Дьявол в ее постели - Керриган Берн

положить этому конец. Неужели мысль о победе тебя не возбуждает? – И она провела ладонями по его ребрам, вызвав стон и дрожь желания.

Сегодня Франческа видела его тело, и это зрелище воспламенило в ней нечто новое, прежде неведомое.

Чандлер вспоминал сейчас, что она не просто видела его нагим – воочию убедилась в том, как он ее желает. Гордо стоящий возбужденный самец, как олень, готовый сражаться за свою самку, сцепиться рогами с самим Кенуэем, и плевать на последствия!

Что чувствует она теперь, когда знает, что ее приближение творит с его телом?

Каждый гребаный раз.

Он схватил ее за руки и оторвал от себя, взял в плен своих ладоней, чтобы не потерять рассудок окончательно.

– Тебе нельзя туда возвращаться!

Она бросила на него насмешливый взгляд и, вырвав руки, убрала их за спину.

– С чего вдруг? Кенуэй уговаривает меня войти в Триаду. Это наш шанс!

Наклонилась, подняла с пола брошенное письмо, дав полюбоваться тем, как зеленый шелк панталон обрисовывает ее ягодицы.

Чандлер еще глотал слюну, когда она обернулась и продолжила:

– Не сочти за обиду, но мне определенно удалось проникнуть в Кровавый Совет глубже, чем тебе. Я имею в виду, ты там немногим более, чем угощение. – И, сверкнув лукавой улыбкой, подняла крышку секретера и убрала письмо.

– Тебе нельзя этим заниматься! – настаивал Чандлер.

– Почему?

– Потому что ты…

Легкая насмешливая улыбка сменилась негодованием.

– Потому что я женщина?

– Франческа, прекрати! Ты понятия не имеешь… – Он беспомощно запустил пальцы в волосы, снова погубив свою прическу. – Понятия не имеешь, насколько безжалостен этот человек. На какие злодеяния способен. Очень вероятно, что это он убил всю твою семью, ты это понимаешь?

Она шагнула к нему, гневно сощурив глаза.

– Думаешь, я об этом забыла? Думаешь, ты единственный, кто всю свою жизнь принес в жертву мести? Мне придется туда вернуться. Вынуждена, понимаешь? Я ненавижу их, Чандлер. Ненависть – все, что у меня осталось, и я не смогу жить, не смогу заниматься ничем другим, пока не покончу с ними и со своей ненавистью. Если не готов это принять – просто уйти с дороги.

Чандлер чувствовал, как в груди поднимается бессильный гнев. Он не может заставить Франческу отказаться от своих планов… а страх за ее жизнь кажется невыносимым. Он потянулся к ней, провел пальцами по щеке.

– И после всего, что видела сегодня, ты не боишься?

Он ощутил, как она сжала челюсти.

– А ты?

– Разумеется, боюсь.

Похоже, такой ответ ее поразил; она недоуменно заморгала – и, к счастью, хоть на миг умолкла.

– Страх – самая примитивная эмоция, – продолжал он. – А вот ненависти, как ты сама знаешь, надо учиться. Ненависть надо пережить. Ощутить, какова она на запах. На вкус. – Он шагнул ближе, сжал ее лицо в ладонях. – Моя ненависть, Франческа, сильнее страха. Она выковала меня, она течет в моих жилах вместо крови. Но тебе это не нужно, поверь. Тебе я не желаю такой участи.

– Речь не о том, чего желаешь ты.

Она сжала запястья Чандлера, словно хотела оттолкнуть его руки, но не оттолкнула. В глазах мелькнула неуверенность, даже страх, и на миг Франческа показалась ему совсем девчонкой – однако не той девчонкой, какой он ее помнил.

– Лорд-канцлер… – Ее дыхание сбилось. – Я думала, он легко отделался, устроив это представление с кинжалом. Думала… – Она тяжело сглотнула. – Ты видел собак? Я не желала ему смерти… по крайней мере, не такой!

Чандлер молча кивнул. Он видел, и его до сих пор тошнило от этого зрелища, несмотря на ненависть к лорду-канцлеру.

