Пятая печать. Том 2 - Александр Войлошников

А снаряд? Что делать? Самый дурацкий вопрос! Будто я Чернышевский — ни дать, ни взять! Даже перестал спать! А снаряд есть не просит. Есть хорошее народное средство — хрен — он от всего помогает: куда его положишь — там легче становится. Положу-ка я его на снаряд этот — хрен с ним! — пускай себе лежит, а я разберусь, где свои, а где не очень? Подумал так, стало спокойно. Такие компромиссные решения мыслитель принимает, когда ему думать надоедает… И поплыл, поплыл я в теплой зыбкости полусна… подходит папа, поправляет одеяло и говорит голосом Гордеича:

— Таки-то дела, сынок. Ты не майся, седни рано тебе знать, ооот… опосля расскажу… спи спокойно… спи-и-и…

Всем телом вздрагиваю, будто током долбануло! Глаза открыты, а сна ни в одном… Спит Гордеич. Ходики тикают. Бьется и мечется в тоске нечеловеческой вьюга за черным квадратом окна. Ну и ну!.. Значит, во сне я Гордеича видел, как отца? Но они же совсем не похожи! Один — бунтарь, революционер, комкор, профессор, полиглот, путешественник! Другой — домосед, смиренный, покорный судьбе и начальству, скромный работяга. А как же дороги они мне оба!

Слушая спокойное дыхание Гордеича, шепчу я слова из Монте-Кристо:

Будь счастлив, благородный человек; будь благословен за все то добро, которое ты сделал и которое еще сделаешь…

Конец репортажа 23

Репортаж 24

Прозрение

Нажимай на все педали:

все равно — война!

Кому война, а кому мать родна.

Прошло полгода.

Время — 7 июня 1943 г.

Возраст — 16 лет.

Место — Свердловск.

«Добрый дядя профсоюз» перед Первомаем торжественно, будто ордена, вручал мартеновцам талоны на бэушные шмотки, пожертвованные дружеским американским народом. Так сказать, «братскую помощь» от буржуев советским голодранцам. Не без подтекста «на тебе Боже то, что нам не гоже». Но партком, не вникая в такие тонкости, подвел под нищенское побирушество СССР более идейную базу, объявив, что загранобносков мы удостоены не за нищету советскую, а «за ударную работу на фронтовой вахте»!

Сереге дали талон на костюм, мне — на ботинки. К перспективе прибарахлиться на халяву, за счет буржуйской милостыньки, отнесся я спокойно. Но высокий, стройный красавЕц Серега, выглядевший старше своих лет, ожидал получение костюма, еще тепленького — с плеча американского бизнесмена, с несколько повышенной нервозностью от нетерпения. Как и большинство парней в общаге, носили мы в гостях и дома, сэкономленную ХБ спецуру. Старый комплект БУ, неутомимо латая, вдрызг донашивали на работе, а новый служил универсальным костюмом: от домашней пижамы до смокинга на бальных танцах в курятнике. Только для свадебной фотографии парни просили пиджак у кого-нибудь из пижонов, известных всей общаге.

Две недели ждали мы, когда отоварят талоны?! Серега извелся напрочь, эти недели для него тянулись как годы! По несколько раз на дню любовался Серега заветным талоном на оберточной бумаге с расплывшейся фиолетовой печатью. А потом, загадочно улыбаясь, бережно укладывал талон в самодельную записную книжку, в которую стал записывать имена знакомых девчат, вероятно, прикидывая очередность приглашения их на вальс, мазурку и па де катр, которые он освоит после получения американского костюма. И мордаса Серегина от созерцания заветного талона становилась восторженно одухотворенная, как у Данко в учебнике по литературе. Уж точно в эти минуты в воображении его рождалась монументальная картина, достойная кисти Александра Иванова «Явление Сереги народу в американском костюме на вечере танцев в женской общаге УЗТМ». И на этой эпохальной картине Серега шествует по курятнику, улыбаясь загадочно, будто бы по пути на Таити заглянул сюда мимоходом — пригласить девочек из его записной книжки покататься на его новой яхте по Тихому океану. А по коридорам курятника, в одиночку и кучками, в соблазнительных позах лежат его очаровательные современницы, сраженные наповал элегантностью Серегиного костюма из страны чудес — Америки!

Наконец-то, Серега торжественно вносит в общагу пакет в плотной заграничной бумаге. На пакете — перечень содержимого по-английски. Даже при нашем околошкольном познании английского, мы допетриваем, что к костюму прилагается все, вплоть до подтяжек и носков, а рост и размеры костюма переведены на наши мерки и тик в тик соответствуют Серегиным габаритам.

