Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

крапивы и сныти. Со двора вернулся второй чекист – ничего не нашел. Милиционер связывал веревкой изъятую литературу и рукописи.

Отец Алексей поднялся. Перекрестил по очереди всех детей, обнял жену. Дарья с сухими глазами, не выпуская его из объятий, сползла на пол. Оказавшись снова на коленях и прижавшись лицом к его ногам, глухим голосом произнесла:

– Иди страдать за Христа.

Он благословил ее, покрыв голову крестообразным движением, и помог встать. Затем расстегнул ворот подрясника, снял с шеи нательный крест.

– Сохрани.

– Как же ты?..

Отец Алексей раздернул ворот шире и показал. Чуть ниже ключиц чернела свежая наколка в виде креста.

– Это не отберут, – объяснил он.

– Грамотный, – усмехнулся Старухин. Он наскоро набросал на бланке протокол обыска с перечнем изъятого. – Подписывайте, гражданин поп.

Когда выводили из дома, священник обернулся к старшему сыну. Тот так и стоял каменной статуей с отчаянно-ошарашенным выражением на лице. Отец Алексей бросил на подростка прощальный взор, хотел что-то сказать. Но не смог. Будто осознал в один миг, что стена отчуждения, выраставшая меж ними, доведена до самого потолка и теперь ее уж не разбить.

– Папа, не уходи! – Младший Арсений, напротив, пустился в истошный крик. Подбежал и прилип к отцу, обхватив за пояс. – Не забирайте папку, пустите его! Пустите!!!

Старухин за шею оторвал мальчика, грубо отпихнул. Арсений упал и с плачем забился на досках пола.

* * *

В седьмом часу утра телега с арестованным, грохоча по камням, въехала на двор муромского райотдела НКВД. Старухин тотчас направился внутрь здания, оставив священника под конвоем помощника оперуполномоченного Беликова и милицейского сержанта. Отец Алексей спрыгнул с повозки и принялся разминать ноги. Узелок с самым необходимым, который давно приготовила жена и в последний миг сунула ему в руки, он поставил наземь. Возница на пустой телеге, совсем юный деревенский парень, покатил к конюшне.

Дежурный, еще не сменившийся после ночи, дремал за столом, откинув затылок на стену. Старухин сильно щелкнул его по носу.

– Проспишь диверсантов, ворона. – Он был оживлен и возбужден удачно проведенным арестом, несмотря на бессонную ночь.

Дежурный от щелчка подскочил на стуле и схватился за нос. Из глаз брызнули слезы.

– Так точно, товарищ старший оперуполномоченный!

– Вызывай коменданта и оформляй арестованного, – распорядился Старухин. – Поп Аристархов из Карабанова.

Спускавшийся в эту минуту по лестнице с зевком во весь рот сержант Горшков не поверил ушам. Сбежал вниз и переспросил:

– Кто-кто?

– Конь в пальто. Тебе чего, сержант? – Старухин смотрел недружелюбно. Не любил, когда другие разевали рот на его добычу.

– Кого вы арестовали, товарищ Старухин?

Грубый тон старшего оперуполномоченного как рукой стряхнул с Горшкова сонливость. Ночь измотала его допросами подследственных, он шел домой отсыпаться. Но острая память и чекистская дотошность не оставили ему шанса на здоровый сон по крайней мере в ближайшие часы. Он настырно и въедливо смотрел на младшего по званию.

– Попа Аристархова из Карабанова, – повторил Старухин, едва не угрожающе придвинувшись к сержанту.

Спустя две секунды, потребовавшиеся для осмысления, Горшков с укоризной поинтересовался:

– А что это вы, товарищ Старухин, арестовываете свидетелей по делу, которое я веду?

– Не понял, – тот повел головой, как будто разминая шейные мышцы.

– Поп Аристархов – свидетель по делу антисоветской группы подростков, – настаивал на своем сержант. – Почему он арестован?

