Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ответ чиновников на прямые нападки «теологов», прежде всего Никола Орезма и его сторонников, содержится в трактате «Сновидение садовника», где королю был даже брошен упрек за то, что он держит «рядом с собой священников, которым скорее пристало быть со своей паствой, чем в Королевском совете». В этом трактате позиция королевских должностных лиц выражена предельно откровенно: «главное дело и знание короля должны состоять в добром управлении своим народом по совету мудрецов, под коими я разумею юристов, сведущих в праве каноническом и гражданском, в кутюмах, конституциях и законах королевских». Автор превозносит практические знания и опыт, являющиеся главным достоинством юристов: «ведь не будет больной обращаться к тому, кто лишь знает о болезнях, но не умеет их лечить». Наконец, он открыто нападает на Орезма и его сторонников из Университета: «не должен король назначать на управление народом философа, пусть и знающего все книги "Этики", "Экономики" и "Политики"», — явный намек на Орезма, который эти произведения Аристотеля перевел на французский язык, — «хотя некоторые из них слишком высокого мнения о себе и считают, что им наносится большой ущерб, раз мир управляется не ими и не по их советам; и называют юристов идиотами в политике, но при всем уважении и почтении к философам, опыт — матерь всего, а каждый по опыту знает, кто больший идиот, юрист или философ — в добром совете об управлении народом и в добром суде»[555]. Эту позицию разделяла и Кристина Пизанская: она рекомендует королю советоваться с теми, кто сведущ в конкретном вопросе, например «в делах правосудия вовсе не с воинами и рыцарями, но с легистами и знатоками этих наук». Хотя духовенство и студенты университетов, по мнению Кристины, составляют «честь и славу королевства», но их роль она сводит к заботе о спасении душ подданных короны. Таким образом, согласно ей, не может быть и речи о монопольном положении духовенства в окружении короля, скорее наоборот, они должны быть устранены от дел управления: «для блага душ — теологи…. для управления политикой королевства — почтенные, образованные и сведущие легисты», более того, «теологи не самые мудрые люди… их разум основан на книгах, но с трудом применяется на практике… и в делах мирских они мало искусны»[556].
Та же позиция применительно к области финансов выражена автором «Совета Изабо Баварской»: «и чтобы в деле финансов не назначались бы люди церкви, ибо им вмешиваться в финансы королевства вовсе не подобает, пусть служат Богу и молятся за короля, как им положено»[557]. Разумеется, особое внимание уделялось Королевскому совету. Филипп де Мезьер обвинял духовенство в ложных жалобах на насильственное привлечение в Королевский совет, хотя они сами туда стремятся и ищут там лишь обогащения, и советовал королю изгнать таких советников[558]. Весьма характерно свидетельство монаха из Сен-Дени Мишеля Пинтуэна о вмешательстве депутатов Парижского университета в составление кабошьенского ордонанса на Штатах 1413 г. Он недвусмысленно выразил изумление самим фактом участия университета в выработке реформы управления. Передавая слышанные им возмущенные разговоры «почтенных людей большого опыта и знания», он подчеркивал, что члены университета — люди «специального знания, привыкшие жить среди книг», которым не пристало вмешиваться в чуждую им сферу[559]. Позднее герольд Беррийский также с осуждением писал о вмешательстве Парижского университета в политические дела, намекая на неуместность такой претензии[560].
Таким образом, тема взаимоотношений короля и его администрации, будучи частью обширной сферы политической мысли позднего Средневековья об «идеальном государе», свидетельствует о сложном процессе легитимации государственного аппарата. Анализ выявил сохранение центральной позиции короля в сфере управления, что свидетельствует об устойчивости архаичной личностной концепции монархической власти. Однако можно констатировать ее модификацию и появление ростков новых аспектов «службы короля». От последнего по-прежнему зависит всё, и это способствует повышению внимания к личным достоинствам монарха, в круг которых теперь входят и знания, и опыт управления, и следование законам, и ответственность за выбор и работу чиновников. Так вырабатывалось само понятие государственной службы как служения общему благу, как гражданской добродетели, повышая престиж знаний, образования, книг, усиливая коллегиальный принцип управления.
Спор о составе Совета и контроле над действиями короля отразил специфику французской монархии. «Знаком ее исключительности», по выражению Жене, была роль, которую играли королевские служители в утверждении власти короля Франции. Являясь поборниками королевского суверенитета, отстаивая на практике — в судебных приговорах, в нормативных актах, в политических трактатах — наиболее смелые и амбициозные теории, они внесли решающий вклад в трансформацию представлений о природе и назначении «службы» короля. Знаменательно, что именно королевские служители выступали последовательными защитниками авторитарного принципа и всевластия государя[561]. Современники, в частности Мезьер и Орезм, не напрасно обвиняли чиновников в том, что они склоняют короля к тирании, под которой подразумевали пренебрежение традиционными лимитами самовластия[562].
Причиной такой позиции королевских должностных лиц являлся, не в последнюю очередь, «символический капитал», который они извлекали от всевластия монарха, чьи функции на деле они сами и исполняли. Уже легисты Филиппа IV Красивого идентифицировали персону монарха с идеей государства[563]. С помощью такой идентификации они легитимировали собственную власть, уповая на разделение обязанностей внутри бюрократического поля. Одновременно они пытаются оттеснить от трона традиционных советников — теологов и университетских интеллектуалов. Доказывая специфичность «политического знания» и функций управления, они отказывают обществу в праве осуществлять «совет» и контроль, присваивая это право себе. Концепция служения короля на общее благо становится стратегией укрепления королевского суверенитета, расширения прерогатив монарха и его служителей, а также разделения их ответственности.
Номинация ведомств и служб
Стратегии официальной номинации ведомств и их служителей легитимировали их статус и функции. Она являлась важнейшей составной частью «символического капитала» королевских должностных лиц и пропаганды складывающегося государства[564].
В этом контексте обращает на себя внимание значение, которое придавали сами чиновники следованию официальной номинации ведомств и служб как неотъемлемой части суверенных прав монарха. Впрямую об этом праве короля сказано в трактате выдающегося юриста и знатока кутюмов Франции XV в. Жака д'Аблейжа: «Надо заметить, что король посредством своего суверенитета может давать служителям наименования отличные, как то канцлер, президент, мэтр счетов и другие им подобные, чего иные сеньоры не могут делать, ибо не подобает им показывать себя равными их суверенному сеньору»[565]. О том, что сами королевские
