мне трудно отделаться от собственного первого впечатления, которой сложилось от прочитанной книги.

Книгу Евгении Соломоновны Гинзбург, умершей 25 мая 1977 года (родилась 20 декабря 1904-го), «Крутой маршрут» я прочёл, как многие из моего поколения, в самиздате, и она меня потрясла. Я и до этого и позже читал повествования бывших лагерников, но потрясение испытал лишь трижды – от «Архипелага Гулага», от мемуаров Евфросинии Керсновской и от «Крутого маршрута».

Внук смоленского крестьянина, расстрелянного в 1938-м по сталинской разнарядке, я уже был подготовлен моим дядей, старшим сыном репрессированного деда, к восприятию Сталина как убийцы невинных людей, и потому не горевал, как другие, когда (мне было тринадцать лет) Сталин умер. Потому и одобрил расстрел Берии и доклад Хрущёва на партийном съезде. По правде сказать, XXII съезд меня обрадовал ещё больше, чем XX-й. Там Хрущёв заставил делиться воспоминаниями о преступлениях Сталина всех своих соратников – Брежнева, Подгорного, Микояна, Косыгина, Шелепина. И они рассказывали такие подробности, от которых пропадала вера в Сталина даже упёртых коммунистов. Впрочем, мне тогда казалось, что пропадала. Никак не ожидал, что такие монстры политбюро, как Лигачёв, Строев, Долгих, нынче обнажат то, что пришлось им скрывать, – тоску по Сталину.

От «Крутого маршрута» веяло (простите за тавтологию) крутой правдой. Что его автор – мать Василия Аксёнова я узнал тогда же. Позже, в Дубултах, Вася рассказывал, что у матери был более откровенный и беспощадный вариант. Но как-то, испугавшись ареста, она его сожгла. Потом по памяти восстановила тот, что мы все читали.

– Вася! – сказал драматург Э., – А ведь её проза, пожалуй, посильней твоей будет!

Аксёнов не принял хамской шутки:

– Вот уж чьё мнение меня никогда не интересовало, так это твоё! – сказал он жёстко.

Сильней ли проза матери прозы сына? По-моему, так вопрос ставить нельзя. У Аксёнова есть удивительные удачи, с которыми он остаётся в литературе. «Крутой маршрут» тоже в ней остаётся. Перечитал и убедился, что первое впечатление меня не подвело: проза Евгении Гинзбург – настоящее явление в искусстве.