Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

И в этот момент я нащупал в кармане шприц.

— Не дождётесь! — рванул я зубами стопор поршня, как чеку, и всадил иглу амбалу в плечо.

— Так-то лучше! — спихнул я его резко обмякшее тело с себя, хватая ртом живительные крохи воздуха.

На губах пузырилась кровь.

Резко завоняло дерьмом. Я усмехнулся: ну, хоть в мешке для трупов теперь потащат не меня, но и обосрался не я.

— Сергей! Сергей, ты так? — приподняли чьи-то руки мою голову.

— Леонид Михалыч? — я болезненно скривился. — Прости.

— Да брось! Тут, сам знаешь, лотерея: повезёт или нет, твоей вины никакой, — поспешно сняв, подсунул он мне под голову свою арестантскую куртку. — Мне, можно сказать, повезло.

— Как? — закашлялся я.

— Выбрался под шумок, с толпой смешался, — перекрикивал он всё ещё бьющие колокола.

Потом раздался лай собак — их всё же выпустили, злющих натасканных ротвейлеров. Потом — голос начальника тюрьмы в мегафон.

Но я слышал то, чего он не мог перекричать — звук винтов вертолёта.

Вертолёта, что на сброшенной вниз лестнице, уносил на волю Патефона.

И я точно знал, что уносил: прямо над нами небо взорвалось цветным фонтаном — эти засранцы, улетая, запустили фейерверк.

Всё резко стихло. 

И в этой пронзительной тишине мне на лицо упала снежинка.

Он всё же пошёл, первый снег, улыбнулся я, закрывая глаза. На Покров.        

 Глава 24. Евгения

— Он жив?

Я обвела взглядом напряжённые, неподвижные лица.

И только, когда адвокат сдержано кивнул, присела на краешек стула.

Мысленно я, конечно, рухнула, колени подкосились, сердце зашлось и вдох облегчения застрял в горле. Но внешне осталась бесстрастной.

После того, как он сказал: «Живи дальше и не плачь обо мне» я словно окаменела.

Но ничего никому не сказала.

Я не могла сказать этого вслух, не могла, потому что, если я скажу — это станет правдой, настоящим, сбывшимся, а я не хотела, чтобы это сбылось.

Потому что пока он жив, пока я жива, ещё ничего не закончилось.    

И, клянусь, когда всё закончится, я перекрашу стены этой чёртовой библиотеки в ненавистный мне розовый цвет и сделаю из неё кукольный дом. Ну, почему все худшие новости мне сообщают здесь?

Прошлый раз, когда вернулась из тюрьмы, я сказала только два слова: вытащите его!

Нет, я рявкнула:

— Вытащите его!

И на все расспросы добавила ещё громче:

— Вытащите его, твою мать! Во что бы то ни стало! И ни о чём меня не спрашивайте!

Я и сама решила: сделаю что угодно. Подвешу Барановского за яйца. Придушу собственного отца, если его место понадобится Сергею. И собственноручно выпущу Шувалову кишки, если он не отстанет от Моцарта. Я была зла настолько, что послала в жопу куратора, когда тот позвонил узнать почему меня не было в универе.

«В жопу универ! — швырнула я на кровать телефон. — Сейчас у меня есть дела поважнее».

— Что случилось? — бросил Иван на пол тяжёлую спортивную сумку, с которой зашёл вслед за мной.

— В тюрьме был бунт. Патефон сбежал. Сергея избили. Он в изоляторе медсанчасти, — ответил адвокат.

— Не хочу даже спрашивать кто устроил бунт, — выдохнул Иван. — Как он?

— Терпимо. В сознании, но пока на лекарствах. Сломан нос. Два ребра. Повреждено лёгкое. Ну и, возможно, другие органы. Спустя сутки станет ясно: состояние или стабилизируется, или ухудшится.

— А почему в изоляторе? — сел на стол Антон, и только играющие на скулах желваки выдавали, что он чувствует.

— Потому что начальник СИЗО рвёт и мечет. У них вроде как был уговор на маленький управляемый бунт, который устроит Моцарт, а «хозяина» тюрьмы за это повысят. А теперь за побег подследственного его легко могут и уволить, и звёздочки с погон поснимать, — качнул адвокат с пяток на носки. — Теперь свидания с Сергеем Анатольевичем строго запрещены даже мне. Ни визитов, ни передачек, ни писем. Но… есть и плюс, — посмотрел он на каждого в комнате по очереди, кроме Сашки, что зашла вслед за Иваном тихо как мышка и встала у него за спиной. — Суд будет отложен по состоянию здоровья фигуранта. Так что, дай бог, у нас есть лишняя неделя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нет, вздох облегчения не прозвучал. Как не прозвучало и «если он поправится». Но мы приняли это к сведению.

