Пирамида. Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях - Григорий И. Сидько

в сторону домиков метеорологов Через минуту он уже несется обратно. За ним, застегивая ремень на брюках, полуголый заспанный белобрысый пограничник.

Споткнувшись и едва не упав, военный подбегает к шлагбауму, рывком развязывает веревку и, уже на ходу, прыгает в дверь своей кабины.

Шлагбаум медленно поднимается вверх. Одна за другой, машины проезжают под ним, обдавая пылью остановившегося на обочине пограничника.

ПОСЕЛОК ГАРМ. ПОЧТА. ДЕНЬ.

Единственный посетитель почты — загорелый бородатый мощного телосложения мужчина в белой футболке с длинными рукавами, выгоревших коричневых шортах, банных тапочках на босу ногу и темных солнцезащитных очках — со скучающим видом машинально рисует на телеграфных бланках какие-то каракули — окорока фантастических куриц, заморские фрукты, бутылки с шампанским — и, отрешенно задумавшись о чем-то своем, смотрит через окно в сад, где два его товарища трясут абрикосовые деревья и собирают в сумки упавшие на землю плоды, а третий, примостившись на высокой старой вишне, обрывает ягоды в большой полиэтиленовый мешок.

За деревянным барьером служащая почты — молодая таджичка в цветастом платье и со множеством тонких косичек — сосредоточенно перекладывает с места на место какие-то книги и папки, время от времени подозрительно поглядывая в его сторону.

Внезапно, осененный какой-то идеей, мужчина хватает чистый бланк переводов, вдохновенно макает перо в чернильницу и, ненадолго задумавшись, что-то быстро и размашисто на нем пишет.

Потом он встает, еще раз перечитывает написанное, и выходит на улицу, размахивая бланком во все стороны, чтобы быстрее высушить чернила.

ПОСЕЛОК ГАРМ. АЭРОПОРТ. ЛЕТНОЕ ПОЛЕ. ДЕНЬ.

Пасмурно, душно.

На краю огромного и совершенно пустого пожухлого травяного поля, с бетонной взлетно-посадочной полосой посередине, стоит несколько палаток-серебрянок, лежит куча тюков и ящиков, накрытая большим полиэтиленом. Вокруг разбросаны распакованные рюкзаки, одежда, коврики, спальные мешки. На них расслабленно возлежат с полдесятка загорелых мужчин. Судя по обжитости импровизированного лагеря и степени распакованности вещей, они тут уже давно, возможно не первую неделю.

Немного в стороне, на подстилке из пуховых курток, штанов и мешков, опершись на локоть, Костя читает толстую потрепанную книгу.

Курчавый парень, с обмороженным распухшим красным носом, рассказывает, сидя по турецки на коврике:

— … Ну так вот: а у нас было две банки жестяных, совершенно одинаковых. В одной еду готовили, а в другую мусор всякий кидали, очистки, окурки, плевали туда… Ну и, в общем, они с вечера приготовили себе кашу какую-то и легли спать. А им надо было в три часа ночи выходить. Утром просыпаемся, смотрим — каша нетронутая стоит, а мусорный бачок — пустой. Потом выяснилось: они поднялись — темнотища, никто ничего не соображает, с просонья разогрели мусорный бачок, навернули его с аппетитом, аж ложками по дну скребли…

К лежащим подходит бородатый мужчина в шортах.

Обмороженный: Ну что, есть новости?

Бородатый: Ваня, пляши!

Дремлющий на сдутом резиновом матрасе парень лениво открывает глаза:

— Что такое?

Бородатый: Тебе перевод.

Парень снова закрывает глаза:

— Да ну, не смеши!.. Какой перевод? Откуда?

Бородатый: Какой, какой — денежный! Из дома, от жены!

Осознав, наконец, это известие, парень рывком садится на матрасе:

— Да?.. Ну-ка, дай сюда, — он выхватывает бланк из рук бородатого и долго, со смесью недоверия и изумления, его изучает.

Остальные тоже привстают со своих мест. Костя откладывает книгу.

Все: Сколько?.. Сколько там?!

Иван (пожав плечами): Пятьдесят.

Блаженно расслабившись, все снова откидываются на свои спальные мешки:

— Ну, старина, мы всегда верили в тебя!

Иван: Но откуда она могла узнать, что мы сейчас тут торчим?

Все: — А что? Она могла, к примеру, позвонить в спорткомитет…

— Ваня, женщины — они, если любят, чувствуют беду на расстоянии!

— Старик, я тебе всегда говорил: "Маняша — золото!" Я бы сам на ней женился, если бы не ты…

— Во, молодожен! Жена там стонет на белых простынях, а он тут хрен знает чем занимается! Медовый месяц…

Иван: Какой там медовый!.. Если хочешь знать, то всю свою первую брачную ночь мы чинили кран на квартире у Фомина.

Все: Какой кран?

Иван: Водопроводный.

Все: Водопроводный кран? О, это очень эротично!

Обмороженный: А почему именно у Фомина? У меня тоже все время протекает.

Иван: Не у нас же в квартире проводить первую брачную ночь. Там и так-то ступить негде, а тут еще гостей понаехало… Ты сам, между прочим, валялся к вечеру без чувств на моей кровати.

Обмороженный: Да?.. Я, честно говоря, кроме регистрации, не помню ничего. Так что вполне может быть… Хотя, думается, я бы тебе не помешал. А Фомин-то тут при чем?

Иван: Они с Людкой тоже остались у нас, а свою хату предоставили в наше распоряжение. Ну и когда Машка зашла в ванную, то там вдруг оторвало кран и стало заливать горячей водой новую Фоминскую квартиру. В итоге первые пол ночи мы затыкали трубу, а вторые пол ночи вычерпывали воду. В общем, кошмар.

Все: — Да-а… В следующий раз подумаешь, прежде чем жениться.

— Это все Фомин, подлец, подстроил!

— Ну ладно, Ваня, не будем о грустном, давай — вперед, к победе коммунизма! А то еще, не дай бог, почта закроется. Это же Азия, это тебе не главпочтамт!

Ивана напутственно хлопают по спине и он уходит.

Обмороженный: Да-а, есть еще женщины в русских селениях!

Небритый мужчина лет сорока пяти, на вид самый старший из присутствующих, поднимает вверх указательный палец:

— Кстати о женщинах: после одной из первых удачных экспедиций на Победу, перед тем как разъехаться, все ее участники договорились между собой, что как только каждый из них сможет переспать с женой, то пошлет остальным телеграмму с определенным текстом. Так вот первая телеграмма пришла через полгода…

ПОСЕЛОК ГАРМ. ФРУКТОВЫЙ САД. ДЕНЬ.

Из сада, с двумя сумками абрикос и мешком вишен, выходят три молодых человека и направляются вниз по кривому узкому переулку.

Первый: Интересно, чей это сад?

Второй: Наверное, ничей — ограды-то нет!

Первый: Все-таки меня не оставляет ощущение, что я занимаюсь чем-то нехорошим…

Второй: Да брось ты! Не помирать же с голоду.

Третий: Этот сад выращен специально для того, чтобы всякие усталые путники, вроде нас, не лазали по частным огородам.

В длинном высоком каменном заборе открывается небольшая дверь и на улицу выходит здоровенный таджик лет сорока, совершенно рыжий, с изрытым оспой лицом. Перегородив дорогу, он жестом, приглашает их зайти.

Первый (негромко): Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…

Все трое переглядываются между собой, невольно пытаясь спрятать за спину мешки с фруктами и нерешительно топчутся на месте.

Таджик: Заходы!

Второй: Ну что, пойдем?

Третий: