В поисках прошлогоднего снега - Светлана Мосова

– Почему?..

– Потому. – И Саша замолчала.

– А я верю, – сказала Ксюша. – Особенно по утрам… Вот ты проснись завтра пораньше… Знаешь, по утрам… ничего не надо делать – только проснуться… и такое сумасшедшее ощущение начала жизни!.. Такая полнота счастья…

– А счастье полным не бывает, – перебила ее Саша. – Полным бывает только несчастье.

Саша опять замолчала, а Ксения все еще слушала ее слова.

– Это ты сказала? – спросила она.

– Нет. Моя подруга.

– Какая?.. – ревниво спросила Ксения.

– Мудрая, – ответила Саша, – Ну, мне пора.

– Только ты не исчезай! – с тревогой попросила Ксюша.

Саша кивнула и – исчезла.

А жизнь шла своим чередом: Савва писал письма, Обедников копил на дирижабль, Арина привозила сок. Вновь стал позванивать Гарри…

Они сидели в «Праге» – осетрина по-московски, черная икра в желтых чашах для мороженого – по-советски, армянско-английский сленг, серый табачный смог…

– Вам, Ксения, очень идет бирюзовый цвет.

Это было лишним: Ксения вспомнила, что блуза подарена Обедниковым. Как и все остальное, впрочем.

– Что, Ксения?.. Что-то не так?.. Вам нехорошо?

– Нет, мне хорошо, – сказала Ксения. – Но это нехорошо…

Гарри рассмеялся.

– Я неправильно сказала… – огорчилась Ксения.

– Нет, – улыбнулся Гарри. – Я понял. Просто удивительно, как русские, прекрасно говоря по-английски, все же говорят по-русски.

– Это синтаксис…

– Нет. Это – душа.

Гарри нравилась эта женщина. Цвета облака. Так не похожая на его соотечественниц, так не похожая на ее соотечественниц… Инопланетная женщина с русской душой. Русские не умеют жить днем сегодняшним и тем более – днем грядущим. У них нет напряженности в лицах – они еще во дне вчерашнем, в тоске по нем – отсюда их плавность, задумчивость, томность и влажность глаз. Томная Ксюша волновала Гарри – и волнение его волновало Ксюшу.

…А дальше Гарри не понял: женщина цвета облака вдруг попросила подозвать к их столику стоящего у бара мужчину; усатый подошел, пьяно поклонился Гарри, взглянул на Ксению, остолбенел и… Ксения надела на него блюдо с осетриной по-московски, не меняясь в цвете. Скандал удалось замять, впрочем, он даже не разразился: усатого тут же оттащили официанты, дама иностранца была невозмутима.

– Все было очаровательно, – сказал Гарри. – Кто это?

– Шива, – ответила Ксения. И расхохоталась ведьмой.

О, загадочная русская душа.

А наутро был очередной последний скандал с Обедниковым, Ксения напряженно слушала его, словно ждала перевода, путаясь в его длинных фразах и изнуряющих монологах. Обедников то хлопал дверью, то возвращался, и тут зазвонил телефон.

– Это я, – сказал он.

– Это ты, – обрадовалась Ксюша. – Где ты пропадала?..

Саша молчала, и Ксюшино сердце вдруг вспомнило свою тревогу о ней.

– Надо увидеться, – сказала Ксения.

– Когда? – быстро и жадно спросила Саша.

Хлопнула дверь – Обедников в очередной раз вернулся, встал напротив Ксении, соображая: что делать ему с этой женщиной – бросить, обнять, убить?..

– Когда? – повторила Ксюша. – Давай завтра.

– Завтра?

– Да. Часов в пять.

– Где? – спросила Саша.

Ксюша улыбнулась:

– Давай на твоих Патриарших. На той скамеечке… Алло!

– Да, – отозвалась Саша.

– Значит, завтра, на Патриарших, в пять… Не опаздывай только.

– Не опоздаю… в пять…

– Ну пока, да? – спросила Ксения.

– Пока…

– Пока.