— Спасибо! — встала я и посмотрела на адвоката, словно ждущего чего-то ещё.  — Думаю, вам есть чем заняться? Потому что нам есть, — смерила я его взглядом и развернувшись спиной, пошла к Руслану за его неизменными мониторами.

— Да, конечно, — откланялся адвокат. Когда я обернулась, он уже вышел.

— А это у вас что? — показал Антон на объёмную сумку.

— Это у нас сто миллионов, — выдохнул Иван.

— Вы их забрали? — удивился Бринн.

— Мы?!

Иван ничего не сказал, размахивая руками у меня за спиной, но я видела эту живописную пантомиму в отражении выключенного монитора. Как он показал на меня, потом взялся за горло двумя руками и выпучив глаза одними губами произнёс: зверюга!

— Ну, может, я немного и перегнула палку, когда сказала, чтобы Барановский засунул свои сомнительные услуги в задницу, и уже заранее её разрабатывал, потому что, когда вернётся, Моцарт вывернет его наизнанку через жопу, — развернулась я, и, сложив руки на груди, оперлась спиной на стол. — Но зато очень действенно. Хотя бы деньги мы вернули.

— Не соглашусь, — усмехнулась Сашка, прямо в пальто заваливаясь на диван. — Про свидетельство о браке, которым он может подтереться, а потом прилепить на свою вспотевшую рожу, было очень даже к месту. Моцарт дал добро — юристы только что вручили мне свидетельство о разводе, — помахала она гербовой бумагой.

— Поздравляю, — мрачно развернулась я к Руслану, стараясь не думать о том почему Моцарт дал ей добро на развод. Он словно приводил в порядок дела: всех отпустил, простил, простился... — У тебя есть новости?

— Да, — подвинул он лист, не скрывая улыбку. — Я разгадал код. Как ты и говорила, он оказался проще простого. Просто надо было понять, как им пользоваться.

— И как же? — рванул к нам Бринн.

Написанные на листе символы говорили сами за себя:

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9

С Е Р Ё Г А 0 1 2 

3 4 5 6 7 8 9      

 — То есть все цифры надо было всего лишь сдвинуть? — тыкал он в лист пальцем, толкая меня плечом. — На шесть?

— Да, — кивнул Руслан. — Тогда, где был «0» станет «3».

— Где «5» — «8», — провела я ногтем линию вниз.

— И номера будут выглядеть вот так, — подал нам Руслан ещё одну бумажку.

— И Ван Эйк?.. — подал голос Бринн.

— Очень нам помог, полностью подтвердив соответствие правильного номера.

— Аллилуйя! — воскликнул он. — Дело за малым.     

— Да, забрать остальное, — кивнул Иван.

— Получить подтверждение президента, — посмотрела я на него в упор и снова повернулась к Руслану. — Есть предложения, что мы будем делать потом?

— Возможно, когда Моцарт выйдет, а его обязаны будут выпустить, — замялся Руслан. — Ну, когда он получит должность сенатора, — и совсем сник под моим злым взглядом, произнёс очень тихо: — Возможно, тогда он скажет, что делать.

— Да, блядь! — взмахнула я руками. — Ему там под капельницами в лазарете больше делать нечего только целыми днями думать, что он тебе скажет, когда выйдет. Нет, Руслан! — нагнулась я через стол. — Моцарт нам ничем не поможет! Мы должны придумать сами как сохранить его сенаторскую неприкосновенность. И чем быстрее, тем лучше. У тебя есть идеи?

— Моцарт в юбке, — мягко привлёк меня к себе за руку Бринн, — иди поешь, а? Ты прямо сам не свой, когда голоден. И дай уже Руслану передохнуть, он скоро заикаться начнёт.

— Да, пойдёмте. Умираю от голода, — встала Сашка. — И, кстати, Рус, если хочешь, я могу тебя подстричь, а то ты скоро не на геолога, а на деда Мазая будешь похож.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Она всех заставила улыбнуться. Всех, кроме меня.

— Предательница, — прошипела я сквозь зубы, проходя мимо.

Конечно, она может улыбаться. Она свободна, она влюблена. Она оттаскала Карину за волосы, и влепила Диане пощёчину, когда Иван притащил её снова в Каринкину квартиру и застал их там врасплох — девки собирали его вещи.