Лишний - Дмитрий Болдин

Я не знаю, Андрей, — взволнованно отвечает мама. — Дома, наверное, или гуляет. Я в салоне сейчас…

— Где она гуляет?!

— Я не знаю, Андрей. Она планировала пойти погулять. Андрей, что случилось?! Ты меня пугаешь.

— Мам! Там ее фотография!

— Где «там», Андрей?

— В телеграме!

— В каком телеграме! Ты о чем, Андрей? Ты вообще где?

— Мам, я в такси.

— Куда ты едешь, у тебя же самолет? Андрей, что произошло?! Говори!

— Юля пропала.

На несколько секунд, которые кажутся вечностью, повисает тишина, после чего мама произносит:

— Как пропала? Куда? — Я слышу, как голос мамы начинает дрожать и она, отводя телефон от уха, кому-то говорит: — Заканчивайте поскорее! — а потом возвращается ко мне: — Андрей…

— Мам! Звони всем, кто знает Юлю.

Я кладу трубку и быстро набираю номер отца.

— В самолете? — сразу спрашивает он.

— Пап! — громко говорю я в трубку. — Пап! Пап, мне кажется…

— Подожди, я дверь закрою, — говорит он, а потом возвращается. — Успокойся и скажи: что произошло?

— Мне кажется, Юля пропала.

— Что?!

— Юля пропала! Юля пропала! Ю-у-у-уля пропа-а-а-ала! — кричу я и чувствую тревогу отца на том конце. — Подними все свои связи, которые есть, — пусть ищут Юлю!

— Ты можешь объяснить?! — громко спрашивает он.

— Пап, умоляю…

— Хорошо. Ты где?

— Домой еду. Умоляю, пап, всех поднимай.

— Я понял.

— Пап… Я тебя люблю, пап… — Я слышу, как отец кого-то громко зовет к себе в кабинет, а потом говорит в трубку:

— Будь на связи.

Я кладу трубку, тут же мне снова звонит Катя, и я отвечаю на звонок и слышу, как она кричит. Я понимаю, что она про фотографию Юли. Я плачу еще сильнее и говорю, что все видел и обо всем знаю, что уже несусь домой, а она отвечает, что скоро приедет.

Выбегаю из такси и несусь к подъезду, из которого выходят незнакомые люди, успеваю проскочить в незакрывшуюся дверь, запрыгиваю в лифт и бью по кнопке этажа.

Дома кидаю сумку на пол и бегу в комнату Юли, которая оказывается пуста. Я ищу в комнате что-то, но сам не знаю что. Роюсь на столе, ничего не нахожу, моя и мамина комнаты тоже пусты. Забегаю в ванную, включаю свет, там тоже ничего, иду в гостиную.

Я медленно осматриваю большую комнату, но никаких изменений не замечаю.

— Юль, ты где?! — кричу я, а потом понимаю, что здесь уже никто не ответит, и возвращаюсь в комнату Юли.

Зачем-то открываю шкаф, в нем висят футболки, свитшоты и худи. Вытягиваю один из ее балахонов, и он оказывается тем самым, который я ей подарил, когда она приехала в Штаты. Черный балахон с банальной надписью: «I LOVE NY», она о нем так мечтала. Я прижимаю его к лицу, улавливая едва исходящий запах сестры, и громко плачу, потом достаю из кармана телефон и начинаю заказывать такси, но не понимаю, какой пункт прибытия поставить, и долго смотрю на экран, на котором появляется уведомление «Высокий спрос. Время подачи может занять больше времени», медленно поворачиваю голову в сторону коридора, где расположен стол, на котором стоят семейные фотографии и высохшие цветы. Подхожу к нему, смотрю на отражение в зеркале, берусь за ручку выдвижного ящика, резко дергаю на себя и опускаю взгляд.

Перед глазами какие-то документы, карточки, сертификаты и ключи от автомобиля, которые я с дрожью беру в руку, сжимая в кулак и чувствуя холод от металлического брелока в виде черного знака бесконечности.

У прадеда была старая «нива», на ней он иногда выбирался в город, чтобы навестить оставшихся друзей и под вечер вернуться домой с лимонадом и медом, который ему передавал кто-то из знакомых. Иногда прадед выезжал на машине до местной свалки, чтобы выкинуть скопившийся мусор, а потом прокатиться вдоль поля и сделать круг вокруг поселка. Каждый раз он брал меня с собой в это путешествие, несмотря на то что мама возражала, но прадеда было трудно переубедить, да и я всегда просился с ним, и мама ничего не могла поделать, кроме как сказать нам: «Недолго!» И отдельно деду: «Аккуратнее веди! Немолодой уже».

В салоне «нивы» всегда пахло смазочным маслом, запах которого смешивался с запахом старых мешков, они лежали на заднем сиденье, из них всегда торчало сено. Прадед ездил медленно по оживленным улицам села и набирал скорость только на пустых проселочных дорогах. Однажды мы ехали вдоль поля, и он остановил машину, сказав:

— Хочешь порулить?

Я согласился, но не понял, как это буду делать, если еще не достаю до педалей, на что прадед отстегнул мой ремень безопасности, пересадил меня к себе на колени и сказал, что сейчас все будет. Он велел, чтобы я крепко схватился за руль и смотрел на дорогу, а он будет жать на педали. Я вцепился всеми силами, и «нива» начала движение — сначала медленно, а потом быстрее. Когда навстречу проехала какая-то машина, прадед сбавил скорость и сказал, что я могу посигналить, и я два раза нажал на гудок на руле, а он махнул рукой проезжающему навстречу человеку в красных «жигулях», которые моргнули нам аварийкой два раза, и водитель помахал в ответ. Когда «жигули» проехали, дед надавил на газ, и мы двинулись дальше. Я плавно и с волнением крутил тяжелый руль, чтобы аккуратно вписаться в повороты, и у меня выходило хорошо, а когда я подумал, что в этом нет ничего трудного, на одном из поворотов я опустил голову и увидел, как прадед коленями помогает мне крутить руль. Я ему сказал, что так нечестно, на что он мне ответил, что ничего не делает.

Мы долго с ним так ехали, а когда вернулись домой, нас ждала взволнованная мама, накричавшая на нас за то, что мы поздно вернулись и она вся извелась от волнения. А когда я ей рассказал, что сам вел машину, она приказала идти в дом, и настроение резко упало, а прадед положил свою старую морщинистую руку на мое плечо и сказал, чтобы я не расстраивался, потому что сегодня был хороший день. Он стоял рядом со своей машиной, а мама ждала, когда я уйду, чтобы с ними поговорить.

Каждый год я ждал лета, чтобы снова прокатиться с прадедом за рулем, и каждый раз мы говорили маме, что я буду сидеть только на пассажирском сиденье и всегда пристегнутый, и каждый раз мы ее обманывали, потому что рядом с полем прадед всегда останавливал машину и пересаживал меня к себе на колени. Но поездки становились короче, чтобы мама не волновалась за нас, а потом и вовсе прекратились, когда прадед совсем постарел.

Когда мы вышли на улицу после урагана, под ногами лежали разбросанные ветки деревьев, в воздухе сильно пахло мокрым асфальтом, а когда мы дошли до сарая, то увидели, что на «Ниве» лежит ствол дерева, помявший крышу и капот. Я посмотрел на прадеда, и мне стало грустно. Тем же летом он продал кому-то машину, и я ее больше никогда не видел, да и прадеда в то лето видел в последний раз.

Минус первый этаж, и я на парковке. Охранник с удивлением провожает меня взглядом,