Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

момент, когда на крыльцо выходит папа, только гораздо моложе. По запаху и солнечным цветам я понимаю, что это одно из его воспоминаний. Он широко улыбается и кричит:

– Что там у тебя, малышка?

Крошечная девочка с растрепанными хвостиками бежит ему навстречу через улицу и вверх по дороге и, как флагом, размахивает листком бумаги.

Я совсем этого не помню.

– Смотри, что я нарисовала! – кричит ему восьмилетняя Ли.

Я направляюсь за ней в дом, где папа разворачивает на столе рисунок.

– Ух ты, – произносит он вполне искренне, – мне кажется, это твоя лучшая картина.

– Это мама играет на пианино! – восклицает маленькая Ли.

– Я понял, – отвечает папа. – Ты отлично постаралась.

– Это тебе, папочка!

– Ух ты, спасибо. Думаю, она отправится сюда до тех пор, пока мы не найдем подходящую рамку!

Мое сердце переворачивается при виде того, как Ли-малышка светится от счастья ярким кадмием и как любовно папины руки отодвигают всё с дверцы холодильника, чтобы освободить место для рисунка. Заметил ли он, что уже в таком раннем возрасте я передавала пропорции и объем пианино? И что попыталась смешать несколько цветов масляной пастели для тени?

– Что думаешь? – спрашивает он.

– Выше! – отвечает миниатюрная версия меня. – Чтобы мамочка видела.

Папа подтягивает рисунок еще на несколько сантиметров.

– Не волнуйся. Это будет первое, что она увидит, когда придет домой.

– А где она? – Крошечная Ли вытягивает шею в одну сторону, потом в другую.

– Еще не вернулась. Хочешь перекусить?

– Но она всегда дома в это время.

– У нее дела, но она скоро вернется. Как насчет яблока с арахисовым маслом?

Ли-из-воспоминания корчит рожицу.

– Тошнит уже.

Папа открывает морозилку.

– Ладно… А палочки моцареллы?

Глаза маленькой Ли широко распахиваются и сияют.

– Мамочка никогда не разрешает мне есть их после школы.

Папа пожимает плечами.

– Сегодня твой день рождения, так что не вижу причин сделать исключение.

– Да! – Малышка Ли подпрыгивает, вскидывая вверх кулак. Не припомню, чтобы когда-нибудь во мне было столько энергии.

Папа разогревает соус маринара. Послеполуденное солнце заливает кухню, и весь дом наполняется вкусным запахом жареной панировки. Открывается входная дверь.

– Мамочка!

Мама улыбается из прихожей – выражение ее лица пронзает меня насквозь.

– С днем рождения тебя!

– Где ты была? – Ли-из-детства спрыгивает с высокого стула.

Мама поворачивается, чтобы ухватить упакованную коробку размером с чемодан, и толкает ее ко мне по коридору.

– Я забирала твой подарок. Хочешь открыть?

– Да!

Пальчики разрывают оберточную бумагу, шумно обнажая красивую кожаную коробку; не мешкая, отодвигают две блестящие задвижки – верхняя крышка поднимается, и из-под нее появляются маленькие полочки с идеально ровными палочками цветов. Пастельный набор Cray-Pas слева, а под ним маркеры. Гелевые ручки справа; на нижнем уровне – мелки. И карандаши. Сколько же там карандашей! Разной жесткости карандаши для скетчей, акварельные карандаши – в общем, достаточно, чтобы у маленькой Ли закружилась голова.

Ли-из-воспоминания ахает – и не может остановиться.

– Тебе нравится? – спрашивает мама.

– Это лучший подарок на свете! – восклицает Ли-малышка. – Сколько здесь цветов!

А поодаль, где-то на заднем плане, стоит папа: на его лице широкая улыбка, которую я не видела уже очень давно. Улыбка, которая врезается мне глубоко в ребра, которая заставляет меня чувствовать одновременно теплоту и грусть.

Мерцание – и меняются цвета, меняются запахи.

Мама в одиночестве бродит по коридорам моей школы. Здесь организовали художественную выставку работ учеников. Ряды рисунков и картин покрывают стены классных кабинетов и холлов. Расписаны даже персональные шкафчики учеников. Для объемных работ были подготовлены стеклянные футляры: в них демонстрируют абстрактные проволочные скульптуры, папье-маше и керамические горшки и вазы.

Мама идет вдоль экспонатов, вглядываясь даже в те, что очевидно сделаны другими учениками, в поисках таблички с моим именем. И всякий раз, найдя мою работу, она чуть отходит, чтобы сделать снимок на свою «мыльницу».

Ее раздувает от гордости, и каждому прохожему она возбужденно указывает на мои рисунки. Последним она находит свой портрет. Я не показывала его ей; это был сюрприз. Фотореалистичный карандашный набросок, заключенный под стекло. Мама за пианино, одна рука едва касается клавиш, другая – поднялась к странице с нотами с маленьким карандашом, чтобы отметить расположение пальцев.

– Очень красиво, – говорит она.

Освещение меняется, все затухает, ароматы улетучиваются; а когда цвета возвращаются, по их выгоревшим оттенкам я понимаю, что перенеслась дальше во времени. В воспоминание из более далекого прошлого.

Вот моя бабушка – ей под пятьдесят, она идет вдоль дороги. Затем останавливается у ступеней, которые, закругляясь, ведут к двери с заостренной аркой и изображением Иисуса наверху. Она не заходит внутрь, но опирается на перила и прислушивается.

Цвета и звуки успокаиваются, и тогда слышу и я: ноты фортепиано, сначала живые и трепещущие, затем медленные и мрачные. Опытные пальцы танцуют по клавишам, опытное сердце извлекает из звуков чувства.

Мелодия подходит к невольному завершению, и ба-бушка вздыхает. Она легонько качает головой, а затем продолжает путь – в спешке, словно боится быть замеченной.

Цвета гаснут, и воспоминания уносятся прочь.

51

То, что осталось от рисунка, опадает на мои ладони мягким серым пеплом, шелковистым между подушечками пальцев. Я потираю руки, и пыль осыпается, превращаясь в ничто.

Однажды мы были обычными цветами радуги, счастливыми и уверенными в себе. В какой-то момент мы начали проваливаться куда-то в промежутки – в мутные цвета, потемневшие из-за негодования и молчаливой ярости.

В какой-то момент моя мать сошла с пути настолько, что утонула в оттенках серого, в мире, нарисованном одними тенями.

На тумбочке начинает звонить мой телефон. Тихий перелив нот…

Странно. Кто это может быть?

Но это не звонок. Это композиция, которую мне отправил Аксель, – та, где мама играет на пианино песню Терезы Тенг. Почему мой телефон продолжает ее воспроизводить?

Вокруг меня – плотный послеполуденный зной; но музыка, которую я слышу, заставляет все внутри дрожать от холода и выхватывает из глубин моего сознания очередные воспоминания.

52

Зима, девятый класс

Все рассыпалось прахом. Мои вопросы, мои расследования. Нормальность. Иллюзия.

Стоял хмурый февральский день, прошла половина учебного года. Я вернулась из школы и увидела маму лежащей на диване. Она казалась крошечной, как тряпичная куколка.

– Привет, мам. – Я опустила рюкзак, и он соскользнул на пол.

В ответ – тишина.

– Аксель и Каро скоро зайдут. Можно мы закажем пиццу?

По-прежнему молчание.

Я подумала, что, может быть, она как-то неожиданно глубоко задремала.

– Мам?

Я легонько толкнула ее в плечо, и она повернулась ко мне лицом. Черты его