Лишний - Дмитрий Болдин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прикуриваю Кате сигарету, которой она несколько раз глубоко затягивается, а потом продолжает:
— Его правда никто не просил выключать общий свет. Никто не просил…
— И? Что дальше было, когда он погасил свет?
— Он поставил концертную запись My Chemical Romance в Мехико.
— Да, он любил этот концерт и всегда говорил, что отдал бы все, чтобы оказаться там и увидеть, как из Джерарда Уэйя выходит душа. Хотя мне кажется, это все было показушно. Я про концерт, не про Алекса. Угу. Что было дальше? — Я закуриваю сигарету и приоткрываю окно.
— Он врубил его, на столе разложил много-много дорог под «Welcome The Black Parade» и начал их убивать, а потом мы все присоединились.
— А девочка что? — спрашиваю я, глядя на то, как Катя смотрит через лобовое куда-то вдаль. В сторону высоток с их огнями.
— Девочка…
— Да, что она-то там делала?
— Она лежала…
— Ебаный ад! Откуда он ее вообще взял?
— Мы не спросили.
— То есть вам всем было похуй, что вы долбите, а рядом лежит какая-то несовершеннолетняя девочка?
— Нам было просто хорошо, Андрей! Мы же там все были не в себе немного. Там не было тех, кто остался в стороне… и..
— И? Что дальше? Мне, блядь, сейчас пиздец как страшно, Кать! Я впервые слышу об этом.
— А ты с кем-то общался, что ли, из наc, когда свалил?! — Катя поворачивается ко мне и пристально смотрит.
— Нет.
— Алекс начал целовать ее… — У Кати дрожит голос, и она отворачивается, а я стряхиваю пепел мимо открытого окна.
— Вот же мудак!
— А потом он начал раздевать ее, рвать на ней одежду. Кажется, что это был кто-то другой. Как бы Алекс, но только снаружи. Внутри какой-то зверь был. Ну, или мне так казалось, потому что я тогда тоже много приняла.
— Зверь…
— А потом он положил ее на пол и…
— Что он сделал?!
Сигарета в руках Кати начинает дрожать с такой силой, что кажется, вот-вот — и упадет ей на платье.
— Он начал ее трахать!
— А вы что?!
— Мы стояли. Ну, кто-то сидел на диване. Ксюша вроде бы с парнем. Не помню точно. — Катя нервно затягивается сигаретой и выдувает дым под потолок.
— Это, блядь, просто ад, Кать! Это ебаный ад. И Алекс… ублюдок.
— Мы все там были. Не вини его одного, он наш друг.
— Наш друг ебал несовершеннолетнюю! Он наш друг? Наш?
— Его больше нет…
— А вы что стояли?
— Мы смотрели. Кто-то снимал на телефон еще.
— Почему никто его не остановил?
— Потому что, наверное, мы все были где-то немного не там. — Катя поворачивается в мою сторону, и я замечаю, что ее глаза становятся влажными. — Может, если бы ты не уехал…
— Что тогда бы было? Я бы его остановил?
— Нет. Что не было бы там никакой девочки.
— То есть ты хочешь сказать, что я, блядь, виноват? Класс, здорово придумала!
— Я не совсем это имела в виду…
— А что тогда?! Если бы я не уехал, я бы не позвал Алекса, он бы ко мне не поехал, а потом не вернулся бы обратно к вам с этой девочкой?
— Скорее, я говорю о стечении обстоятельств. Если глобально.
— Если глобально, вы смотрели, как ебут несовершеннолетнюю! Меня не вписывай в это дерьмо! — громко говорю я и делаю глубокую затяжку.
— Блядь, может, закончим и я тебя до дома подкину?
— Закончи сначала ту вечеринку.
— Она закончилась. Два года назад. Сука! — Катя бьет по рулю руками, и небольшой столбик пепла падает ей на платье. — Мы договорились, что про это никто и нигде не будет говорить. Никогда.
— Что было в конце? — тихо спрашиваю я.
— Девочка отключилась. Алекс продолжал ее ебать.
— Сука! — громко вскрикиваю и выбрасываю окурок в открытое окно.
— И только потом кто-то крикнул, что пора заканчивать. А Алекс только через минуту вышел из нее и лег рядом. Смотрел в потолок и смеялся. А потом начал подпевать: «I don’t love you like I did yesterday». А потом все как-то постепенно поняли, что произошло. Все, кроме Алекса.
— Пиздец. Пиздец!
— Да… мы как-то все в себя начали сразу приходить.
— А девочка?
— Девочка — нет. Она была по-прежнему в отключке.
— Ебать, — тихо говорю я, — что с ней?
— Кто-то начал трясти ее, кто-то побежал за водой. В итоге вызвали скорую. Приехали медики. Откачали ее. Увезли. Алекс закрылся в комнате. Мы слышали, как он с кем-то говорит по телефону, плачет, матерится. Вышел только утром. Сел в машину и уехал.
— Пиздец…
— Давай я доброшу тебя до дома, — тихо говорит Катя.
— Я сам доеду давай.
Но Катя жмет на газ и просит пристегнуть ремень, а я смотрю себе под ноги и слышу, как она начинает плакать, а потом включает дальний свет.
Весь день я думаю об Алексе и той девочке: где он ее взял, почему она села к нему в машину, как он ее удолбал, что было у него голове, почему он не смог остановиться и почему его никто не остановил? Я думаю об этом, и мне становится так плохо, что по несколько раз я хожу умываться холодной водой. Я не беру телефон, не смотрю в окна, не включаю телевизор, не ем. Весь день я прокручиваю в голове то, что услышал ночью. Я не сразу вспоминаю, что в тот же день я сбил человека и его никто не смог спасти.
Все утро и день было солнечно, и лишь под вечер небо затянуло облаками, а за ними появилась серая полоска, которая приближалась к нашему дому и небольшому кукурузному полю соседей. Серый лоскут становился темнее и шире, он поглотил часть светлых облаков, делая их сначала странно желтыми, а потом зеленоватыми, цвета синяка на теле. Подул сильный ветер, и соседка, которая собирала в тот момент кукурузу, разогнула спину и посмотрела в сторону горизонта, потом взяла корзину и пошла домой, а я все смотрел на небо, цвет которого никогда до этого не видел. На крыльцо вышел прадед и посмотрел через виноградные листья куда-то вдаль, а потом сказал, что такое редко случается и ему надо закрыть сарай и выключить в нем проводку. По дороге он встретил маму и Юлю, они о чем-то говорили. Юля прибежала ко мне и сказала, что мама велит идти в дом. Я сказал, что дождя нет и смысла пока в этом никакого, и предложил ей посмотреть вместе на небо. Прадед пропал в сарае, а мама — за углом дома.
— Что сейчас будет? — спросила Юля.
— Ничего, — ответил я, — просто небо меняет цвет.
— Такое бывает?
— Ты просто смотри, как все это красиво.
Ветер