— Во, дают! — Ого! — Экстра! — Люкс! — Шик, блеск, красота! — А какого цвета? — Конечно же, Аме-ерика… — благоговейно завздыхали, замеждометили, изнывая от нетерпения, откуда-то понабежавшие обитатели общаги. От волнения Серега краснеет, потеет. Суета бесцеремонных зевак не соответствует торжественности момента, она раздражает, мешает и вовсе не уместна при столь эпохальном событии в Серегиной биографии! Поэтому, несмотря на бурные протесты зрителей, вскрытие пакета откладывается, пока комната не опустеет. С трудом вытолкнув последнего визитера, отчаянно упирающегося и повизгивающего от возмущения, я запираю дверь, сажусь на койку. И, переводя дух, наблюдаю за таинством вскрытия пакета.

Осторожно, как сапер мину, вскрывает Серега респектабельный пакет и… ООО!!! Если бы при этом прогремел взрыв, это не сразило бы столь безжалостно бедное сердце Серегино, как ТО, что выпало оттуда! Это была бе-еленькая с голубенькой отделочкой узкая, короткая курточка и такой же легкомысленно бело-голубенький картузик со смешным длинным козырьком… а потом — самое ужасное: коротенькие, тоже бе-еленькие, штанишки в облипочку, вроде дамских трусиков, но с широкими голубыми лампасами! А в довершении комплекта — бе-еленькие носочки с голу-убенькой каемочкой!!!

— Ну америкашки! Акулы империализма!!! — все более распаляясь, Серега напяливает на себя этот шутовской наряд, чтобы полностью испить чашу страданий от коварства капитала. Увидев Серегу, эту дылду стоеросовую, самого долговязого на весь Уралмаш, с волосатыми ногами, в детсадиковском костюмчике… я с жалобным стоном валюсь на койку, содрогаясь от конвульсий… и по моему, измученному хохотом лицу, текут крупные, с голубиное яйцо, тихие светлые слезы. Сказать что-нибудь, кроме:

— И-и-иди ты!.. — я не в состоянии… я задыхаюсь, я на краю гибели… я умираю… со смеху! Ах, если бы Серега появился на танцах в таком экзотическом костюме! Уж точно ни на кого другого, кроме Сереги, девчата в этот вечер не смотрели бы! Да и не только девчата… небось дежурные тут же позвонили и по 03, и по 02, а быть может, в панике и по 01?! Не каждый же день такое диво дивное увидишь!

А когда я устал смеяться, тогда понял, что не смешно это, а совсем наоборот. Это — не американский прикольчик, а это на большом серьезе молодой долговязый американец послал такой костюм, думая, что раз русские бедные, значит, не у каждого долговязого русского парня есть приличный костюм для гольфа. Не дотумкала буржуйская сообразиловка американской дылды до того, что его русский сверстник, Серега, вкалывающий по двенадцать часов на мартене, не имеет обыкновенных портков! Не для гольфа, яхты, верховой езды и т. п., а таких, чтобы девушку в парке погулять! Тем и отличается американская бедность от советской. И теперь курятник может спать спокойно: его массовое соблазнение Серегой в буржуйском костюме откладывается «до светлого будущего».

Зато моим американским ботинкам, оранжевым, как два апельсина, с ярко-желтыми подошвами дружно завидуют все. Самые желчно-завистливые говорят, что оранжевые ботинки американцы делают специально для рыжих. Но поглазеть на американские ботинки валом валит вся общага! А некоторые и не по одному разу! И хотя никто из созерцателей ботинок так и не понял назначение всяких колечек, крючков и зажимов, нарядно сверкающих никелем на моих ботинках, однако все выражают безразмерное восхищение:

— То ж, от, Аме-ерика… понимаш?.. о-от! С нашими-то мокрыми мозгами ни в жисть тако от не допетришь!

Самый бурный восторг и жгучую зависть у посетителей вызывают подошвы моих ботинок: обув ботинки на ноги, каждый непроизвольно задирает ноги вверх, чтобы все любовались живописно крупными зигзагами бананово-лимонного протектора на подошвах. Кое-кто всерьез предполагает, что в таких вездеходных ботинках, если не по потолку, то по стенам гулять— в самый раз! В конце концов, Серега, которому надоел неиссякаемый поток созерцателей моих ботинок, прикнопил на дверь нашей комнаты объявление: «Осмотр американских ботинок производится организованно: группами с экскурсоводом, по предварительным письменным заявкам. Примерять ботинки только при наличии справки из бани!».

Не спроста вспоминаются эпизоды недавней беззаботной жизни. Значит — запсиховал. Такие воспоминания — хитрая реакция моего организма на депрессию. Как зажмет душу в тиски тоски, да так, что ни вздохнуть, ни охнуть, то память тут же подбрасывает что-то смешное, и, забывшись, могу я и захихикать невпопад не только с обстановкой, но и со своим же настроением! Недавно меня чуть не арестовали за жизнерадостный хохот на митинге в самый патриотический момент. Да… и такое было! Хорошо, вся смена подтвердила, что я придурок, а потому такой оптимист. Дескать, и тогда, когда сижу я один в сортире с бумажкой из газетки, то хохочу от потуг оптимистического патриотизма.