Охота на Церковь - Наталья Валерьевна Иртенина

спрашиваю про разговоры с антисоветским душком, понятно? Контрреволюционные анекдоты или стихи кто-нибудь в классе распространял?

– Я не слышал, – сказал Грушкин. Юрка только пожал плечами.

– Говорил кто-нибудь, что зря расстреляли старых вождей революции, соратников Ленина? Кто-нибудь жалел их? Про убийство товарища Кирова были высказывания?

– В декабре был митинг памяти Кирова, – старательно вспоминал Фомичев. – Там говорили про троцкистов, что лучше их не расстреливать, а вешать. Кирова сильно жалели. А что тут антисоветского-то?

– Тебя вызвали отвечать на вопросы, а не задавать и делать выводы! – вдруг набросился на него с криком директор. – А ну встань ровно!

Юрка отлип от шкафа, на который опирался. Он испытывал острую неприязнь к этому широкому, низкорослому, с неказистым лицом человеку, главными свойствами которого были, конечно же, собачья преданность партии и навыки тюремщика.

– Товарищ Чемякин, я сам поговорю с ребятами, – вмешался чекист.

– Конечно, конечно, товарищ Горшков. – Директор энергично постучал себя сзади по толстой шее. – У меня эти ребята вот уже где! Пьют, дебоширят, матерятся, бьют комсомольцев…

– Я комсомольцев не бью, – быстро возразил Фомичев. – Я сам кандидат в комсомол.

– Еще посмотреть, кто тебя протащил в кандидаты, – пробрюзжал директор. – Дружка твоего Звягина осенью только по просьбе отца, заводского мастера, не выгнали из школы.

– За что? – тут же заинтересовался энкавэдэшник.

– Ругался матом на девочек. Это, товарищ сержант, на девяносто процентов не наша, не советская молодежь. Недисциплинированные, дерзкие, срывают уроки и школьные мероприятия. Если по ним не принимать меры, они еще себя покажут, государство от них еще наплачется.

– Ну это, однако, преувеличение… – заволновался очкарик Грушкин.

– Тебя никто не спрашивает!

– Товарищ Чемякин. – Чекист жестом попросил директора умолкнуть. – Успокойся, – он заглянул в свои бумаги, – Петя. Вас никто не обвиняет. Мы просто беседуем о вашей школьной жизни. Я сейчас задам вам вопрос, а вы оба не торопитесь отвечать, подумайте как следует, напрягите память.

– Задавайте ваш вопрос, – поторопил его Юрка, внезапно охрипнув. – Хватит уже тянуть за причинное место.

Чекист хмыкнул, уставившись на него с пронзительным интересом. Фомичев поежился.

– Задаю. Что вам известно о существовании в школе нелегальной группы, которая прицельно срывает учебный процесс, морально и идейно разлагает ваших товарищей, ведет подпольную политическую агитацию? Под разложением и агитацией надо понимать рукописные материалы, карикатуры, листовки, рисованные фашистские свастики на стенах, глумление над портретами советских вождей.

– Ну-у… – Юрка закатил глаза. – Рисовали рога Сталину в красном уголке. А кто, я не знаю. Наверное, мелюзга. С уроков сбегали всем классом, точно. Кто был заводилой, не помню.

– Никто не был, просто так получалось, – добавил Грушкин. – Но я не поддерживал.

– На переменах дрались. В туалете вино пили, – сознавался Фомичев. – А что тут такого-то?

Оба чесали в головах, силясь припомнить еще что-нибудь нелегальное.

– Это все? – сухо спросил сержант. – Больше ничего не хотите мне рассказать?

– Вроде все.

– Ладно, можете идти.

Сдерживая вздох облегчения, Юрка потопал вслед за Грушкиным к двери кабинета.

– Фомичев, задержись на минуту, – окликнул его чекист, и Юркино сердце снова ухнуло к пяткам. – Зайди завтра в райотдел НКВД. Адрес я тебе тут написал. – Сержант подвинул клочок бумаги через стол. – Заберешь письмо от отца.

