Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов

защитить независимость собственной страны, столько для того, чтобы поднять свой род на самую вершину власти, сделать его одним из возможных претендентов возглавить ВКЛ, потеснить с первых ролей Радзивиллов. И то обстоятельство, что подобные намерения не озвучивались, нисколько не говорит об их отсутствии. Наверняка Сапега много размышлял об этом и давно готовил почву для такого шага. Разве можно иначе объяснить, почему почти семидесятилетний старик, который изведал почти все, что может изведать человек за свою жизнь, идет на такую авантюру? Что в гетманстве могло привлечь очень умного, умудренного годами и опытом человека, который последний раз профессионально пользовался оружием в молодые годы, во время Полоцкой войны, когда только что избранный на престол Стефан Баторий возвращал Княжеству полученные авансы и долги, а юный Лев добывал славу и авторитет? Только необъятная, абсолютная власть, которая была бы передана от отца сыну, соблазнила ясновельможного. (Уже после смерти сиятельного пана Сапеги Ян Станислав требовал отношения к себе как к сыну первого лица страны и претендовал на многие должности, которые, по его мнению, должны были перейти к нему по наследству).

С этой точки зрения, объединение в одних руках должности гетмана великого и воеводы виленского — настоящий триумф рода Сапег. То, что случилось однажды, может произойти и дважды, и трижды… Однако ясновельможному Льву гетманскую булаву дали в том возрасте, когда он сам уже вряд ли мог угрожать целостности Речи Посполитой. Возможно, в этом был тонкий расчет короля, его кадровая политика. Вступление в должность человека, отягощенного годами, автоматически ограничивает возможности гетмана, да и вряд ли в пожилом возрасте гетманство будет продолжительным.

И еще один мотив был у нашего героя. Гетманом великим, доблестным защитником Отечества он хотел остаться в памяти последующих поколений, а не интриганом с чернильницей, каким его, безусловно, рисовали злые языки завистников.

Как государственный канцлер он изображен на единственном из дошедших до нас прижизненном портрете (1616 года). На других, более поздних, в большинстве случаев мы видим военачальника — в рыцарских доспехах (или пусть только в панцире), с булавой в руках, с длинной саблей на боку.

На могильном памятнике в костеле св. Михаила в Вильно Сапега также предстает в образе воина: в металлических латах, но сняв шлем и отодвинув в сторону оружие и латные рукавицы, он как бы прилег отдохнуть. Свой последний приют ясновельможный приказал украсить сценой спящих воинов. Даже в вечном сне они должны были охранять бывшего патрона. И пред судом Божьим не пожелал он предстать в одиночестве, без своих верных помощников.

Часть 5. Что лису — шутка, для мыши — смерть

Глава 5.1. Призрачный тройственный союз

Вечером 6 января 1598 года умер великий князь московский Федор Иванович. Потомства после себя он не оставил. Его жена, Ирина Годунова, не захотела удерживать власть за собой и ушла в монастырь. Отрекшись от престола и приняв постриг, вдова Федора открыла новую страницу московской истории. В стране, которая издревле управлялась монархом, началось безвластие. Если для Речи Посполитой такое положение дел было привычным, то Московия попала в подобную ситуацию впервые. Вопрос о наследнике престола вышел на первый план — страсти стали накаляться. Однако официальное обсуждение вопроса было отложено на сорок дней, и в Московском государстве сохранялся временный порядок управления.

Правящие круги предприняли ряд шагов, благодаря которым Московия готова была приветствовать нового великого князя в состоянии покоя.

Прежде всего были закрыты границы государства. Никого не пускали ни туда, ни обратно. Не только на больших дорогах, но и на узеньких тропинках, которые вели за рубеж, была выставлена охрана. Московские бояре позаботились, чтобы сведения о событиях в Москве не попали в Литовское княжество или к немцам. Купцы польские, литовские и немецкие с товарами и слугами были задержаны в Москве и приграничных городах — Смоленске, Пскове и других. Было принято решение весь этот честной народ содержать за государственный счет. Официальные связные из соседних государств находились под охраной. Их возвращали в пределы Московии в самые сжатые сроки. Представителю оршанского старосты Андрея Сапеги (родной брат Льва Сапеги) в Смоленске не позволили даже довести коня до водопоя. А про то, чтобы сходить за покупками на ярмарку, даже и речи быть не могло. Московитов беспокоило, что соседние государства, в первую очередь ВКЛ, могут использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах.

Больше всего боялись начала войны. В приграничных городах и местечках принимали чрезвычайные меры. Смоленские укрепления поспешно достраивали. Камень, кирпич и другие материалы завозили на стройку тысячами телег. Смоленский гарнизон дополнительно усилили высшими воинскими чинами: к двум воеводам добавили еще четырех [107, с. 147]. Дозоры расставили не только в самой крепости, но и за ее стенами. В Пскове полностью заменили местное руководство. В общем, московское государство опасалось иностранного вторжения и тщательно готовилось в случае чего дать отпор. Избрание нового великого князя должно было пройти не только без иностранного участия и влияния, но и втайне от чужих глаз. Никто не должен был знать, при каких обстоятельствах и с какой степенью единогласия будет избран московский правитель.

Великое княжество Литовское более других государств было заинтересовано в предвидении и предопределении судьбы московского трона. Литвинские разведчики мыслимыми и немыслимыми способами старались раздобыть хоть какую-то информацию о состоянии дел в Московии во время отсутствия государя.

Еще в январе 1598 года староста оршанский Андрей Сапега письмом передает кое-какие сведения о происходящем в Москве после кончины Федора. Он называет четырех наиболее вероятных претендентов на великокняжеский венец: Бориса Годунова, Федора Мстиславского, Федора Романова и Богдана Бельского (между прочим, трое последних — потомки выходцев из ВКЛ).

Наиболее серьезным претендентом на тот момент Андрей Сапега считал Федора Романова. Главный аргумент в его пользу — принадлежность к царской династии. Самым решительным, по мнению Андрея Сапеги, был Богдан Бельский. Мечтая стать во главе Московии, он, как только проведал о смерти Федора, с большим отрядом вооруженных людей прибыл в столицу. О том, что московиты опасаются возможного вооруженного решения вопроса о наследнике трона, доносили и шпионы Льва Сапеги.

Через три недели, в следующем