Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Диана привезла вещи брата из дома, чтобы развесить в Каринкином свинарнике и создать видимость его присутствия. А Каринка согласилась — она хотела Ивана вернуть. 

И, наверно, было жестоко в тот же день сообщать Диане правду о её рождении, но она получила по заслугам. Поплакала, конечно, но в целом восприняла довольно спокойно. Даже приехала вчера попросить прощения, и вместе со мной до самого вечера рассматривала фотографии её юной мамы, что хранил на своём ноутбуке Моцарт.

— Ты и правда на неё похожа, — потрепала я её по голове, словно между нами не год разницы, а уже десятки лет, и великодушно простила. Людям, что умеют признавать свои ошибки, бабушка учила меня давать второй шанс.

А ещё бабушка учила меня быть сильной.

— Я сильная, Серёж. Правда сильная, — упала я на кровать сейчас, в одиночестве давясь слезами в его ношеную футболку. — Даже если ты сдашься, я — нет. Не сдамся, пока ты жив. И не проси другого. Не сдамся. Не сломаюсь. Не отступлю. Ты только держись, там, хорошо? Потому что я могу всё что угодно, пока ты жив. Только пока ты жив.

Я не долго просидела в своей комнате.

Некогда было себя жалеть. Некогда ныть. Некогда рассиживаться.

Я поплачу потом, на его груди, когда всё закончится. А пока у меня было столько дел.

Мы поехали к маме.

— Мам, а у тебя остались ключи от бабушкиной квартиры? — спросила я, передав ей листок с правильными номерами.

— Нет, детка, — сдвинув очки на кончик носа, изучала она цифры, словно что-то прикидывая в уме, но отвлеклась. — Я все отдала Шувалову. Да он наверняка и замки уже давно поменял. А что ты хотела?

— Ничего. Просто соскучилась. Подумала: если там всё осталось как прежде, то я хотела бы посидеть в бабушкином кресле как в детстве. Подержать в руках рюмку, из которой она пила абсент. Перемерить её шляпки. Как думаешь, граф будет возражать, если я покопаюсь в её побитых молью тряпках?

— Давай я спрошу. Возможно, он пойдёт навстречу, — она понизила голос, чтобы, видимо, Антон с Иваном, что приехали вместе со мной, не услышали. Но те бы вряд ли что-то услышали, набивая щёки маминой фирменной красной рыбой под маринадом, так, что за ушами трещало. А ведь только что поели дома! — Кажется, он, как и многие, считает Моцарт вынудил тебя на этот брак, а потому ты жертва обстоятельств. А ещё, — она понизила голос до еле слышного шёпота, — слишком молода, глупа и наивна, чтобы лезть в мужские дела. И шляпки — отличный повод поискать то, что ты хочешь найти, — подмигнула она.

Я крепко её обняла.

— Спасибо, мам! — а потом ткнула в лист, — начни, пожалуйста, свои поиски с «Другого». Всё остальные — картины: Мане, Рембрандт, Дега, — скривилась я, давая понять, что это скучно. — Но «Другое» — совсем другое. Мне, кажется, именно его и разыскивает граф.

— Не факт, — неожиданно подал голос Бринн, — пока вы ездили вызволять деньги, мы узнали о Шувалове ещё кое-что.

— Да не томи уже, — не выдержала я, пока он чудовищно медленно вытирал рот, вставал, клал у пустой тарелки скомканную накрахмаленную салфетку.

— Он практически банкрот и в долгах по уши, — наконец выполз Бринн из-за стола. — Что бы там ни было под загадочным седьмым номером, картины ему тоже очень нужны. И те миллионы долларов, которые за них можно выручить. И нужны срочно. Пока ему дают ссуды и предоставляют льготы по его кредитам лишь потому, что он пользуется влиянием, особенно в Европе, где ещё помнят и чтят величие его семьи и её заслуги перед монархией. В старушке Европе ещё сильна преемственность и почитаются дворянские гербы, родственные связи и его близость с Романовыми. Но одна вилла на озере Комо уже задолжала итальянскому бюджету под миллион евро. И это только согласно официальных источников. Часовой завод тоже существует только благодаря тому, что они стали частью крупного швейцарского концерна, и не приносит прибыли. А началось всё с того, что гильдия шафрана, одна из двенадцати богатейших гильдий Швейцарии, куда Шуваловы испокон веков вкладывали деньги, обанкротилась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Даже не знаю достойно ли будет возрадоваться, — усмехнулась я. — Потому что от меня граф Шувалов не получит ни копейки. Мы продадим эти картины, если получим. Ты сказала нам нужен хороший агент? Анонимный аукцион?..