– А… почему оно у вас?

– Ты разве не знаешь, что вся переписка ссыльных проходит через органы?

Юрка изумленно-настороженно взял бумажку и на полусогнутых вышел в коридор.

* * *

В квартире за дверью яростно и нетерпеливо заливался звонок. Юрка отпустил кнопку и примерился было стучать ботинком, но первый же удар пришелся в пустоту.

– И звонют, и звонют, – ворчала открывшая домработница. – Чего надо-то, сокол чумазый?

– Геннадия Петровича.

– Ишь ты, Геннадия Петровича. Это кто ж такой? Никак Генка? Ну проходи, важная птица. – Женщина впустила его в прихожую. – Да башмаки-то сыми, полы после вас не намоешь.

Юрка босиком влетел в комнату Брыкина-младшего и плотно закрыл за собой дверь. Генка бросил на кушетку роман Жюля Верна.

– Ты чего?

– Меня вызвали в НКВД! – выпалил Фомичев. – В школе был чекист, допрашивал всех. Змеиными глазами шарил, как базарный карманник руками.

– Про Звягина выпытывал?!

– Про Леньку он ни гу-гу. Кажется, они в точности ничего не знают, наугад раскидывают сети. Ленька молчит, зуб даю. Даже если его подвергнут пыткам…

– Пытки в энкавэдэшне никто не выдержит, – хмуро заметил Брыкин. – Не помнишь, что ли, как старые ленинцы Зиновьев, Каменев и Пятаков соловьями на суде разливались.

Юрка нервно закусил губу.

– Все равно у них ничего нет на нас. Меня будут вербовать в стукачи, это и суслику понятно.

– Если откажешься, считай, всё: ходу тебе в жизни не будет, – со знанием дела сказал Генка. – Они злопамятные.

– А если соглашусь для виду? Ты читал книжки про двойных агентов?

– Нет, Юрка, тебе хана, – уверенно топил его в безнадежности Брыкин. – Коготок увяз – всей птичке пропасть. Лучше подайся в бега. Завербуйся рабочим на Колыму, там народ нужен.

– А как же наше дело? Союз спасения России?

– Ты должен пожертвовать собой ради нашего дела. – Генка положил руку ему на плечо. – Порвать всякие связи с Союзом спасения, чтобы не утопить нас всех. В ином случае нам придется тебя убрать. Подпольная работа на революцию – жестокая реальность.

– Куда убрать?

– В могилу, – невозмутимо ответил Брыкин. – Наган я у отца возьму.

– Да ты чего, Генка? – заморгал Фомичев.

– А ты думал! Между прочим, – Брыкин снова завалился на кушетку и взялся за книжку, – у нас сегодня тоже было разбирательство. Ты хоть помнишь, как мы облили мочой из чайника нашего комсорга? Я – смутно. Однако пришлось повиниться. Наш директор сказал, что, если б не мой отец, меня выставили бы из школы без аттестата.

Юрка растерянно переминался с ноги на ногу.

– Так ты скажешь Игорю?

– Да, тебе самому лучше ни с кем больше не встречаться. За тобой, наверное, уже следят. Если там спросят, зачем был у меня, скажи, что занимал рубль, принес долг. Понял?

– Ага. Ну пока. Прощай, Генка. Не поминайте… если что.

Фомичев грустно поплелся прочь, раздумывая, где достать деньги на билет до Колымы.

22

Солнечные блики играли на речке, лениво волочащей свои невеликие прозрачные воды в большую реку Оку. Гудел шмель, обирая цветки, стрекотало майское разнотравье. Поодаль весело прыгали в речку с подмытого взгористого берега озорующие мальчишки. Отец Алексей, засмотревшись на них, заложил книгу плетеной лентой. Потом снова открыл и ногтем отчеркнул на странице место, над которым размышлял уже четверть часа.

– К вам можно, батюшка?

– Да-да, конечно, – встрепенулся священник, удивившись неожиданному вопросу и еще более – человеку, который задал его. – Места в партере у природы не куплены,