Лавка запретных книг - Марк Леви

ночная гроза опять размоет «дорогу мертвецов», о своих попытках сохранить рассудок, когда ко мне в камеру вползет новое утро.

Она сняла ногу с акселератора, понимая, что эту поездку надо затянуть, чтобы Митч выговорился, снял тяжесть с сердца, чтобы его откровения остались на этой дороге, на которой они оказались вместе.

– Я не все тебе рассказал о своем суде, – продолжил он. – Прокурор притащил на процесс не только две книжки из моего закутка, но и «Постороннего» Альбера Камю, «Рассказ служанки» Маргарет Этвуд, «Признание» Джека Лондона, «Писать или жить» Хорхе Семпруна, «451 градус по Фаренгейту» Рея Брэдбери, он обвинил меня в том, что я раздавал их невинной молодежи с целью ее совращения; с желанием вселить в нее страх и ненависть к властям, дестабилизировать общество, противостоя желанию родителей и учителей. Я слушал его вполуха, думая только о странном парадоксе, свидетелем которого оказался. Этот человек, эрудит, боялся силы слов. Я все время спрашивал себя, что произошло в его жизни, как он до такого дошел. Произведения, использованные им как изобличающие меня улики, хранились в его собственной библиотеке. Салинас увлекался чтением, знал, какое зло он несет, лгал другим и себе самому.

Город и пригороды остались позади, дорога вытянулась в длинную ленту, терявшуюся вдали. Под звездным небом раскинулись, уходя за горизонт, поля ячменя и пшеницы. Анна отпустила стекло и набрала в легкие свежий воздух.

– Как ты узнал, где он взял все эти книги? – спросила она.

– Я побывал в его доме в день его смерти.

Митч уперся головой в дверную стойку и закрыл глаза. Анна больше не задавала ему вопросов.

В городке на берегу моря Анна остановилась у мола и стала ждать рассвета, чтобы его разбудить. Потом распахнула дверцу и спрыгнула на землю, полная энергии.

– Делай, как я! – радостно посоветовала она ему. – Разуйся и догоняй!

Пока он возился со шнурками, она уже добежала до волн.

Крики чаек заглушали шум моря. Порывы ветра трепали Анне волосы, ей приходилось ежеминутно убирать их от глаз.

Накануне Митч сидел в наручниках в комнате для допросов, не сомневаясь, что впредь будет видеть небо только сквозь тюремную решетку. В это утро он брел босиком по песку, испытывая восторг от соленых брызг и от женского смеха. После его встречи с Анной реальность и мечты безумно переплелись.

22

«Цвет пурпурный»

В пузырях морской пены уже отражалось солнце. Митч и Анна разделись, вода показалась им ледяной, хотя воздух успел уже нагреться.

Немного погодя, лежа на песке, Митч положил голову Анне на живот и чувствовал затылком биение ее жизни. Целый час они лежали в ласковом прибое, потом собрали вещи, сели в грузовичок и покатили в центр курортного городка, чтобы найти место, где позавтракать.

Шагая по тротуару, Анна задержалась у киоска и купила утреннюю газету. На первой странице красовалась фотография Салинаса. Она сложила газету и сунула ее в карман.

Когда они уселись за столик, она положила газету перед Митчем и попросила его прочитать заметку.

– Он скончался в страшных мучениях, – сообщил он, стараясь скрыть радость.

– Как он умер? – спросила Анна, окуная тост в свой кофе с молоком.

– От отравления, – ответил Митч.

– Оригинально, – бросила она с искренней отстраненностью.

Она щурила глаза и странно улыбалась. Митч попытался прочитать ее мысли, ему было любопытно, с ним она сейчас или беспокоится о газовой плите и о холодильнике в своем ресторане в сотнях километров отсюда.

– Ты не спрашиваешь меня, не я ли убийца?

– А ты убийца?

В кафе воцарилась тишина. Официантка, готовившая столики, замерла с отвисшей челюстью, с вилкой в одной руке и с тряпкой в другой.

– Давай больше об этом не говорить, – предложила Анна.

Она встала, взяла из корзинки на прилавке два круассана, снова уселась напротив Митча и протянула один ему.

– Невероятно, до чего морской воздух возбуждает аппетит. Лучше было бы забиться в угол… Наверное, люди постоянно голодны; я, во всяком случае, – всегда. – Она отодвинула газету. – Что ж, раз мы уже знаем орудие убийства, остается узнать мотив.

– У Салинаса хватало врагов.

– Без сомнения, но полиция задержала всего одного.

– Я перечислил им много причин, все очень просто.

– А по-моему, все гораздо сложнее, думаю, тебя они схватили не просто так. При том условии, конечно, если ты его не убивал, но мы обещали больше это не обсуждать. Но даже если и да, было бы разумно найти других виноватых.

– Например, того, кто донес на убийцу?

– Вот именно! Его или кого-то еще, при условии, что он совершил какое-то преступление. Что повлекло первый твой арест?

– Я уже тебе говорил: книги, иметь которые в своем книжном магазине я не имел права.

– Я спрашивала не об этом. Как полиция узнала, что они у тебя были?

– За две-три недели до этого контролер составил протокол за отказ убрать с полки «Дневник Анны Франк», подчиниться было бы нелепо и недостойно. Полагаю, его рапорта хватило, чтобы ко мне нагрянула полиция.

– Сколько полицейских вторглись к тебе в тот раз?

– Не знаю, шесть-восемь.

Анна положила локти на столик, уперлась в сплетенные пальцы подбородком и уставилась в потолок.

– Восемь полицейских из-за простого рапорта? Что-то здесь не так. Я знаю случаи, когда рестораны нарушали требования санитарной службы, некоторые, где я работала, наказывали за это штрафами; в худшем случае к ним снова заглядывали через две-три недели, но чтобы врывалась полиция – такого не бывало.

– Тираны больше боятся книг, чем испорченной еды.

– Тебе никогда не приходило в голову, что на тебя могли донести?

– Приходило, только непонятно, зачем кому-то было на меня доносить, – пожал плечами Митч.

– Чтобы посадить тебя в тюрьму. Кто в твоем окружении мог быть заинтересован в том, чтобы убрать тебя с глаз долой?

– К сожалению, не могу назвать никого.

У Митча пропал аппетит, и он положил свой круассан на блюдце. Анна съела свой в два счета.

– Морской воздух, – объяснила она, вытирая уголки губ.

– Разве что антиквар, – проговорил Митч. – Тот, что продал мне помещение под книжный магазин; потом он хотел арендовать у меня подвал, но я не согласился.

– Каким он тебе показался, этот антиквар?

– Не слишком любезным.

– «Не слишком любезный» – уже неплохое начало, – сказала она, облизывая пальцы. – Поделишься со мной булочкой? Вообще-то не надо, они слишком маленькие.

Она снова отлучилась к прилавку и вернулась с корзинкой выпечки, потом опять отошла и заговорила с официанткой, уже минут десять протиравшей один и тот же стакан и не