— Подожди, — перебила меня мама, прислушиваясь.

Я тоже это услышала: из кабинета отца неслись вопли и отборнейший мат.

— Нет! Нет, этого просто не может быть! Это какая-то ошибка! — орал мой отец в телефон, уже выскочив из кабинета и беспорядочно мечась по коридору, словно забыл дорогу.

Видимо, на том конце повесили трубку, потому что он выдохнул и тут же начал снова набирать чей-то номер.          

— Да, снова я. Соедините меня с главой Совета Федерации. Срочно! — рявкнул он. А потом вдруг побледнел, качнулся, и голос его сделался таким же бесцветным, как и его лицо. — Вы уверены?.. Назначил президент?.. Сам?.. — выдохнул он, словно испуская последний вздох.

Безвольно уронил руку с телефоном. И поднял на маму потухший взгляд.

— Лена, меня… отстранили от должности… Разжаловали… Лишили… сенаторского мандата.

— Как?! — всплеснула мама руками и, обомлев, посмотрела на меня.

Но ничего, кроме злорадной улыбки её не ждало на моём лице.

Да! Мы сделали это!

Твой сенаторский мандат, мой родной!

Слёзы радости блестели у меня на глазах, когда на меня посмотрел отец.

— Твой муж… — затряслись его губы.

— Да! — услышала я, как выкрикнул Бринн, вторя мне. Как ударил кулаком в плечо Ивана. — Да! Мы сделали это! — И подпрыгнул. — Йух-ху! Сделали!

— Ах ты! — оскалился отец на меня.

— Я?! Нет, пап, — покачала я головой. — Он мог бы выбрать любого из двухсот сенаторов. Но, видимо, бог всё же есть, раз президент выбрал именно тебя.

— Да причём здесь бог! — заорал отец, а потом засуетился. — Ну, ничего, я этого так не оставлю… Я добьюсь…

— Чего? Что следом за тобой снимут с должности Барановского, который за взятку тебя и засунул в Совет Федерации? — я усмехнулась. — Да будет так! И поделом вам обоим, — я отвернулась и потянула маму за руку. — Кстати, мам, Сашка развелась.

Она ещё секунду смотрела как мечется отец, решая, должна ли она его как-то поддержать, но, видимо, решила, что это подождёт. Дочь была ей важнее.

— Как развелась? — опешила она.

— Совсем. К сожалению, ребёнка она потеряла, так что ты сильно на неё не дави. Но раз уж мне выпала честь сообщать тебе последние новости, расскажу до конца. Она теперь с ним, — показала я на, кажется, резко вспотевшего Ивана.

— Ванечка, так вы с Сашей…

— Не волнуйся, мамочка, — наклонилась я, — она в надёжных мужских руках. Наверное, первый раз за всю свою жизнь.

 Глава 25. Евгения

— Дерзкий побег был совершён сегодня из нового следственного изолятора города, уже получившего у журналистов меткое название СИЗО-Град, — очередной раз показывал телевизор последние новости.

Я сидела на кухне одна, уткнувшись в кружку с ромашковым чаем, и не столько пила, сколько вдыхала травяной аромат, борясь с тошнотой. Увы, она вернулась. Что бы ни происходило вокруг, раннему токсикозу были не помеха ни мои бессонные ночи, ни натянутые нервы, ни кадры произошедшего в тюрьме, что показывали по новостным каналам всю ночь.  

— Подследственный Николай Ивано̀в… — «Ива̀нов!» — машинально поправила я, — по прозвищу Патефон, пользуясь общей неразберихой, покинул расположение изолятора на вертолёте, зависшего над территорией СИЗО буквально на несколько секунд.

На экране появилась съёмка, сделанная случайным свидетелем на камеру сотового телефона: со стороны жилого массива из-за домов неспешно, с достоинством появилась чёрная винтокрылая машина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Вертолёт, имевщий на борту бело-синюю надпись: «ПРОКУРАТУРА РОССИИ» — комментировала за кадром диктор, — вызвал замешательство службы безопасности тюрьмы, что, видимо, и сыграло ключевую роль. Этих нескольких секунд хватило…