Мятный сон (СИ) - Пишу Яна

Мужчина сел немного поодаль от меня на широкой лавке, а я продолжал пялиться на его профиль, полностью отстранившись от своих мыслей. Даже на расстоянии почти трёх метров я увидел, что из узкого длинного носа этого человека торчали густые пучки волос, в центре острого подбородка виднелась, а если быть более точным, кидалась в глаза большая в цвет лица родинка, по верх которой росло два длинных черных волоска. Но первое, что привлекало в его образе, так это неуклюже-огромные очки в толстой зелёной оправе, из-под которых на вас обязательно посмотрели бы добрые грустные глаза. На первый взгляд он явно походил на бездомного, но всё-таки что-то в нём было особенным, что-то, что выделяло его из всех слоев общества. Сейчас он казался мне, каким-то инопланетянином-добродетелем, которому "всё равно" на все устои нашего мира, ведь он не отсюда и жить будет здесь лишь, как временный обитатель-исследователь, мыслитель, собирающий странную для него информацию об устоях нашего непонятного, прогнившего и очень несчастного общества.

— Спасибо! — наконец поблагодарил его я.

— За что?

— За воду и за помощь.

— Это мой долг! — невозмутимо ответил он.

— Помогать чужим людям?

— Именно.

— И почему же вы решили, что это ваш долг? Разве в мире не каждый сам за себя? Разве мир не навязывает нам точку зрения потворствовать самому себе и своему эго? — сказал я более чем раздражительно.

— Хм, — улыбнулся человек, которого явно позабавили мои слова.

— Вовсе нет, молодой человек. Это всеобщее заблуждение.

Он демонстративно потёр подбородок и продолжил:

— Знаете, жизнь можно сравнить с большим пустым сундуком. Чем больше положишь в него добрых поступков, тем больше счастья у тебя будет.

Он замолчал, а я вновь стал погружаться в своё прошлое.

Вот мне двенадцать. Мои одноклассники вновь побили меня, отобрали деньги и выкинули мои единственные кроссовки в мусорный бак. И вот я с трудом забираюсь в этот контейнер и поднимаю их с грязного дна помойки. Кроссовки оказались полностью испачканы и пропитаны вонючей мусорной жидкостью с живыми опарышами. Я стряхиваю с них грязь и пытаюсь подавить в себе чувство тошноты, злости и обиды, но превыше всех этих чувств я пытаюсь подавить чувство страха. Я не плачу, я давно перестал плакать, но я дрожу от страха. Мне страшно возвращаться домой и показаться в таком виде перед отцом. Он точно дома, мне не избежать встречи с ним. И хотя где-то глубоко внутри у меня теплилась надежда не встретить его сегодня, все мои надежды в миг рухнули, когда он лично открыл мне двери, стоило мне ступить на первую ступеньку нашего нищего, с гнилыми деревянными досками скрипучего крыльца. Завидев меня в самом лучшем состоянии для наказания ремнём с железной бляхой, я сразу ощутил как в районе моего желудка завязался тугой узел страха с чувством тошноты. Но к своему удивлению он лишь окинул меня полным злости и недовольства взглядом и сказал, что ждёт меня через пять минут на нашем заднем дворе. Тогда я впервые пожалел о том, что отец не избил меня ремнём с железной бляхой…

— Из своего сундука, в своё время, я забрал слишком много добрых дел, — выдернул меня из воспоминаний мягкий голос человека в очках с зелёной оправой, — и дошёл до того, что он не просто опустел, а я задолжал. Я слишком задолжал самой жизни. И теперь мне до самой смерти не откупиться. Но я хотя бы пытаюсь это делать.

Я смотрел на этого человека усталым взглядом и не думал о его сундуке жизни. Мой мозг занимали мысли, что тренировки на брусьях, выглядели не так солнечно, как описывала мне мама. Когда я оказался на заднем дворе нашего дома, я в сотый раз пожалел, что отец отменил наказание ремнём с бляхой. Он изматывал меня до потери… до потери сознания… О, Господи, как он мог?! Я действительно не раз терял сознание от усталости, когда он заставлял меня отжиматься по двести раз под страхом того, что он побъёт маму. Он говорил, что её сын оказался хлюпеньким тюфяком. Он называл меня ублюдком, аргументировав это тем, что его бы сына никогда не побили. Он всячески унижал меня и доказывал мне, что моя мама неблагодарная шлюха, которая ещё ответит за позор нанесенный ему. Хотя он и сам видел, что всё это было не так…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А я и так счастлив! — заговорил он слишком громко.

