Установление и Империя - Айзек Азимов

одного нового факта, на основании которого мы могли бы действовать, исключая утверждения… э…

неопытного мальчишки. Допустим, мы пока отложим этот вопрос. До сих пор нас не беспокоили все

победы Мула, и я не вижу причин менять линию поведения, если только он не зайдет слишком

далеко. Не так ли?

Ранду нахмурился, отчаявшись в собственной аргументации. Он обратился к обоим:

– Мы уже вступали в какие-либо контакты с Мулом?

– Нет, – ответили оба.

– Но ведь мы пытались, правда? Так или иначе, от нашей конференции не много пользы, если

мы не дотянемся до Мула. Так или иначе, мы здесь пока больше пьянствуем и ухажерствуем, чем

делаем дело – цитирую передовицу из сегодняшней радольской "Трибуны" – и все потому, что мы не

можем связаться с Мулом. Господа, мы располагаем почти тысячей кораблей, ожидающих

подходящего момента, чтобы захватить контроль над Установлением. Я говорю: мы должны изменить

этот план. Я говорю: бросьте эту тысячу сейчас – против Мула.

– Вы хотите сказать: за тирана Индбура и кровопийц Установления? – с приглушенной злобой

прошипел Манджин.

Ранду устало поднял руку.

– Избавьте меня от лишних эпитетов. Против Мула, говорю я, и не важно, за кого.

Овалл Гри встал.

– Ранду, я не хочу иметь с этим ничего общего. Можете представить вашу идею сегодня

общему собранию, если вы так уж жаждете политического самоубийства.

Он ушел, не сказав больше ни слова. Манджин молча последовал за ним, оставив Ранду

предаваться в одиночестве долгим, неразрешимым раздумьям.

На общем собрании в ту ночь он не сказал ни слова.

Но именно Овалл Гри на следующее утро вломился в его комнату: едва одетый, небритый и

непричесанный.

Сидевший за еще не убранным после завтрака столом Ранду напряженно уставился на

вошедшего, выронив от удивления трубку.

Овалл хрипло произнес:

– Мнемон бомбардирован из космоса в результате предательского нападения.

Глаза Ранду сузились.

– Установление?

– Мул! – взорвался Овалл. – Мул! – он сбивчиво продолжал: – Это было неспровоцированное и

рассчитанное нападение. Большая часть нашего флота присоединилась к интернациональным силам.

Тех кораблей, что остались в местной эскадре, было недостаточно, и их вышибли с неба. Десанта еще

не было и, может быть, не будет, потому что сообщают, будто половина нападавших уничтожена; но

это война – и я пришел, чтобы узнать позицию Хэйвена.

– Хэйвен, я уверен, будет верен духу Федеративной Хартии. Но вы поняли? Мул атаковал

также и нас.

– Этот Мул безумен. Разве он может разгромить Вселенную? – Овалл запнулся и присел,

схватив Ранду за запястье.

– Те немногие из наших, кто уцелел, сообщают, что Мул… что враг владеет новым оружием.

Подавитель атомных полей.

– Что?

Овалл пояснил:

– Большинство наших кораблей было потеряно, потому что не сработала их атомная

артиллерия. Это не могло произойти в результате случайности или саботажа. По всей видимости, это

действие оружия Мула. Оно работает плохо: эффект преходящ, есть пути его нейтрализовать…

поступившие ко мне сообщения неполны. Но, как понимаете, такое оружие изменит характер войны

и, возможно, сделает устарелым весь наш флот.

Ранду почувствовал себя старым, очень старым. Его лицо посерело.

– Боюсь, что выросло чудовище, которое пожрет нас всех. И все же мы должны с ним

сражаться.

17. Визи-Сонор

Дом Эблинга Миса в не самом престижном предместье города Терминуса был хорошо

известен интеллигенции, ученым и просто начитанным людям Установления. Но главные свойства

этого дома воспринимались ими субъективно, в зависимости от личного настроя или исходных

установок. Ибо для вдумчивого биографа свойства эти состояли в "символике ухода от

неакадемической реальности", популярный журналист гладко изливался насчет "пугающе

мужественной атмосферы небрежного беспорядка", университетский доктор наук резковато именовал

дом "заваленным книгами, но неорганизованным", друг не из университетского круга говаривал, что

"там всегда можно хорошо выпить, положив ноги на диван", а легкомысленные недельные

радионовости цветистым слогом вещали о "жестком, приземленном, глубокомысленном обиталище

богохульного, левацки настроенного, лысеющего Эблинга Миса".

Для Бейты, которая в тот момент не думала об аудитории и имела к тому же преимущество

получения информации непосредственно на месте, дом этот выглядел просто замызганным.

За исключением нескольких первых дней ее заключение было легким бременем. Оно казалось

ей намного легче, нежели это получасовое ожидание в доме психолога – возможно, под тайным

наблюдением? Тогда она, по крайней мере, была с Тораном…

Она, возможно, еще больше истомилась бы ожиданием, если бы длинный поникший нос

Маньифико не выдавал его собственного, куда более сильного напряжения.

Заостренный, торчащий подбородок Маньифико упирался в его ходулеобразные ноги, словно

он пытался свернуться до полного исчезновения, и рука Бейты шевельнулась в нежном и

машинальном жесте ободрения. Маньифико моргнул и улыбнулся.

– Поистине, госпожа моя, может показаться, что даже мое тело отрицает познания моего

рассудка и ожидает от чужих рук лишь побоев.

– Беспокоиться нет нужды, Маньифико. Я с тобой, и я не позволю никому причинить тебе

вред.

Клоун скосился на нее, потом постепенно отвернулся.

– Но они раньше держали меня вдали от вас – и от вашего доброго мужа – и, клянусь, можете

смеяться, но я был одинок без друзей.

– Я бы над этим не смеялась. И мне тоже было одиноко.

Клоун просиял и подтянул колени еще ближе. Он сказал:

– Вы не знакомы с тем человеком, который должен с нами увидеться? – вопрос был задан

осторожно.

– Нет. Но он человек известный. Я видела его в выпусках новостей и слышала о нем очень

многое. Я думаю, что он хороший человек, Маньифико, и не желает нам зла.

– Да? – клоун беспокойно заерзал. – Может быть и так, госпожа моя, но он уже допрашивал

меня, и его резкие и шумные манеры вгоняют меня в дрожь. Он полон странных слов, так что ответы

на его вопросы не могут выскользнуть из моего горла. Я почти готов поверить одному бродячему

певцу, который некогда уверял, пользуясь моим невежеством, что в такие моменты сердце

поднимается к горлу и мешает говорить.

– Но теперь все будет иначе. Нас двое, а он один, и он не сумеет испугать сразу нас обоих, не

так ли?

– Да, госпожа моя.

Где-то хлопнула дверь, и в доме послышался ревущий голос. Вблизи их комнаты он сгустился