– Об этом я и говорю, – подхватил он, чувствуя, что нашел брешь в ее броне. – Франческа, еще не поздно отступить! Я помогу тебе выпутаться. Я могу…

Но в этот миг она рванулась вперед, впилась губами в его губы, вцепилась в его рубашку и торопливо, неловкими от волнения пальцами принялась расстегивать пуговицы.

– Не надо! – Чандлер сам не верил, что пытается ее остановить.

– Хочешь мне помочь? Тогда снимай штаны!

Боже, только об этом он и мечтал! И все же что-то его останавливало.

Страх. Он добился своего. Сделал то, зачем пришел, – напугал ее.

Почему же он чувствует себя полным дерьмом? Быть может, потому что устал от лжи, и чувствует, что настало время для правды. Хотя бы об одном.

– Хочешь знать, что я подумал, когда узнал, что ты жива?

Она подняла на него серьезный взгляд.

– Что я самозванка.

Он покачал головой.

– Я думал – надеялся – что, быть может, ты похоронила прошлое. И меня с ним вместе. Я не знал, настоящая ли ты Франческа. Быть может, и не хотел знать. Но думал так: если ты жива, если счастлива, значит я смогу навещать тебя, когда захочу. В мечтах. Если ты счастлива, может быть, все оно того стоило.

Опустив голову на грудь, она бросала на него быстрые взгляды, грустные и тревожные, и поспешно отводила глаза. В этот миг он живо вспомнил Франческу своей юности – робкую, послушную девочку с застенчивой улыбкой и щедрым сердцем.

– Но мне не следовало так долго ждать, прежде чем прийти к тебе, – искренне продолжал он. – Ты напомнила мне, ради чего все это. Рядом с тобой я вновь начинаю верить в то, что, как считал, никогда не вернется. Ты даешь мне… нет, не так: заставляешь надеяться. И чтобы сохранить эту надежду, чтобы не потерять силы и делать то, что должен – я нуждаюсь в тебе. Ты должна быть живой. И в безопасности. Ты редкое, невероятное создание, всегда была такой! И Кенуэй тоже это видит.

Он погладил ее по щеке, мысленно проклиная эту прекрасную и хрупкую плоть, которую так легко ранить и изуродовать, кости, которые так легко сломать. Воля у нее железная, но тело, даже сильное тренированное тело Франчески, слишком хрупко.

– Он не просто хочет тебя, Франческа. Я знаю: он хочет тебя раздавить. Он так уже делал. А я не смогу жить, если… если с тобой что-то случится.

Она улыбнулась в ответ, но какой-то жалкой, дрожащей улыбкой, словно понимала, что эти слова должны быть ей приятны, но они вызывали совершенно противоположные чувства.

– Франческа! – Ее имя слетело с его губ, словно нежное благословение. – Послушай меня…

– Нет! – отрезала она и, рубанув ладонью по воздуху, словно проводя между собой и им невидимую черту, попятилась к кровати. Не отступая, скорее, перегруппировывая силы для нового наступления. –  Это ты меня послушай! – приказала она, ткнув в него пальцем, и поскорее отвернулась, словно, глядя на него, не могла рассуждать ясно. – Кенуэй больше не главный злодей. – Она на мгновение остановилась. – Не единственный. Они все. Уничтожив Кенуэя, мы просто отрубим голову гидре, но у нее тут же вырастет новая. – Франческа развернулась к нему; по жесткому блеску глаз было ясно, что она полностью восстановила самообладание. – Думаю, ты и сам понимаешь. Мы просто обязаны сделать это – внедриться в сердце Кровавого Совета, нащупать его корни и выкорчевать. И это мы сможем сделать только вдвоем. Если бы ты нашел меня раньше, то увидел бы, как я стала той, кем стала. И понял бы: Франчески, которую ты знал, больше нет. Она мертва, Чандлер, мертва и похоронена рядом с Декланом на пепелище Мон-Клэра. Такова наша судьба. А наша задача – уничтожить