Воспоминания одной звезды - Пола Негри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все, о чем нам сказал Лопек, действительно вскоре случилось.
Комендантский час отменили. В магазинах вновь появились продукты, причем их было так много, будто земля решила принести в жертву богам войны все, что на ней уродилось. Раны, нанесенные войной, зажили, остались лишь небольшие, почти незаметные шрамы. Германцы оказались более доброжелательными завоевателями, нежели русские в последние месяцы своего пребывания в Польше. Впрочем, немцы теперь выказывали милость победителей, тогда как русским приходилось преодолевать унизительность поражения. Оставшиеся в Варшаве актеры из театра «Розма́итóшьчи» согласились начать выступления в Императорском театре на кооперативной основе: каждый получал бы определенную долю выручки от продажи билетов за тот спектакль, в котором выступал. Декорации и для «Ганнеле», и для «Дикой утки» остались в хорошем состоянии, так что эти пьесы должны были занять важное место в репертуаре нового сезона. Для меня лично новая система оплаты оказалась очень выгодной, и мой заработок теперь стал на самом деле больше, чем когда-либо прежде. Для меня это было невероятно важным, поскольку, скопив достаточную сумму, я смогла бы купить дом подальше от центра города. Это представлялось нам с мамой правильным решением, на тот случай если положение на фронте изменится. Если русские войска вновь подойдут к Варшаве и попытаются взять город штурмом, будет безопаснее жить в стороне от стратегически важных направлений…
Когда наш театр открыл новый сезон, успех нам неожиданно гарантировали немецкие солдаты, приходившие в больших количествах. Им совершенно не мешало то, что они не понимали по-польски. Все они следовали немецкому идеальному представлению о культуре, тем более что эти пьесы немцев Гауптмана и Зудермана были им знакомы по постановкам у себя на родине. В общем, у себя в театре мы воспринимали германцев в несколько странном ракурсе. В любом варшавском кафе можно было слышать рассказы, с каким варварством они расправлялись со всеми, кто оказывал им сопротивление, и в то же самое время они невероятно оперативно исполняли любые наши просьбы, касавшиеся работы театра…
Именно из-за того, что я так сильно хотела купить дом подальше от Сенаторской улицы, вся моя жизнь неожиданно изменилась. Поэтому когда однажды после представления «Ганнеле» ко мне в артистическую пришел Александр Герц, владелец первой значительной польской кинокомпании под названием «Сфинкс», я выслушала его с куда бо́льшим интересом, нежели сделала бы это прежде. Герц, седовласый, статный, несколько полноватый мужчина, задал мне такой вопрос: «Госпожа Негри, вы не думали о том, чтобы сниматься в кино?»
Кинофильмы не казались мне тогда чем-то серьезным, я считала их лишь забавным техническим новшеством. Сцена — вот единственное место, где можно проявить свой артистический талант. За границей, правда, уже начали заниматься какими-то интересными кинематографическими экспериментами, но польская киноиндустрия все еще ограничивалась созданием короткометражных фильмов или комедийных сюжетов.
В общем, я со скромной улыбкой ответила ему:
— Не думаю, что я вообще подхожу для кино.
— Вот ерунда! — воскликнул он. — Вы невероятно фотогеничны, а у «Сфинкса» есть сценарий, который для вас просто идеален. В Варшаве тогда уже существовали несколько мелких кинопроизводств, но «Сфинкс» был единственной компанией, которая придерживалась определенных художественных критериев.
Герц, энергично жестикулируя и шагая из угла в угол по артистической, говорил: «У нас грандиозные планы. Кинематограф открыт для всех. Это новый вид искусства. Мы стремимся стать источником нового могущества. Нет никаких причин, почему Варшава не могла бы стать центром киноиндустрии. Разве мы не способны конкурировать на международном рынке? Вот подождите, закончится война, и мы совершим настоящий прорыв!»
Его энтузиазм и убежденность были очень заразительными. Однако для осуществления его мечтаний имелось немало препятствий. Я напомнила, что в Польше всё еще выпускали короткометражные ленты длительностью в десять минут, тогда как во всем мире уже делали полнометражные кинокартины.
— Да мне это прекрасно известно, — раздраженно ответил он. — Вот мы и хотим, чтобы вы сыграли главную роль в нашей первой двухчастевке.
Я даже рассмеялась:
— По сравнению с тем, какие фильмы уже делают в Америке и Италии, это как небо и земля: там фильмы гораздо длиннее…
— Но это только начало! — воскликнул он. — И позвольте уж этими вопросами заниматься мне…
Не могу сказать, чтобы он меня не убедил…
— Но я, как актриса, пока не знаю, что именно можно сыграть в кино, если это вообще возможно… А вдруг у меня не получится? — Тут я помотала головой. — Нет уж, извините меня, я слишком занята. У меня контракт на определенное количество спектаклей в этом театре. Не могу…
— Но съемки у нас в дневное время, — перебил он меня. — Это никак не помешает вашей работе в театре. А за кинокартину мы заплатим вам пятьсот рублей (в ту пору это соответствовало одной тысяче долларов), как за месяц работы[56]. Тут я задумалась. Предложение-то на самом деле было великолепное, и деньги очень пригодились бы мне для оплаты нового дома. Но все же стоило подумать о собственной репутации. Я вовсе не была убеждена, что новое техническое средство позволяло создавать высокохудожественные образы. У меня репутация актрисы еще не сложилась, поэтому я не могла позволить себе такую роскошь, как появиться в неудачной роли. Я попыталась объяснить Герцу, что меня смущало: «Понимаете, техника создает столько различных ограничений. Я могу не обращать на это внимания и просто сыграть роль, стоя перед кинокамерой?»
В тот вечер я не играла в спектакле, поэтому, запершись у себя в комнате, взялась читать сценарий под названием «Раба страстей»… и была страшно разочарована. Он никак не оправдывал невероятный энтузиазм Герца. История была про то, как одна танцовщица сумела стать знаменитой, но без единой сцены, где бы она танцевала! Сюжет был совершенно нежизненным, как я знала это из своего опыта и в балете, и в театре. Да, но ведь за съемки должны были заплатить… и я решила немного переписать текст. Пусть это могло показаться кому-то слишком самонадеянным, однако только так можно было сделать весь проект сколько-нибудь правдоподобным и осуществимым. Я завершила работу лишь к рассвету. Написанное мною, думаю, не потрясло бы мир безупречностью стиля и виртуозностью пера, но все же теперь сценарий имел хотя бы отдаленное отношение к реальности… На следующий день я с беспокойством следила, как Герц читает сценарий, с опаской ожидая того момента, когда он дойдет до моего самого спорного, даже провокационного изменения. Когда это случилось, он тут же отшвырнул весь текст… Листы сценария еще парили в воздухе, а
