Есенин - Виталий Безруков

— Шнейдер, переведите, что это мой свадебный подарок!

Есенин с радостью принял такой дорогой подарок. Открыв крышку часов, он увидел на ней маленькую фотографию Айседоры.

— Ти рад? Изадора будет всегда с Езенин, — прижималась она к Сергею.

— Рад, Изадора! Рад! — Он поцеловал фотографию, поцеловал Айседору. — У меня не было часов! Они вправду золотые? Ой, здорово, — радовался Есенин как ребенок. Он прятал часы в карман и тут же доставал: — Который теперь час? На моих золотых?

— Серьеженька не будет теперь опаздывать к своей Изадоре, — счастливо смеялась она.

Когда они все вчетвером вышли на улицу, где их ждала специально нанятая коляска, Айседора пригласила Шнейдера вечером на Пречистенку:

— Будем праздновать марьяж! Свадьба! Вечером! Будут только свои!

Есенин торжественно подал руку жене и помог ей подняться в экипаж.

Когда все уселись, он скомандовал извозчику:

— Домой! На Пречистенку!

— Изадора, а ведь мы уже повенчаны! — засмеялся он, ласково взглянув на жену. — Помнишь? Нас извозчик вокруг церкви три раза окрутил.

— Yes, — ответила Айседора. — Теперь я русская толстая жена Изадора.

Все весело засмеялись. Есенин ласково прижал к себе Айседору, и коляска тронулась.

Ровно через неделю после свадьбы, ранним утром, прямо на траве Ходынского поля, в ожидании, пока заправят маленький шестиместный самолетик, расположились Есенин и Дункан. Ирма, сидя к ним спиной, наблюдала, как около большого красного автобуса резвятся дети из школы Дункан, приехавшие проводить свою воспитательницу.

Есенин летел впервые и заметно волновался.

— Будет карашо! — ободряюще улыбалась Айседора. — Будем сосать лимон! — подвинула она к себе корзинку с лимонами. — Ничего не случится!

Подошел Шнейдер с незнакомым человеком:

— Айседора, вас будет сопровождать товарищ Пашуканич, замнаркома иностранных дел. Он прекрасно говорит по-немецки и довольно сносно по-английски.

Дункан встала, протянула ему руку для поцелуя, но мужчина только пожал ее, щелкнув каблуками:

— Гутен морген, фрау Дункан.

— Найн Дункан! — недовольно поправила его Айседора. — Дункан-Езенин!

— Прошу прощения, я в курсе! — извинился мужчина. — Здравствуйте, Сергей Александрович, — обратился он к сидящему на траве Есенину. — Поздравляю вас. Мы первые пассажиры открывшейся сегодня новой воздушной линии Москва — Кенигсберг… Советую вам надеть специальный брезентовый костюм.

Есенин вопросительно поглядел на жену.

— Найн! К черту! Никакой костюм не поможет, если что случится.

Она подошла к Шнейдеру:

— У вас есть бумага, Илья Ильич?

— Вот! Чего писать? — с готовностью достал он из портфеля блокнот.

— Дайте, я сама, — взяла она у него вечное перо и, быстро написав две строчки, вернула блокнот.

Шнейдер, прочитав их, покачал головой. «В случае моей смерти наследником является мой муж Сергей Есенин-Дункан».

Он улыбнулся:

— Айседора, вы ведь летите вместе, и если, не дай бог, случится катастрофа, погибнете оба…

— О чем вы говорите? — спросил Есенин.

Айседора обняла Есенина:

— Я об этом не подумала! Дайте я допишу! «А в случае его смерти наследник — мой брат Августин Дункан». — Она поставила число и подпись.

— Вот… сохраните, мало ли что!

Рядом затарахтел самолет. Есенин дернул Дункан за рукав:

— Изадора, нас зовут! Пошли!

— Yes! Серьеженька! Марш! Идем, мой муж! Моя жизнь! Мы вместе! — Она крепко прижалась к нему.

— Ничего, Изадора! — махнув отчаянно рукой, засмеялся Есенин. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Ничего, хрен с ним!

Под аплодисменты всех провожающих и пение «дунканятами» «Интернационала» супруги Дункан-Есенины залезли в самолет.

«Это есть наш последний и решительный бой», — пели детские голоса.

Самолет, оглушив всех воем мотора, быстро пробежал по аэродрому, отделился от земли и вскоре превратился в небольшой силуэтик на сверкающем голубизной небе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

БЕРЛИН

17 мая 1922 года Сергей Есенин и Айседора Дункан прибыли в Берлин. В то время город представлял собой весьма пеструю картину русской эмиграции. Там выпускались русские газеты, работали русские театры, русские школы и церкви. Литературные клубы, библиотеки, кабаре заполняли русские писатели, художники, музыканты, актеры. Помимо этой русской интеллектуальной аристократии, в Берлине обитало полным-полно разорившихся купцов, безработных и оттого озлобленных белогвардейцев и просто откровенных авантюристов.

В роскошном отеле «Алдон», где супружеская чета Дункан-Есениных заняла апартаменты из двух больших комнат, их с первых же дней осаждала толпа репортеров и журналистов.

— Газета «Накануне» — представился один из них. — Мой вопрос Айседоре Дункан: что вы скажете о большевистской Москве и о вашем муже Сергее Есенине, который пользуется в Москве не самой доброй славой?..

Ослепительно улыбаясь, Дункан ответила:

— Я увезла Есенина из России, где условия жизни пока еще трудные. Я хочу сохранить его для мира. Но, несмотря на лишения, русская интеллигенция с энтузиазмом продолжает свой тяжкий труд по перестройке всей жизни. — Она обняла Есенина. — Я люблю Езенин!

— Господин Есенин, — ослепил их магниевой вспышкой другой журналист, — расскажите, пожалуйста, о России вообще.

— Ну… Я… Я люблю Россию! — Он замялся. Если Айседора чувствовала себя среди журналистской толпы как рыба в воде, то Есенин, воспринимаемый ими лишь как молодой муж всемирно известной танцовщицы, ощущал себя крайне неловко. — Россия не принимает иной власти, кроме советской, и только здесь, среди вас, за границей, я понял совершенно ясно, как велика заслуга русской революции, спасшей мир от безнадежного мещанства!..

Айседора почувствовала его озлобленное настроение и, когда с разных сторон на Есенина посыпались провокационные вопросы, отчаянно замотала головой и обняла его, словно ребенка, защищая от опасности.

— Нет! Нет! Я и Сергей Александрович устали с дороги. Вечером будем в кафе «Леон», в Доме искусств. Приходите туда. Гуд бай!

Почувствовав поддержку, Есенин прикрикнул:

— Вам сказали, прочь!.. Пошли прочь с дороги!

Уже на следующий день после приезда Есенин выступил в Берлинском доме искусств, в зале, до отказа забитом эмигрантской толпой, состоящей из модно одетых девиц, мелких дельцов, озлобившихся от неудач бывших хозяев жизни. Вся эта публика, пахнущая потом и дешевыми духами, в клубах сигаретного дыма, ждала скандала. Как же, приехал совдеповский хулиган Есенин со своей всемирно известной босоножкой!

За одним из столиков писатель Алексей Толстой со своей женой и ярым черносотенцем, писателем Алексеем Ремизовым, дочитывал свои воспоминания о недавно расстрелянном в застенках ВЧК Николае Гумилеве:

— «Я не знаю подробностей его убийства, но, зная Гумилева, думаю, что, стоя у стены, он не подарил палачам-чекистам даже взгляда смятения и страха… — Голос его охрип от волнения. — Хмурая тень его, негодуя, отлетела от обезображенной, окровавленной, страстно любимой родины!» — Толстой трижды истово перекрестился, достал платок и вытер набежавшие слезы. Плакали многие. Ремизов, налив в рюмку водки, провозгласил торжественно:

— Друзья! Помянем всех мучеников, принявших смерть от врагов России!

Мужчины дружно встали и, не чокаясь, выпили. Не успели еще все сесть, как вбежал Николай Минский — поэт и драматург, один из организаторов этого вечера, и объявил то, чего все так долго ждали, ради чего, собственно, и собрались:

— Господа! Господа! Пришел Есенин!

Все зааплодировали, многие повскакивали из-за своих столиков. Лица женщин засияли восторгом: «Есенин! Е-се-нин!..»

Он вошел в зал уверенной легкой походкой, одетый с иголочки в светлый костюм и белые туфли. Вслед за ним, чуть поотстав, шла улыбаясь Дункан, в красном платье с глубоким вырезом, на ее плечах развевался большой красный шарф.

Одобрительный гул голосов, аплодисменты, вспышки фотоаппаратов сопровождали их все время, пока они шли по залу, улыбаясь и раскланиваясь по сторонам.

— Серега! Брат! Здорово! — обрадованно закричал Сандро Кусиков, пробираясь между столиками.

— Здорово, эмигрант! — Есенин тоже был искренне рад увидеть здесь друга. После объятий и троекратных лобызаний он спросил:

— Ты где сидишь?

— Да я там с Эренбургом…

— Давайте к нам! Садись, давно не виделись! — не отпускал он Кусикова. Официант услужливо подставил к столику Есенина еще стулья. Вслед за Кусиковым подошел Эренбург, и они тоже обнялись, как старые знакомые.

— Примите мои поздравления, мадам! — сказал, целуя руку Дункан, Эренбург. — Вы покорили Европу и Советскую Россию! Настоящий фурор!