Есенин - Виталий Безруков

Виталий Безруков

ЕСЕНИН

Талантливый актер Виталий Безруков демонстрирует новую грань своего таланта. Его роман «Есенин» — это, несомненно, яркое слово в художественном осмыслении трагической судьбы поэта.

Очищая имя Есенина от клеветы и грязных наветов, сфабрикованных из личной корысти или в политических целях, Виталий Безруков нарисовал живой образ великого русского поэта и мыслителя, роль и значение которого в истории России трудно переоценить. Художник не стремился хронологически точно воссоздать историю жизни Есенина. Он попытался заглянуть в его эмоционально-душевный мир, и это ему, на мой взгляд, во многом удалось.

Особенно радует то, что роман пополнит Есениниану в те дни, когда страна отмечает 110-ю годовщину со дня рождения Певца России, и в эти же дни по телевидению пойдет многосерийный фильм, снятый по книге.

СВЕТЛАНА ЕСЕНИНА

Президенту Российской Федерации В. В. Путину

Уважаемый Владимир Владимирович!

Мы обращаемся к Вам по поводу до сих пор нерасследованных обстоятельств гибели великого русского поэта С. А. Есенина.

Мы считаем это делом национальной значимости.

Восемьдесят лет назад на основании непрофессионально составленного сотрудником 2-го отделения милиции г. Ленинграда Н. Горбовым акта была объявлена официальная версия гибели поэта — самоубийство.

И все последующие годы так называемые «друзья» поэта, околопартийные литераторы и журналисты и даже партийные деятели формировали и муссировали образ поэта — пьяницы и скандалиста, самородка от сохи, который не увидел и не понял светлого будущего и в минуту душевного разлада наложил на себя руки.

Обстоятельства гибели от родных тщательно скрывались. Но время всё ставит на свои места. И родным поэта, и всем русским людям небезразлично отношение к светлому имени любимого певца России.

После гибели Есенина Генеральная Прокуратура СССР не сочла нужным возбудить официальное уголовное дело по обстоятельствам его смерти, тем самым она от имени государства поддерживала версию самоубийства.

В 1989–1992 гг. выяснением смерти поэта на общественных началах занималась комиссия Есенинского комитета. С самого начала была задана версия 1925 года, поэтому и материалы подбирались для ее подтверждения.

Комиссия не удосужилась ни поднять ведомственные архивы Российской Федерации, Азербайджана, Грузии и Узбекистана, ни даже исследовать беспристрастно посмертные фотографии поэта. А между тем, за последнее время обнаруживается все новые косвенные факты, заставляющие усомниться в добровольной смерти поэта.

По закону расследование причин смерти С. А. Есенина является прерогативой Генеральной Прокуратуры РФ. Однако она решительно, но малообоснованно отказалась возбудить уголовное дело, о чем свидетельствует ее ответ племяннице поэта, С. П. Есениной, в 1998 году.

Сложившаяся ситуация, господин Президент, заставляет нас обратится к Вам, — последней надежде на справедливость.

Мы просим дать указание на рассмотрение вопроса о проведении на самом высоком уровне расследования обстоятельств гибели С. А. Есенина комиссией из авторитетнейших специалистов, принципиальных и свободных от позорной защиты «чести мундира».

Мы не преследуем цели установления личностей, виновных в гибели С. А. Есенина, мы хотим смыть с него клеймо «висельника — самоубийцы», даже, если для этого потребуется эксгумация останков поэта.

Мы, как и многие соотечественники, уверены в том, что такое расследование убедительно опровергнет факт самоубийства и восстановит настоящий облик С. А. Есенина.

С. П. Есенина, племянница С. А. Есенина. С. В. Безруков, заслуженный артист РФ, лауреат Государственной премии России, актер московского театра под руководствам О. П. Табакова, исполнитель роли Есенина в многосерийном телевизионном фильме «Сергей Есенин», который сейчас находится в производстве на первом канале Российского телевидения и будет готов к показу в октябре 2005 года, к 110-летию со дня рождения Великого Русского Поэта. А. С. Прокопенко, историк, архивист, заслуженный работник культуры РСФСР.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

ПОД ГРИФОМ «СЕКРЕТНО»

Эдуард Хлысталов снял с себя полковничий милицейский мундир, достал из шкафа серый костюм, белую рубашку, галстук и, аккуратно разложив все на диване, направился в ванную. Наскоро сполоснувшись, на ходу вытираясь махровым полотенцем, поспешил на кухню.

— Бегу! Бегу, гаишник!

