Лавка запретных книг - Марк Леви

Его дыхание почти успокоилось, и он задумался, с каким обвинителем ему придется иметь дело: с другом Салинаса, решившим за него отомстить, или с одним из его врагов, которого тот держал в черном теле. Он уже слышал обвинительную речь…

Обвинение предъявило присяжным фотографии и спросило, почему человек, якобы явившийся на встречу, прячется за опорой? Не потому ли, что он убийца, поджидающий жертву? Загадочный сосед свидетельствовал, что видел его на подъездной дорожке виллы, дворецкий объяснял, что прокурор обязательно должен был столкнуться по пути домой с Митчем. Оставался единственный вопрос – об орудии преступления.

Пять минут, триста секунд на то, чтобы признаться и получить двадцать лет заключения, никогда больше не видеть Анну, навсегда лишиться своего книжного магазина, двадцать лет каждодневного выживания, двадцать лет – или риск пожизненного заключения. ТИК-ТАК.

Инспектор вошел внезапно, поднял его со стула одной рукой и повел по коридору в мрачную комнату для допросов. Первый этап длинного спуска в ад.

– Ждите здесь, – приказал он, как будто у арестованного был выбор.

Запертый один в этой комнате без окна, Митч уронил голову. На него обрушился ураган образов, воспоминаний, обложек книг, страниц, слов и шумов, потом все стихло, осталась только пара его башмаков, из которых выдрали шнурки. Каждый видит отчаяние по-своему.

____________________

Через десять минут дверь открылась.

– Все, я решил! – крикнул Митч, испугавшись, что его время вышло.

Инспектор стиснул челюсти и смотрел на него с ненавистью, как будто борясь с желанием ударить его кулаком по лицу. Он отпер ему наручники и велел убираться.

– Это ловушка?.. – пролепетал Митч, растирая себе запястья. – Знаю я эту песню. Стоит мне выйти, как вы изобразите это попыткой побега, а то и размозжите мне голову об стену, как будто защищаясь от моего нападения.

– Слишком много читаете, это вредно для здоровья. Что непонятного в приказе убираться вон?

– Вы нашли настоящего преступника?

– Единственный преступник – вы, и я в конце концов это докажу, даже если кто-то утверждает, что вы были в вечер убийства в его компании. У вас вроде бы есть алиби, воспользуйтесь короткой передышкой, пока я не доказал, что это очередная ложь.

____________________

Полицейский в форме привел его в большой зал главного комиссариата. Дежурный вернул ему личные вещи, бумажник, купюры и мелочь, оказавшиеся у него в карманах при задержании, шнурки, часы и ключи.

Митч огляделся. Треть помещения, отгороженная решеткой, представляла собой клетку. Там лежала на лавке пьяная женщина – видимо, в ожидании протрезвления. Ее голова раскачивалась из стороны в стороны, груди свешивались то влево, то вправо, качка не затронула пока что только таз и ноги. Тут же находился вор-карманник, бормотавший что-то непонятное из-за расквашенной нижней губы. Двое подравшихся были прикованы к решетке с двух сторон и грозно переглядывались, готовые снова сцепиться. Проститутка расхаживала от стены к стене, то и дело поправляя под корсажем увядшую от мужского пренебрежения грудь. Митч поспешил покинуть этот Двор чудес.

Вечер наступил неожиданно рано, оповестив о себе моросью, от которой хотелось сбежать, горбясь от озноба. Пешеходы ускоряли шаг, втягивая голову в плечи, но Митч, нежданно обретший свободу, видел все краски мира, как ни пытался он укутаться серой пеленой. Над тротуаром пестрели раскрытые зонтики, мимо проносились разноцветные машины, мокрый асфальт отражал свет фонарей. Сколько же времени он провел взаперти?

Резкий гудок заставил его оглянуться. Ему подмигивали фары маленького грузовика. Он подошел к его кабине и увидел за рулем Анну. Она поманила его внутрь.

– Прости, что не стала ждать тебя внутри, но в таких учреждениях мне становится как-то не по себе, и вообще, лучше не дразнить гусей.

– Как ты узнала, что меня арестовали?

– Довольно оригинальным способом, – ответила она, трогаясь.

Она пришла в книжный магазин днем. Там было пусто, тем не менее она толкнула дверь.

– Из твоего складского закутка доносился шепот. Ну, я и подумала…

– Что ты подумала?

– Что ты прячешься там с другой женщиной! Врываюсь туда – и что же я вижу? Совершенно незнакомую мне парочку, у обоих глаза на лбу. Мужчина ласково лопочет своей женщине, что, конечно, произошла ошибка, ты никого не убивал.

– Она не его женщина.

– Как скажешь. По-моему, сейчас не это главное.

– Это тоже, чуть-чуть. Я все испортил.

Митч объяснил, что это свидание было для Вернера и для мадам Ательтоу очень важным, и Анна спрашивала себя, более странно для нее или более привлекательно, что он сильнее огорчен тем, что помешал их тайному свиданию, чем тем, что его обвиняют в убийстве. С ревом переключив передачу, она сказала:

– Считай, ты обеспечил им незабываемые воспоминания.

Она проскочила на красный и напугала сигналом резко затормозившего автомобилиста.

– Представь, что они теперь друг дружке рассказывают, – добавила она, дотронувшись до его щеки.

Митч смотрел на разматывающиеся за окном тротуары, полные людей, залитые светом.

– У тебя больше нет причин беспокоиться, ведь твое алиби – это я, – продолжила Анна.

– С той оговоркой, что в вечер убийства меня не было с тобой.

– Знаю и очень этим огорчена. Самое глупое во всем этом то, что мне тебя ужас как не хватало, хотя о таком не принято говорить.

Митч повернулся к ней, тронутый не меньше ее.

– Ты как, держишься? – спросила она.

Он ответил не сразу. Надо было ответить на это «нет». Скорее, он принял и удар ждал, оглушенный, что преподнесет им будущее.

– В тюрьме у меня было два периода, – заговорил он усталым голосом. – В одном мне постоянно недоставало моей жизни на свободе: запаха кофе поутру, душа в ванной, прогулки до вокзала, перрона, где я ждал пригородного поезда и негодовал, когда он задерживался, ни с чем не сравнимого запаха этого поезда, грязного окна вагона, искажающего утренний свет, дороги до моего магазина, звука поворачиваемого в замочной скважине ключа. Я видел как наяву, с поразительной четкостью, все эти подробности, которым раньше не придавал никакого значения. А потом наступил день, когда все рухнуло, а я и не заметил…

Он прервался на середине фразы. Анна, поглядывая на него, даже сбилась с дороги; он сидел растерянный, бледный, с потухшим взглядом, заблудившийся в неведомом ей мире, суровость которого она только начинала постигать. Грузовичок чиркнул правыми колесами по обочине, Анна резко повернула руль и вернулась на свою полосу.

– Что было потом? – робко спросила она.

– Потом я перестал думать о чем-либо, кроме своей повседневности заключенного. О часе пайки, о прогулке во дворе, о спортзале, о вечернем затухании красок, о том, что