Кони - Сергей Александрович Высоцкий

покоев подушку. Федора Федоровича уложили на диван. Курнеев помчался за доктором.

Трепов держался хорошо, только поглядывал на задержанную, которую уже допрашивали следователь Кабат и начальник сыскной полиции Путилин.

Пройдет время, прежде чем следователям удастся выяснить настоящее имя стрелявшей женщины — Вера Засулич. Она была дочерью капитана Ивана Засулича, а пе отставного подпоручика Козлова, как сказалась Курнееву.

В тот час, когда Засулич, кутаясь в тальму, ожидала приема, совсем недалеко от дома градоначальника, на Сенатской площади, в здании правительствующего сената, ждала встречи с товарищем обер-прокурора Владиславом Антоновичем Желеховским другая женщина. Тоже вооруженная револьвером. Желеховский — «воплощенная желчь» — был обвинителем на политическом процессе «193-х», и пули предназначались ему за придирчивость и бездушие. Бездушие и спасло его — не посчитав нужным разговаривать с просительницей, Желеховский отказал ей в приеме.

Женщина эта, Мария Коленкина-Богородская, была подругой Веры Засулич. Они вместе готовились к покушению. По жребию Засулич достался Трепов. Но об этом стало известно много лет спустя.

2

…В тот день Кони вступил в должность председателя окружного суда. С утра он принимал чиновников канцелярии, судебных приставов и нотариусов. Наследство от Лопухина, назначенного теперь прокурором, досталось ему тяжелое. Внутренний распорядок в суде соблюдался кое-как, дисциплина отсутствовала. С преодоления всеобщей распущенности и решил начать новый председатель. О чем без обиняков и заявил собравшимся. И почувствовал в напряженной тишине, повисшей в зале, затаенное неудовольствие. Но ни у самого тридцатичетырехлетнего председателя суда, ни у чиновников, которым теперь предстояло служить под его начальством, не было сомнений в конечном итоге. У председателя — потому, что он был уверен в своих силах, имел немалый опыт, у чиновников — потому, что они много слышали о его требовательности и принципиальности. А кое-кому уже пришлось почувствовать твердую руку вице-директора департамента министерства.

Кони с радостью расставался с прежней должностью. «Открывался широкий горизонт благородного судейского труда, который в связи с кафедрой в Училище правоведения мог наполнить всю жизнь, давая наконец ввиду совершенной определенности положения несменяемого судьи возможность впервые подумать и о личном счастии…»

Отпустив чиновников, Кони пригласил к себе в кабинет членов суда. Во время завязавшегося непринужденного разговора кто-то из присутствующих сказал о том, что сегодня утром в градоначальника стреляла просительница, молодая девушка. Рана у Трепова смертельная, исход предопределен… Мог ли подозревать Кони, что в радостный день вступления в должность судьба сделает еще один ход — ход, который приведет к тому, что должность эту придется оставить.

С Литейной, где находился суд, Кони поехал на Адмиралтейский проспект, навестить Федора Федоровича. В приемной толпились чиновники, военные. Врачи только что пытались достать пулю, но попытка закончилась неудачно. Однако генерал-адъютант оказался крепким стариком — несмотря на большую слабость от потери крови, он держался хорошо, и слухи о «смертельной» ране оказались преждевременными. Он так и доживал свой век с неизвлеченной пулей, и Салтыков-Щедрин, живший впоследствии на одной лестнице с Треповым, говорил, что боится, как бы генерал-адъютант в него этой пулей не выстрелил.

Тут же, в приемной, все еще находилась и задержанная. Уже при первом допросе она заявила, что решилась отомстить за незнакомого ей заключенного Боголюбова, которого Трепов приказал высечь.

— Это не наказание, — твердила она, — а надругательство над человеческой личностью. Такое нельзя прощать…

Посетители рассматривали девушку с любопытством. И трудно было понять — приходили они, чтобы выразить соболезнование Трепову или поглядеть на покушавшуюся… Никто не сочувствовал градоначальнику, и даже полицейские, которых он держал в строгости, злорадствовали против «Федьки». Не прошло и нескольких дней, как по городу стали распространяться в списках стихи:

Грянул выстрел-отомститель, Опустился божий бич, И упал градоправитель, Как подстреленная дичь!

В приемной градоначальника Анатолий Федорович встретил министра юстиции. И был поражен, когда Пален заявил:

— Да! Анатолий Федорович проведет нам это дело прекрасно!

Оказалось, что министр и приехавший вместе с ним к Трепову прокурор палаты Лопухин решили, что покушение — акт личной мести, а покушавшаяся просто-напросто любовница Боголюбова. Впоследствии это мнение широко распространилось среди властей предержащих. Наверное, остзейское упрямство не позволило министру отказаться от своего первого, скоропалительного решения передать дело суду присяжных. Отказаться даже тогда, когда из материалов следствия стало ясно, что имеются все признаки политического акта. А может быть, Пален решил, что еще один политический процесс неблагоприятно скажется на состоянии умов и так уже возбужденных подданных империи. Но обе побудительные причины могли свидетельствовать лишь о его недальновидности.

Кони удивляло, что всякие намеки на очевидные политические мотивы устранялись «с настойчивостью, просто странною со стороны министерства, которое еще недавно раздувало политические дела по ничтожным поводам». Он написал потом в своих воспоминаниях о реакции «среднего сословия» на покушение: «В нем были восторженные люди, видевшие в Засулич новую русскую Шарлотту Кордэ, были многие, которые усматривали в ее выстреле протест за поруганное человеческое достоинство — грозный признак пробуждения общественного гнева…»

Но всего этого не видел — или не хотел видеть? — министр юстиции. И, уходя из приемной градоначальника, Кони уже знал, что дело о покушении будет рассматриваться судом присяжных под его председательством.

…На лестнице царила суматоха — проведать раненого приехал Александр II. Он шел «останавливаясь почти на каждой ступеньке и тяжело дыша, с выражением затаенного страдания на лице, которому он старался придать грозный вид, несколько выпучивая глаза, лишенные всякого выражения…».

События развивались стремительно. Дня через три Лопухин сообщил Кони, что следствие не нашло и намека на политику:

— Это дело простое и пойдет с присяжными, которым предстоит отличиться.

У него, как и у Палена, не было и тени сомнения, что присяжные «отличатся» — осудят Засулич. Подлаживаясь под министра, Лопухин даже скрыл от следствия телеграмму одесского прокурора, полученную на следующий день после покушения. В телеграмме сообщалось, что, по агентурным сведениям прокурора, настоящая фамилия «преступницы» Усулич, а не Козлова. Из этого можно было предположить, что одесским революционным кружкам заранее было известно, кто должен стрелять в Трепова. Но телеграмму к следствию не приобщили и никакого расследования о связи «Усулич» с революционерами проведено не было, «…из следствия