Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

Мой сын в лапах НКВД. Ты себе представляешь, что это?! Он единственное, что у меня есть… кроме партии! Теперь его забрали, а меня исключат из партии. Кто я буду? Никто, ноль без палочки… Но если можно спасти сына…

Его рука потянулась к початой бутылке водки. Другая была пуста. Морозов успел перехватить, убрал недопитую на шкафчик-бюро. Сам остался стоять. К Бороздину он испытывал отвращение пополам с брезгливой жалостью.

– Сразу хочу внести ясность в наши отношения. Мне плевать, во что игрались сынки партийных папаш, комсомольцы-энтузиасты, борцы за дело Ленина. Но из-за них может пострадать дорогой мне человек…

– Его мать бросила меня и сына, ушла к другому, – продолжал бубнить Бороздин. – Мы с ним одни на свете. Но Игорек меня не любит… я ему как враг… А что я могу?.. – истерично выкрикнул раздавленный горем родитель. – Против партии идти? Никогда этого…

– Что им могут предъявить? – оборвал Морозов пьяные стенания. – Только разговоры. Подростковая блажь, никаких доказательств подрывной деятельности. А вот это, – он выложил на стол взрывоопасную, как мина, тетрадку, – доказательство. Наверняка тут есть и почерк вашего сына.

Жирная надпись на обложке вещдока гласила: «Журнал “Карась и щука”. Выпуск 1»…

* * *

Витька Артамонов выкатился из кустов больничного парка прямо под колеса полуторки. Морозов ударил по тормозам: «Сдурел?!» Витька как ни в чем не бывало залез в кабину. «Поехали». – «Я на станцию. Тебе в поселок?» – «На завод. Прогуливаю смену. Все из-за этого». Артамонов бросил на сиденье между ними серую тетрадь, загнувшуюся после скрутки в рулон. «Что это?» Морозов глянул мельком, но подвоха не почувствовал. Витька раскрыл тетрадь и полистал: «Слушай, советский человек! Разве мы сейчас живем той жизнью, за какую боролись и умирали наши отцы, деды и старшие братья?.. СССР – страна, где нет прав и закона, страна невинных жертв и наглых палачей, страна, где царят раб и шпион… Все население Советского Союза делится на три категории: те, кто сидел в тюрьмах ОГПУ – НКВД, кто сидит там сейчас и кто будет сидеть потом. Других нет…»

Полуторка взвизгнула тормозами и мало не дотянула капотом до чугунного фонаря. Морозова вдавило грудью в баранку, Витьку шарахнуло лбом о стекло. «Что это?!» – совсем другим тоном повторил Николай.

Пока Артамонов путано излагал историю своего знакомства с бунтующей комсомолией на квартире какого-то парткомитетчика, историю первого и единственного за долгие годы сытного, до обжорства, Витькиного ужина в компании с красивыми, но недоступными девицами, в уме Морозова брезжило нечто смутно припоминаемое. Он вырулил с обочины и пустил машину на малой скорости. «Сожги», – посоветовал он, не желая ввязываться в мутное дело. «Не я рисовал, не мне и жечь», – отперся Витька. «А мне-то оно зачем?» – «Ну ты же этот… газетчик. Тебе и карты в руки». Морозов лишь испустил удрученный вздох в адрес неимоверной наивности давнего знакомца и бывшего односельчанина. Вслед за тем Артамонов принялся рассказывать, как подловил его на заводской проходной парень из той троцкистской комсы и потребовал отдать журнал, и Витька пообещал принести на следующее утро – однако ни в то утро, ни в следующие дни никто за тетрадкой не явился. А потом разнесся слух, что у заводского мастера Звягина НКВД арестовал обоих сыновей, и Витька, затеяв расследование, обнаружил, что и лучший дружок Леньки Звягина тоже попал под чекистскую раздачу, а значит, и все остальные из той лихой компании присели в энкавэдэшную кутузку. Тут уж Морозов почувствовал, как на песчинке вздора нарастает целый бархан ноющей тревоги. «Имена ты запомнил?» Витька помотал головой: «Я только брюхо набивал. Почти не слушал, что они болтали. Видел бы ты, Колян, сколько там жратвы было… Погодь! Который у них главный – его по фамилии называли. Бородин… Груздин… Бороздин. Да, точно, Бороздин. Сынок какого-то партийца. Девок как звали, не помню. У одной фамилия будто на шмат сала похожа…» – «Шмит?» – Морозов до белизны на костяшках сжал руль. «Ага! Шмит», – почему-то обрадовался Артамонов. Николай решительно приткнул злополучную тетрадь под сиденье, а Витьке рекомендовал уехать из города и вообще из области. «Подайся на дальнюю стройку коммунизма, где тебя не найдут». – «Еще чего, – фыркнул тот. – Нашел дурака коммунизм строить. Я на той квартире только жрал и пил допьяна. Ничего знать не знаю». Витька попросил притормозить у металлических ворот паровозоремонтного завода и выпрыгнул из кабины…

* * *

Бороздин-старший трясущимися руками листал рукописный журнал с художествами юных заговорщиков – оппозиционным манифестом, лозунгами, анекдотами, цитатами из революционных поэтов прошлого.

– Это не единственный экземпляр, у меня есть и второй выпуск, – сблефовал Морозов на случай, если тому придет в голову идея уничтожить тетрадь – залить водкой, порвать.

– Откуда у тебя?

– От тех, кого еще не арестовали, но могут. Вы должны помочь мне, – с нажимом проговорил Николай. – Это в ваших же интересах.

– Ты меня шантажируешь? – В пьяных глазах хозяина квартиры отобразилось немалое удивление: неизвестно кто, взявшийся с улицы, смеет грозить председателю райисполкома, не последнему человеку в городе и в целом районе.

– Нет, что вы. Эта тетрадь в любом случае попадет в НКВД, согласитесь вы мне помогать или нет.

Морозов протянул руку, намереваясь забрать журнал. Бороздин, даром что накачанный водкой, опередил его: схватил тетрадь со столика, и хоть не мгновенно, все же довольно быстро поднялся с кресла. Но лишних секунд на завладение ситуацией Николай ему не дал. Шагнул вбок и с разворота вбил локоть с усилением второй рукой под дых партийцу. Для рыхлой, расплывшейся комплекции Бороздина удар оказался даже слишком силен. Согнувшись, он повалился в кресло и с четверть минуты задыхался, как рыба, вытащенная из воды, тщетно хватая ртом воздух.

– Я же сказал, у меня есть и другой экземпляр этого прекрасного антисоветского лепета, – холодно бросил ему Морозов.

– Это ничего тебе не даст… Ничего не изменит, – захрипел Бороздин, продышавшись. – Карась и щука, какая чушь. Все серьезнее. Их обвиняют в террористических намерениях. В подготовке покушений на членов правительства.

Морозов имел представление о том, как лепят в НКВД дела о терроре, слышал рассказ об этом от сидевшего в лагере Степана Зимина. И все равно оказался не готов узнать подобное не о каких-то неведомых ему мальчиках и девочках, студентах и спортсменах, увлекшихся идеей нового революционного террора или просто попавших под давильный пресс политических зачисток, – а о молодняке, жившем в одном с ним городе. О юнцах, пытавшихся вовлечь в свою компанию его Женю – его почти невесту, как он уже давно думал о ней.

– Но