Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

назначать на должности бальи означенных лиц, поскольку их нельзя наказать за проступки как людей церкви. Эта практическая сторона вопроса должна была усилить аргументы Бомануара, направленные против клириков на королевской службе[554].

Ответ чиновников на прямые нападки «теологов», прежде всего Никола Орезма и его сторонников, содержится в трактате «Сновидение садовника», где королю был даже брошен упрек за то, что он держит «рядом с собой священников, которым скорее пристало быть со своей паствой, чем в Королевском совете». В этом трактате позиция королевских должностных лиц выражена предельно откровенно: «главное дело и знание короля должны состоять в добром управлении своим народом по совету мудрецов, под коими я разумею юристов, сведущих в праве каноническом и гражданском, в кутюмах, конституциях и законах королевских». Автор превозносит практические знания и опыт, являющиеся главным достоинством юристов: «ведь не будет больной обращаться к тому, кто лишь знает о болезнях, но не умеет их лечить». Наконец, он открыто нападает на Орезма и его сторонников из Университета: «не должен король назначать на управление народом философа, пусть и знающего все книги "Этики", "Экономики" и "Политики"», — явный намек на Орезма, который эти произведения Аристотеля перевел на французский язык, — «хотя некоторые из них слишком высокого мнения о себе и считают, что им наносится большой ущерб, раз мир управляется не ими и не по их советам; и называют юристов идиотами в политике, но при всем уважении и почтении к философам, опыт — матерь всего, а каждый по опыту знает, кто больший идиот, юрист или философ — в добром совете об управлении народом и в добром суде»[555]. Эту позицию разделяла и Кристина Пизанская: она рекомендует королю советоваться с теми, кто сведущ в конкретном вопросе, например «в делах правосудия вовсе не с воинами и рыцарями, но с легистами и знатоками этих наук». Хотя духовенство и студенты университетов, по мнению Кристины, составляют «честь и славу королевства», но их роль она сводит к заботе о спасении душ подданных короны. Таким образом, согласно ей, не может быть и речи о монопольном положении духовенства в окружении короля, скорее наоборот, они должны быть устранены от дел управления: «для блага душ — теологи…. для управления политикой королевства — почтенные, образованные и сведущие легисты», более того, «теологи не самые мудрые люди… их разум основан на книгах, но с трудом применяется на практике… и в делах мирских они мало искусны»[556].

Та же позиция применительно к области финансов выражена автором «Совета Изабо Баварской»: «и чтобы в деле финансов не назначались бы люди церкви, ибо им вмешиваться в финансы королевства вовсе не подобает, пусть служат Богу и молятся за короля, как им положено»[557]. Разумеется, особое внимание уделялось Королевскому совету. Филипп де Мезьер обвинял духовенство в ложных жалобах на насильственное привлечение в Королевский совет, хотя они сами туда стремятся и ищут там лишь обогащения, и советовал королю изгнать таких советников[558]. Весьма характерно свидетельство монаха из Сен-Дени Мишеля Пинтуэна о вмешательстве депутатов Парижского университета в составление кабошьенского ордонанса на Штатах 1413 г. Он недвусмысленно выразил изумление самим фактом участия университета в выработке реформы управления. Передавая слышанные им возмущенные разговоры «почтенных людей большого опыта и знания», он подчеркивал, что члены университета — люди «специального знания, привыкшие жить среди книг», которым не пристало вмешиваться в чуждую им сферу[559]. Позднее герольд Беррийский также с осуждением писал о вмешательстве Парижского университета в политические дела, намекая на неуместность такой претензии[560].

Таким образом, тема взаимоотношений короля и его администрации, будучи частью обширной сферы политической мысли позднего Средневековья об «идеальном государе», свидетельствует о сложном процессе легитимации государственного аппарата. Анализ выявил сохранение центральной позиции короля в сфере управления, что свидетельствует об устойчивости архаичной личностной концепции монархической власти. Однако можно констатировать ее модификацию и появление ростков новых аспектов «службы короля». От последнего по-прежнему зависит всё, и это способствует повышению внимания к личным достоинствам монарха, в круг которых теперь входят и знания, и опыт управления, и следование законам, и ответственность за выбор и работу чиновников. Так вырабатывалось само понятие государственной службы как служения общему благу, как гражданской добродетели, повышая престиж знаний, образования, книг, усиливая коллегиальный принцип управления.

Спор о составе Совета и контроле над действиями короля отразил специфику французской монархии. «Знаком ее исключительности», по выражению Жене, была роль, которую играли королевские служители в утверждении власти короля Франции. Являясь поборниками королевского суверенитета, отстаивая на практике — в судебных приговорах, в нормативных актах, в политических трактатах — наиболее смелые и амбициозные теории, они внесли решающий вклад в трансформацию представлений о природе и назначении «службы» короля. Знаменательно, что именно королевские служители выступали последовательными защитниками авторитарного принципа и всевластия государя[561]. Современники, в частности Мезьер и Орезм, не напрасно обвиняли чиновников в том, что они склоняют короля к тирании, под которой подразумевали пренебрежение традиционными лимитами самовластия[562].

Причиной такой позиции королевских должностных лиц являлся, не в последнюю очередь, «символический капитал», который они извлекали от всевластия монарха, чьи функции на деле они сами и исполняли. Уже легисты Филиппа IV Красивого идентифицировали персону монарха с идеей государства[563]. С помощью такой идентификации они легитимировали собственную власть, уповая на разделение обязанностей внутри бюрократического поля. Одновременно они пытаются оттеснить от трона традиционных советников — теологов и университетских интеллектуалов. Доказывая специфичность «политического знания» и функций управления, они отказывают обществу в праве осуществлять «совет» и контроль, присваивая это право себе. Концепция служения короля на общее благо становится стратегией укрепления королевского суверенитета, расширения прерогатив монарха и его служителей, а также разделения их ответственности.

Номинация ведомств и служб

Стратегии официальной номинации ведомств и их служителей легитимировали их статус и функции. Она являлась важнейшей составной частью «символического капитала» королевских должностных лиц и пропаганды складывающегося государства[564].

В этом контексте обращает на себя внимание значение, которое придавали сами чиновники следованию официальной номинации ведомств и служб как неотъемлемой части суверенных прав монарха. Впрямую об этом праве короля сказано в трактате выдающегося юриста и знатока кутюмов Франции XV в. Жака д'Аблейжа: «Надо заметить, что король посредством своего суверенитета может давать служителям наименования отличные, как то канцлер, президент, мэтр счетов и другие им подобные, чего иные сеньоры не могут делать, ибо не подобает им показывать себя равными их суверенному сеньору»[565]. О том, что сами королевские