Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют - Ребекка Розенберг

совет расчистить Бют-Сен-Никез. Ужасная вонь достигает города всякий раз, когда ветер дует со стороны свалки. Горожан беспокоит распространение крыс, которые разносят болезни. Люди, забирающиеся на этот холм, часто падают в провалы и получают травмы. Доктор Дюбуа может подтвердить, что я тоже провалилась в крайеры и растянула лодыжку. И все же мэр и городской совет до сих пор ничего не делают и не расчищают свалку.

Мэр выпячивает грудь.

– У нас нет на это средств.

– Но вы тем не менее обложили горожан налогом, который пошел на перестройку Наполеоном Парижа, – возражаю я, обводя взглядом их недовольные лица. – Неужели горожане не вправе решать, как совет должен распорядиться их деньгами?

– Что делает совет – не ваша забота, мадам Поммери, – заявляет мэр. Десять членов совета сердито сверкают глазами.

Моя мысль формируется за секунду до того, как слова слетают с моих губ.

– Мэр, я предлагаю вам сделку. Я очищу этот участок и поставлю это в заслугу городскому совету, если вы захотите устроить свалку подальше от города в безопасном месте.

– Она пытается украсть у нас из-под носа городскую собственность, – говорит доктор Анруа. – Надо положить конец этому.

Мужчины сгрудились и переговариваются жестким шепотом.

Вольф отводит меня в сторону.

– Мадам Поммери, вы ведь не хотите выступить против отцов города. Вы испортите вашу репутацию – личную, деловую и семейную.

– Просто мне требуется место для хранения моего шампанского. Неужели это преступление?

– Вы – столп приличий в этом городе, – говорит Вольф. – Я заклинаю вас – остановитесь и принесите извинения перед городским советом. Спасите себя от дальнейшего конфуза.

Он возвращается к отцам города.

– Мадам Поммери, – кричит мэр. – Вы рискуете навлечь серьезные последствия для вашей винодельни и лично для вас, если немедленно не освободите Бют-Сен-Никез. – Отцы города подкрепляют его слова важными кивками. – Мы вернемся через неделю, чтобы убедиться, что вы покинули это место.

Я провожаю взглядом их кареты, движущиеся в сторону города.

– А если я не подчинюсь?

* * *

Мэр Верле и городской совет возвращаются, как и намеревались.

– Ты уверен в этом, Луи? – спрашиваю я, когда мы идем к ним.

– Я готов поспорить на мою ученую степень, маман. – Он берет меня под руку, и это придает мне уверенности.

Позади нас на холме наши работники сваливают камни, поднятые на лебедке, в растущую груду.

Отцы города кудахчут, словно курицы-наседки:

– Неслыханно. Неподобающе. Возмутительно.

Вольф подходит к нам, загораживая от мужей из городского совета.

– Луи, сделайте, как я говорю, и мы избежим насилия. Отвезите вашу мать домой и оставайтесь там до моего приезда.

– Как это понимать, Вольф? – кричит мэр Верле. – Вы сказали, что все уладили с ними.

– Мы никуда не уйдем, – заявляю я, отмахнувшись от Вольфа. – Отойдите в сторону.

– Вы нарочно это делаете, чтобы досадить мне, – ворчит он.

– Не думайте, что мы будем снисходительными, потому что вы женщина, – говорит мэр.

Я проталкиваюсь мимо Вольфа.

– Уважаемые господа, позвольте представить моего сына, месье Поммери. – Луи бледнеет от волнения, но я продолжаю. – Объясни, что дает Поммери право на Бют-Сен-Никез.

Мой сын достает документ и протягивает его мэру.

– Последний владелец Бют-Сен-Никез умер больше ста лет назад, и после этого холм оставался ничейным.

– Поэтому мы пошли к городскому клерку и немного заплатили ему, – добавляю я.

– Вы так просто не отделаетесь, – горячится Вольф. – Правда, мэр?

– Сделка представляется мне действительной, но метод, каким она достигнута, весьма сомнительный, – говорит Верле.

– Если вы сумеете найти какой-нибудь изъян в нашей сделке, можете обратиться к моему адвокату, – говорю я.

Мэр Верле поднимает глаза от бумаги.

– Кто ваш адвокат, мадам?

Я хлопаю Луи по плечу.

– Мой сын, месье Поммери.

Луи выхватывает документ из рук мэра.

– Копию вы найдете у городского клерка.

– Мы с удовольствием побыли бы с вами, но нам нужно работать, – говорим мы и поднимаемся на холм, а отцы города так и стоят с разинутыми ртами.

– Вы были полны злорадства, маман, – говорит Луи. – А ведь вы сами учили нас, что злорадствовать грешно.

– Я знаю. Но я не смогла удержаться. – Я хлопаю его по руке. – Ты был великолепен.

* * *

В следующий раз, когда я встретилась с мэром Верле, ситуация изменилась, и не в нашу пользу. По сути, вся страна сошла с ума.

В семь часов утра тревожные колокола ратуши Отель-де-Виль созывают всех горожан Реймса. Люсиль остается с Луизой, а мы с Луи бежим узнать новости. К нам присоединяется Анри Васнье, потому что он уже был в винодельне и готовился к работе. Прибавку к жалованью он неплохо использовал – теперь на нем новые сюртук и панталоны, и они ему весьма идут. Что ж, он заслуживает поощрения.

Мы заходим во двор ратуши, и нам вручают маленькие французские флажки. Мы теряемся в догадках. Может, императрица Евгения снова беременна? Или умер кто-то из государственных мужей?

Городские глашатаи в красно-серой униформе дуют в охотничий рог, успокаивая толпу. Мэр Верле поднимает мегафон и читает письмо императора Луи Наполеона, обращенное к гражданам Франции.

«Французы, бывают торжественные моменты, когда национальное чувство чести яростно встает с неодолимой силой, доминируя над всеми частными интересами, и определяет судьбу страны. Для Франции наступил один из таких решающих моментов. Пруссия вступила на тропу агрессии, провоцирует недоверие, вынуждает нас повышать боеготовность, усиливает неопределенность и страх. Наша страна восприняла такое обращение с огромным раздражением, во Франции со всех сторон звучат призывы к войне. Я встаю во главе нашей доблестной армии из любви к долгу и стране. Франция призывает всех наших мужчин взяться за оружие и выступить против врага. Да благословит Бог наши усилия!»

Собравшаяся толпа взрывается яростными протестами, ее охватывает паника.

– Не может быть и речи о том, чтобы Испания выбрала прусскую королеву, правда? – шепчу я на ухо Луи.

Ярость в его глазах пугает меня.

– Вот как раз поэтому война и началась, – говорит он. – Одержимый властью правитель не боится жертвовать своими гражданами, чтобы добиться своего. Французы для него не более чем оловянные солдатики.

– Но он так много сделал для Франции, – возражаю я. – Школы второй ступени для мальчиков, улучшение дорог и систем канализации. Париж стал при нем самым красивым в мире городом.

Луи раздраженно фыркает.

– Ценой выселения трехсот пятидесяти тысяч парижан из центра города подальше от его дворца. Люди лишились своих домов и работы.

Снова звучит охотничий рог, и городской глашатай кричит с портала ратуши.

– Нижеследующие граждане должны явиться сюда для прохождения обязательной службы в 9 часов утра в субботу.

Я хватаю Луи за руку.

– Наполеон набирает людей