Он выключил чайник, налил кипяток в приготовленный заранее бокал с круто заваренным чаем. Вернулся в комнату, надел рубашку, галстук, брюки. Стоя, большими глотками, обжигаясь, выпил чай. В прихожей перед большим зеркалом надел пиджак. Критически глянув на свое отражение, усмехнулся.

— …А лучшие годы, как птицы, летят, и некогда нам оглянуться назад… Да! — вздохнул Хлысталов, взял кейс и, машинально надев на голову милицейскую фуражку, вышел из квартиры. Запирая ключом дверь, отметил про себя: «Надо бы дверь сейфовую поставить, а то уже дважды взламывали… И грамотно так. Никто ничего не видел… не слышал… Профессионалы! Не какие-то домушники… Только бумагами интересуются!.. Ну-ну! Последим!»

Легко преодолев четыре лестничных пролета, вышел во двор, здороваясь с сидящими на скамеечках у подъезда старушками, которые улыбались, отмечая несоответствие штатского костюма и форменной фуражки.

Сев в свою старенькую «Волгу», с трудом запустил двигатель.

— Ну! Не капризничай, старушка!

«Бах-тах-трах-ррр», — ответила машина.

Хлысталов глянул в зеркало заднего обзора и понял, чему улыбались бабули у подъезда.

«Что это я в последнее время? — Он кинул фуражку на заднее сиденье. — Плохо без Нины. Присмотреть некому! — Осторожно пересек двор, выехал на улицу и надавил на газ, вливаясь в общий поток. — Хорошо, воскресенье сегодня, пробок не будет. По Рязанке до Садового, потом до Красной Пресни, а там на Ваганьковское. — Глянул на часы: — Успею еще цветы купить тебе, дорогой наш Сергей Александрович».

Пятнадцать лет назад Хлысталову прислали письмо. Он тогда работал старшим следователем на Петровке, 38. Письмо в обыкновенном конверте, таких ежедневно приходило множество, но это запомнилось ему на всю жизнь, хотя он до сих пор не узнал адрес отправителя. Когда заглянул в конверт, то кроме двух фотографий с изображением мертвого человека ничего не нашел. Решил, что произошла ошибка, — в тот момент дел по убийству у него не было. Он позвонил в секретариат. Девушка-инспектор объяснила, что в конверте записки не было, а на фотографиях — мертвый Сергей Есенин. Вот тогда, вглядевшись, он узнал его.

Шел сорок второй год. Немцы, отступив, окопались недалеко от столицы, накапливая силы для повторного удара. Карточное голодное время, жизнь не стоила ломаного гроша. Человека могли убить за кусок хлеба. Мать Хлысталова работала надомницей. На складе швейной мастерской под расписку ей выдавали кучу слипшихся от крови шинелей, гимнастерок убитых красноармейцев. Они с матерью везли их домой, стирали в ручье, сушили, выкраивали уцелевшие куски ткани и шили рукавицы. Два раза в неделю связывали тяжелейшие сумки и, еле передвигая ноги, тащились до маминой работы. Мастерская находилась далеко от трамвайной остановки, и попасть туда можно было, пройдя километра три по Хорошевскому шоссе вдоль железной дороги или через Ваганьковское кладбище. Первый путь был длиннее, но по кладбищу ходить боялись из-за шпаны, которой было предостаточно. Однажды, понадеявшись и махнув рукой на все опасности, они решили скоротать путь и, не оглядываясь, побежали через кладбище. Пробежав добрую половину пути, изможденная мать не выдержала и села на прелую прошлогоднюю листву. Рядом свалился и Эдик. Пока переводили дух, взгляд мальчишки упал на невысокое корявое деревце со срезанной корой. На светлой древесине чернильным карандашом были нацарапаны слова: «Я такой же неудачник, как и ты». А рядом — чуть видимый под ногами могильный холмик со ржавым крестом и надписью: «С. Есенин».

Эдик вздрогнул.

«Что с тобой?» — спросила мать. «Ничего!» — а самого словно током шибануло. В свои десять лет он отлично знал, кто такой Есенин. Его стихи запрещены, за них можно было на Колыму угодить. Совсем недавно, до войны, его отец играл по воскресеньям на гармошке и тихо, чтобы не было слышно за дверью, напевал песни на стихи Есенина. Они всегда были грустными, он рукавом стирал с лица слезы. Наверное, кто-то из соседей донес куда надо (подлых людей во все времена хватало), и однажды ночью к ним по деревянной лестнице, по жалобно скрипящим ступеням, на второй этаж пришли трое молчаливых мужчин. Все перевернули, швырнули на пол гармошку, сняли со стены берданку и увели отца. Спускаясь по ступенькам, отец крикнул: «Эдик! Ты уже большой! Береги мать! И ничего не бойся!.. Помни: Есенин — душа наша!»