– Пока… Слушай, а… может, сегодня? – вдруг сказала Саша.

– Сегодня? – растерялась Ксения, глядя на готового к преступлению Обедникова и с ужасом ожидая каждую минуту явления ангела в отлично сшитом костюме. – Сегодня?..

– Ну ладно-ладно, – быстро сказала Саша. – Завтра.

…Этот разговор будет потом неотступно прокручиваться в памяти, заклинивая и заедая на одной и той же фразе… Но Ксения упрямо будет ждать, что зазвонит телефон и в трубке скажут:

– Это я!

И Ксения засмеется и ответит:

– Это ты!

Но телефон не звонил, и голос просил о другом: «А… может, сегодня?..» – и интонация его звучала в душе Ксении с такой точностью и с такой непоправимостью падала и падала из сиреневого капора цветная картонка… Цветная? Разве цветная? Боже, не все ли равно!.. да, цветная, с красной полосочкой…

Ксения никогда больше не увидит Саши – смешного, нелепого, нематериального Капора, пронесшегося мимо, прикоснувшись, задев и ранив ее жизнь, и рана болела. Капор исчез, исчез навсегда, превратившись однажды где-то в сиреневый сгусток одиночества…

– Что делать, Ксюша, – сказал Обедников. – Это может случиться с каждым из нас… когда-нибудь.

Да. Когда-нибудь. Но до этого Саша будет звонить день и ночь и просить Ксению все настойчивей и безысходней: «А… может, сегодня?..»

А ночью пришла телеграмма от Елены: Гай… инсульт…

Несчастье было полным.

Ксюша поймала такси, водитель взглянул на нее долгим пресветлым взглядом. «На Казанский!» – сказала Ксения и уже в пути вдруг опомнилась: почему на Казанский?! Ей же на Киевский!..

– А я и везу вас на Киевский, – ответил Пантелеймон.

– А я же сказала, кажется, на Казанский…

– А я не слышал.

– …как это? – не поняла Ксения.

– А я в глаза посмотрел – и повез на Киевский.

Это надо было осмыслить, додумать… потом.

– Все будет хорошо, – сказал на прощание Пантелеймон. – Все уладится, поверьте.

И Ксюша вдруг успокоилась, поверив сразу.

Дверь открыла Арина.

В кухне виднелся Алик-Вова. Алик-Вова пил от постигшего хорошую семью горя. Елена сидела у кровати Гая, смотрела на Ксению, не узнавая и принимая ее за Арину. Ксения села рядом и взглянула на Гая.

Она не узнала его: прекрасные черные волосы Гая были седыми… Ксюша заплакала.

Она плакала, пугаясь седого Гая, привыкая и тут же любя, и обещала Богу все жертвы – пусть только выживет Гай! Пусть откроет глаза – черные, любимые, родные глаза… А в окно глядела бесснежная мертвая зима, и казалось, что это навсегда.

Но прошло время, Гай открыл глаза. Но открыл не черные, а синие. Ксюша глядела в них, не понимая: как же так?.. Она ведь всегда знала, что у отца ее черные глаза – черные!.. А оказалось, синие…

И Гай смотрел на них своими синими глазами, смотрел, не опуская век, словно кадр мог смениться и разъединить их снова – Елену-младшую, Елену-старшую, Елену Прекрасную, – он смотрел на них, удерживая, не отпуская…

Алик-Вова тоже глядел на них. И пил от счастья.

Счастье было полным.

Любовь делала свои обыкновенные чудеса, Гай ожил, Елена заново учила его ходить, говорить и, казалось, впервые испытывала радости материнства. Ксюша смотрела на них: Гай и Елена были все так же прекрасны, как прекрасны старинные гравюры, и Ксения шла к окну благодарить в небесах Бога… и уточнить список жертв.

Ксюша взглянула в окно и обомлела: все, что было по зиме черным, корявым, мертвым, не нужным природе, вдруг зашумело белым, розовым, бальным!.. И Ксюша дивилась воскресению природы, этой