Лишний - Дмитрий Болдин

— Не-не, мне пока хватит, — говорю я, смаргивая, — хватит.

Катя делает шаг ко мне, берет за руку, в которой сигарета, притягивает ее к своим губам, затягивается, выдувает дым мне на грудь, поднимает глаза и говорит:

— Не загружайся, Андрей. Я не буду давить на тебя, просто пусть все будет хорошо. Хорошо? — спрашивает она.

— Угу, — говорю я и снова затягиваюсь, а Катя становится на носочки, прислоняется своими губами к моим, вдыхает дым из моего рта и выпускает его под потолок, а потом быстро целует в губы и говорит:

— Давай все-таки еще разложимся и пойдем к нашим. Все хорошо, дай купюру!

Когда идем через основной зал, на сцене я вижу Курта Кобейна, который сидит у микрофона, играет на гитаре и поет «The Man Who Sold The World». На нем синие кеды, голубые джинсы, белая майка, поверх которой надета рубашка, а поверх нее — белая куртка-барашка, и мне хочется подойти ближе к сцене и всмотреться в его закрытые глаза, а может, даже подняться к нему на сцену и потрогать его, но потом вспоминаю, что это клуб «27» и здесь все не по-настоящему. Я поднимаюсь в вип и падаю на диван, а Ксюша со Светой берут у Кати пакетик и черную карточку и выходят из-за стола, на котором стоит уже много пустых бокалов, какая-то еда, одно блюдо — скорее всего, тирамису — в виде могилы, в которую воткнута металлическая вилка. Артем спрашивает, как все прошло, Катя говорит, что очень хорошо; я тоже говорю, что все круто, беру в руки меню и вижу, что крови на нем становится больше и она расползается по бумаге, а потом я вижу, как падает красная капля. Я провожу по ней большим пальцем, оставляя кровавый след на бумаге. Потом кровь начинает литься тоненькой струйкой, я поднимаю голову, Катя с Артемом с испугом смотрят на меня

— Старик, пиздец, ты чего? — спрашивает Артем.

А я снова опускаю голову и вижу, как кровь попадает на рукава черной джинсовки, а потом я дотрагиваюсь до своего носа, отвожу руку и смотрю на пальцы, на которых появились следы крови.

— Возьми! — кричит Катя и протягивает ворох бумажных белых салфеток. Я беру их, прикладываю к носу, направляюсь к туалету. У бара я слышу, как кто-то говорит мне в спину: «Надо заказывать его портрет», а Курт Кобейн на сцене громко поет «Smells Like Teen Spirit», из туалета выходят Света с Ксюшей, они видят меня и говорят почти хором:

— Блядь, что с тобой?

Быстро забегаю в кабинку, закрываю дверь, выбрасываю в ведро окровавленные салфетки и наклоняюсь над белой раковиной, которая в секунду пачкается. Включаю холодную воду, начинаю тереть переносицу и высмаркиваться кровью, а эхом из зала доносится: «Hello, hello, hello, how low? Hello, hello, hello…» Я высмаркиваюсь с такой силой, что края раковины покрываются красными каплями: «What the lights out, it’s a less dangerous. Here we are now, entertain us». Пытаюсь остановить кровь, но она течет не переставая, и паника возвращается c такой силой, что подкашиваются ноги.

Я поднимаю взгляд к зеркалу и вижу в нем потемневшего себя с красными линиями под носом, которые останавливаются на верхней губе, и я облизываю ее, чувствуя во рту привкус железа, а потом что-то на меня находит, и я с размаха бью кулаком по зеркалу и вижу в нем знакомую паутинку из осколков, по которой скатываются капли крови, и в этой паутинке — свое преломленное отражение.