— Что? — спросил я этого странного мужчину, который сидел и отвечал явно не мне.

— "Большее счастье давать, чем получать" и Мессия был прав, говоря это.

А вот теперь он заговорил очень тихо, почти шёпотом и обратил свой в миг обезумевший взгляд в мою сторону.

— Добрые дела делают меня счастливым, хоть и не могут вернуть её, — на этих словах я почти уверен, что увидел, как у него потекли слёзы, а я окончательно убедился, что он явно ненормальный тип, сумасшедший, но добрый человек.

— Почему вы здесь? — решил я, что будет правильным поинтересоваться его жизнью и возможно выдернуть его из состояния безумия.

Он уставился на меня, демонстрируя своё нездоровое выражение лица, но немного помолчав, он закрыл глаза, открыл их и вновь заговорил, как прежде, спокойно и уравновешенно.

— Просил монеты для бездомного друга у отеля. Доллар — это ведь такая мелочь, для всех тех богатеев, живущих в его стенах. Но меня погнали, вернее пытались, а затем вызвали копов. Они сказали, что я дебоширю и пугаю их постояльцев, но это было не так. Такие как я или те же бездомные ребята, не так опасны, чем люди, притворяющийся прилежными членами общества, а дома избивающие своих жен и воспитывающие детей современными дегенератами. Они выращивают в своих детях худшие свои качества. Их дети разбираются в компьютерных играх, гаджетах, наркоте, деньгах и биткоинах, но они не научены азам настоящего человека. Человека, который в первую очередь должен научиться любить жизнь и людей, а уже потом материальное. Если бы так было, не было бы войн, голода и невинных смертей и моя Эльза была бы сейчас рядом со мной.

Я ничего не ответил, лишь сочувственно вздохнул, удивляясь здоровым мыслям этого явно нездорового человека.

— Ты! Поднимайся! Следователь ждёт!

Я безразлично оторвал взгляд от бетонного пола и, посмотрев перед собой, понял, что это "вежливое" обращение относилось ко мне.

— Пошевеливайся!

На ватных ногах, с туго затянутыми наручниками, я вышел из камеры. На прощание мне удалось узнать имя моего сокамерника. Его звали Себастьян. Со всей искренностью и настоящность в глазах он пожелал мне счастья, но сказал одну фразу, которая сбила меня с толку и вызвала лишь один вопрос "Как он узнал о нём?".

Каждый мой шаг я ощущал на спине грубый толчок от дубинки своего любезного смотрителя, а в голове продолжала звучать фраза Себастьяна, которая не прекращала вызывать холод на моей спине: "Николас, ты должен простить отца. Поверь, он очень сожалеет".

Я не знаю, откуда он узнал моё имя, ведь я ему не говорил, как меня зовут. Я не знаю откуда он узнал о моём отце и уж тем более о моей обиде? Хотя, нет, в этом Себастьян уж очень ошибся. Я не обижаюсь на своего отца. Я его ненавижу! Я никогда не смогу его перестать ненавидеть.

— Снимите с него наручники, сержант!

Я оказался в большом просторном офисе. Он был заполнен столами и людьми в полицейской форме, лица которых излучали лишь надменность и власть над такими, как я. Ничего лучшего, чем очередное отвращение я не мог испытать в данный момент. На подсознательном уровне я ненавидел полицейских всю свою сознательную жизнь, хотя и пытался проявлять уважение к закону и властям. Но теперь, зная всю правду и вспомнив свое прошлое, я возненавидел этих представителей власти ещё больше. В своё время они оказались бесполезными инструментами для тех, кто так отчаянно в них нуждался. Они ничего не предприняли, чтобы защитить меня с мамой. Абсолютно ничего. А ведь могли! И теперь, естественно, они будут втирать мне какую-то чепуху о том, что я нарушил какой-то чепуховый закон и являюсь опасным членом для общества. И только мне об этом подумалось, как "вежливый" надсмотрщик, вот прям с языка снял мои слова:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})