Кони - Сергей Александрович Высоцкий

— Это должен сделать прокурор? — Министр посмотрел на своего собеседника с изумлением.

— Да, прокурор! Это, по моему мнению, единственный прием для правильного исхода обвинения. Надо сделать этому факту надлежащую оценку, в унисон с защитником, и победить в области общих соображений: да, сечение возмутительно, но разве не отвратителен самосуд? И то и другое должно быть наказано.

— И вы думаете, что иначе может быть оправдательный приговор?

— Да, может быть, при неравенстве сторон более чем возможен…

Пален надолго задумался.

— Вот о чем я вас попрошу, — внезапно оживившись, обратился он к Кони. — Дайте мне кассационный повод на случай оправдания, а? — И он хитро подмигнул.

— Я председательствую всего третий раз в жизни, — с иронией ответил Анатолий Федорович. — Ошибки возможны и, вероятно, будут, но делать их сознательно я не стану, считая это совершенно несогласованным с достоинством судьи. Ваше предложение, наверное, шутка?

— Какая шутка! — серьезно сказал министр. — Я вас очень прошу, вы это умно сумеете сделать.

Кони встал и, молча поклонившись, вышел.

В четверг, накануне заседания, Кони приказал никого из посторонних не принимать. Сидел в своем большом кабинете, на Литейной, обдумывал — в который раз! — напутствие присяжным. К концу дня заглянул судебный пристав 1-го отделения окружного суда.

— Господа присяжные спрашивают — не следует ли им надеть фраки? — Лицо у пристава озабоченное и чуть-чуть торжественное.

— Передайте, что я не нахожу это нужным.

— Слушаюсь.

Пристав ушел, но Кони видел по его лицу, что сам он посоветовал бы фраки надеть. Торжественный день — столько начальства прибудет в заседание. Государственный канцлер князь Горчаков, государственный секретарь Сольский, граф Строганов, председатель департамента экономии Государственного совета Абаза, сенаторы, члены Государственного совета. «Театр! — усмехнулся Кони. — Идут в суд, словно будут судить не террористку Засулич, а оперную диву».

Его не смущало присутствие высших чиновников. Не то чтобы он не дорожил их мнением — просто был уверен в себе, как в судье. Но будут в зале и другие люди — его учитель по Второй гимназии Н. Н. Страхов. Университетский кумир, чьим именем он так дорожил, — Б. Н. Чичерин… Дмитрий Николаевич Замятнин, который, будучи министром юстиции, разрабатывал и вводил в действие новые судебные уставы, Александр Николаевич Ераков, близкий друг Некрасов. И Федор Михайлович Достоевский, «больная совесть русского народа», с которым в последние годы Кони так подружился. Анатолий Федорович вспоминал, как Достоевский приходил к нему в министерство юстиции хлопотать за осужденную крестьянку Корнилову, помогал доброй и отзывчивой женщине А. Бергман спасти одиннадцатилетнюю девочку из лап развратника и пьяницы. А совместная поездка в колонию для малолетних преступников на Охту! Как она сблизила их.

Кони живо представил себе, как внимательно и чутко будет прислушиваться Достоевский ко всему, что станут говорить в суде. Как потемнеют от гнева его усталые глаза, если услышит он неискреннее, ложное слово. Слово неправды.

Будет в темноватом судебном зале и невысокая стройная женщина с нежным лицом — его первая, юношеская любовь, Ольга Прево.

Как же смешон Пален, упрямо твердящий об услуге правительству, просящий дать ему кассационный повод, чтобы отменить решение суда, если присяжные оправдают подсудимую! Оказать «услугу» и навсегда вычеркнуть себя из списков честных людей? Правительства меняются, а имя человеку дается одно. На всю жизнь. Иногда — навечно. Есть, конечно, люди, которые успевают оказывать услуги каждому правительству. Лакеи. Но кто скажет про лакея: «се — человек»?

«Нет, никакая сила не заставит меня покривить душой, — думал Анатолий Федорович, расхаживая по кабинету. — Завтра будет возможность показать, что новый суд — суд справедливый. Что мы, русские, не закоснели в беззаконии, в служении тем, на чьей стороне сила, а не истина. Мой ответ вам, господа Палены и Лопухины, — беспристрастие».

Беспристрастие? Лишь время ответило на вопрос, был ли председатель беспристрастен…

«Вечером 30 марта, пойдя пройтись, я зашел посмотреть, исполнены ли мои приказания относительно вентиляции и приведения залы суда в порядок для многолюдного заседания… Смеркалось, зала смотрела мрачно, и бог знает, что предстояло на завтра. С мыслями об этом завтра вернулся я домой и с ними провел почти бессонную ночь…»

Воспоминания очевидцев, газетные статьи донесли до нас все подробности того дня — 31 марта 1878 года, — когда в зале первого отделения здания Петербургских судебных установлений на Литейной проходил процесс Веры Засулич.

Жадно вслушивались присутствующие в показания свидетелей — словно волна накатила на береговой галечник, когда свидетель Петропавловский рассказал, как раздраженный Трепов замахнулся на Боголюбова, а потом крикнул: «Взять его в карцер!» Вздох сострадания пронесся по залу после слов Засулич: «…я решила, хоть ценою собственной гибели, доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, так ругаясь над человеческой личностью…»

В полной тишине прозвучали слова Кони, обращенные к подсудимой:

— Отдохните, успокойтесь. Потом продолжите… — И эта мертвая тишина стояла в зале, пока Вера Ивановна не справилась с волнением и не заговорила снова тихим, прерывистым голосом…

«Все замерло в тревожном ожидании стона, — описывал защитник Александров в своей речи порку Боголюбова, — этот стон раздался, — то не был стон физической боли — не на нее рассчитывали; — то был мучительный стон удушенного, униженного, поруганного, раздавленного человека. Священнодействие свершилось, позорная жертва была принесена!..»

Зал разразился аплодисментами, громкими криками «браво!».

Кони вынужден был прервать адвоката и обратиться к публике:

— Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить залу.

Первого апреля присяжный поверенный Александров проснулся знаменитым человеком — все газеты, в том числе европейские, назвали его защиту блестящей.

«Звонок, звонок присяжных!» — сказал судебный пристав, просовывая голову в дверь кабинета… Они вышли, теснясь, с бледными лицами, не глядя на подсудимую… Настала мертвая тишина… Все притаили дыхание… Старшина дрожащей рукою подал мне лист… Против первого вопроса стояло крупным почерком: «Нет, не виновна!..» Целый вихрь мыслей о последствиях, о впечатлении, о значении этих трех слов пронесся в моей голове, когда я подписывал их…» — вспоминал Анатолий Федорович.

Известие об оправдании Засулич мгновенно распространилось и в толпе, собравшейся у здания Окружного суда. Бурно ликовала молодежь.

Заранее предвидя возможность такой демонстрации, Кони просил коменданта выпустить