Я открываю глаза и вижу белый потолок, поворачиваю голову и понимаю, что лежу в своей комнате. Убираю левой рукой с себя одеяло, на котором замечаю пару красных капель, и чувствую, как свело правую руку. Поднимаю ее и вижу несколько небольших порезов, обработанных то ли йодом, то ли еще чем-то, по краям которых — застывшая кровь. Начинаю сжимать и разжимать кулак, чувствуя тянущую боль. Провожу левой рукой под носом и смотрю на чистые пальцы. Медленно встаю — электронные часы показывают, что уже полдень, — дохожу до окна и закрываю шторы, чтобы солнце не так сильно убивало, а потом открываю шкаф, на вешалках замечаю вчерашнюю одежду в следах крови. Беру джинсы, майку, куртку и охапкой скидываю все в сумку. В телефоне несколько сообщений от Кати:

«Напиши, как проснешься».

«Береги себя, пожалуйста».

«Все хорошо. Все».

Открываю режим фронтальной камеры и смотрю на лицо на дисплее: заспанные глаза с темными кругами, волосы, свисающие до век, прокушенная нижняя губа. Кидаю телефон на кровать, надеваю шорты, белую майку и направляюсь прямиком в ванную, краем глаза замечая, что в гостиной сидят мама с Юлей. Мама спрашивает:

— Ты будешь завтракать?

— Конечно! Я быстро! — Забегаю в ванную комнату, где чищу зубы, а потом долго умываюсь ледяной водой и чувствую, как правая рука начинает неметь. Я выключаю воду, отворачиваюсь от зеркала и утыкаюсь лицом в белоснежное полотенце. Cтою так около минуты, а потом смотрю, не осталось ли на полотенце следов крови.

В душе смотрю на то, как по телу быстро бегут горячие капли воды, а потом снова подношу правую руку к глазам и вижу, что следов застывшей крови и йода не осталось, только порезы, которые начинают болеть сильнее. После душа я открываю шкафчик, достаю банку Advil, проглатываю одну таблетку, запивая водой из-под крана, а потом закапываю глаза. Одеваюсь и выхожу из ванной, пряча правую руку в кармане шорт.

— Кофе и оладьи, дорогой! — говорит мама и ставит на столешницу тарелку, а потом стакан.

— Шик! — Я подхожу к Юле, которая смотрит какое-то видео в телефоне, целую ее в макушку, а потом целую маму в щеку, сажусь так, чтобы они не видели мою правую руку.

Юля откладывает телефон в сторону и смотрит на меня, а я замечаю ее взгляд и подмигиваю ей.

— Как встретились вчера? — спрашивает Юля.

Левой рукой беру стакан с кофе, делаю глоток, а потом отвечаю:

— Да обычно. Посидели. Попрощались. Разъехались.

— Как Катя? — спрашивает мама и включает вытяжку, после чего закуривает сигарету.

— Нормально, держится, как и все.

— Бедные дети… — тихо говорит мама и стряхивает в пепельницу столбик пепла, — сегодня должна с ее мамой встретиться.

— Зачем? — спрашиваю я и беру в левую руку вилку, пытаюсь отломить кусочек оладьи, а Юля сначала смотрит на это нелепое зрелище, а потом мне в глаза, я неловко улыбаюсь ей в ответ, после чего кладу вилку и беру левой рукой оладушек, откусываю кусок.

— Может, варенья? — спрашивает Юля. — Или сметаны?

— Варенья.

— Хотели пообедать, потом в салон, — говорит мама, — мой водитель отвезет тебя в аэропорт.

Я смотрю на маму и отвечаю:

— Мам, не переживай, я такси закажу.

— Да что ты будешь деньги тратить? — она затягивается сигаретой.

— Мам, тут всего полторы тысячи доехать, прекрати, не волнуйся.

— Как знаешь, — говорит она, а Юля приносит варенье в блюдечке и ставит рядом со мной.

— Спасибо, сестренка! — Я макаю в варенье оладушек и отправляю кусок в рот, а Юля садится рядом со мной с правой стороны и смотрит на мою руку в кармане. — Что бы я делал без тебя…

— Во сколько будешь выезжать? — спрашивает Юля.

Я нервно улыбаюсь оттого, что она снова смотрит на мою правую руку, но отвечаю:

— Часа в четыре, думаю.

— Значит, попрощаемся, — говорит она.