Старухин повернулся к дежурному:

– Чего рот разинул, оформляй клиента. – Затем к Горшкову: – А ну-ка пойдем ко мне.

В кабинете он первым делом выхлебал из горла графина всю остававшуюся там воду. Потом завалился на стул, растер веки и потребовал:

– Выкладывай!

– Поп Аристархов фигурирует в дневнике арестованного Звягина. Я намеревался вызвать его для дачи показаний, но вы меня опере…

– Тащи дневник, – оборвал Старухин недовольство сержанта.

Десять минут спустя старший оперуполномоченный просматривал помеченные красным карандашом фрагменты дневника Марлена Звягина, а сержант хмуро изучал выражение его широкого, как большой кирпич, лица.

«3 февраля. С Митькой относили в Карабаново нашему попу продукты и кое-что из одежды. Это все собрала мать и попросила отнести. Они там голодают и нищенствуют, сказала она, надо помочь… Он расспрашивал о нашей жизни, о школе, говорил, что раньше жили не так, а лучше. Я с ним поспорил. Напоследок он сказал, чтобы мы не хулиганили, а думали о жизни серьезнее, потому что наша жизнь будет тяжелой. Думаю, этот поп хороший человек. Но зачем ему бог? Еще он сказал: люди стали злы друг на друга, нужно бороться со злом, оно внутри. Побороть его внутри, тогда и везде зла станет меньше. Надо поговорить об этом с И.Б.»

Старухин дополнительно отчеркнул карандашом слова «наш поп», «бороться со злом, оно внутри» и инициалы И.Б.

– Кто такой И.Б., выяснили?

– Игорь Бороздин, сын председателя райисполкома. Все члены подпольной группы названы только первыми буквами имен, но мы вышли на всех.

– Зло внутри. – Старухин от удовольствия даже причмокнул. – Ты понял, сержант? Зло внутри СССР, и надо с ним бороться. Что тут еще есть? – Он пролистнул толстый альбом. – Как этот поп связался с молодняком, сказано?

– Сказано. В прошлом году, когда Аристархов был попом церкви на Казанке, он отбил Звягина у шпаны. Вчетвером били одного. Поп их разогнал и оказал Звягину медпомощь.

Старухин бросил дневник на стол.

– Втерся в доверие. Известный прием… Это у тебя не свидетель, сержант. Лопух ты, Горшков. Это у тебя обвиняемый! Пошли к начальству.

Смущенный собственной несообразительностью сержант едва успел прихватить вещественное доказательство – Старухин уже вылетел в коридор и вставлял ключ в замок. Стремительным шагом оба направились к кабинету Кольцова.

Начальника райотдела только что привезла на службу к восьми утра его эмка. В кабинете стоял секретарь, записывал в блокнот распоряжения на день. Последним пунктом был грузинский крепкий чай с лимоном. Оперативникам пришлось ждать: без служебного чая Прохор Никитич рабочий день не начинал.

Прихлебывая, Кольцов с каменным лицом выслушал их. Затем долго молчал, обдумывая. Наконец изронил:

– Объединяйте дела.

– Кто будет старшим в следственной группе? – уточнил Горшков. – Как старший по званию я…

– Твой помощник Кондратьев будет старшим! – Кольцов раздраженно стукнул донышком стакана о блюдце. – Не задавай глупых вопросов, сержант, и не лезь поперед батьки в женскую баню. Свободны оба. Носом ройте землю, тяните все, что тянется, нащупайте мне троцкистский центр в городе! Хребтиной чувствую, здесь он где-то, под боком у нас окопался.

– Так точно, товарищ Кольцов!

За дверью Старухин нежно взял Горшкова за пуговицу на гимнастерке.

– Насчет женской бани усек, юноша пылкий? Не путайся у меня под ногами, не то раздавлю, как таракана.

Он вручил сержанту оторванную пуговицу.

25