Стальной век: Социальная история советского общества - Вадим Дамье

Национальная политика большевистских властей в период НЭПа оста­валась противоречивой. С одной стороны, были вложены значительные средства в развитие «национальных окраин». «Колониальная политика... Великобритании, - заявлял Рыков, - заключается в развитии метрополии за счет колоний, а у нас - колоний за счет метрополии»[258]. Советский премьер отчасти кривил душой: «центр» извлекал из периферии многочисленные выгоды (прежде всего, сырье и сельскохозяйственную продукцию), но, дей­ствительно, существовала и заинтересованность в «гомогенизации» и вы­равнивании уровня хозяйственного развития отдельных частей империи.

После XII съезда развернулась так называемая «коренизация» пар­тийного, государственного, комсомольского и профсоюзного аппарата в «нерусских» республиках. Кадры из представителей местного населения широко привлекались в руководящую верхушку. Поощрялось использова­ние местных языков, знание которых для государственных служащих яв­лялось обязательным. На Украине осуществлялась «украинизация» - уве­личение доли этнических украинцев в органах власти, культуры, просве­

щения, внедрение украинского языка в официальное делопроизводство, образование, средства массовой информации. Проводниками этой полити­ки были председатель республиканского правительства В.Я.Чубарь и ру­ководители украинского наркомата просвещения. Аналогичная политика «белоруссизации» проводилась в Белоруссии. В Средней Азии было про­ведено «национально-государственное размежевание»: в нарушение исто­рических связей населения были учреждены республики по этническому принципу, и представители коренного населения заняли посты партийных и государственных руководителей.

Нередко «коренизация» приводила к существенному ущемлению прав национальных меньшинств в республиках. Если на Украине для них соз­давались «национальные районы», а в Белоруссии в качестве государст­венных языков были признаны также русский, идиш, польский и т.д., то в Абхазии, например, напротив, осуществлялась «грузинизация». Призы­вы к расширению прав автономных республик в РСФР (вплоть до прямого вступления в СССР), выдвинутые, в частности, на совещании «нацио­нальных» членов ЦИК СССР и ВЦИК в 1926 г., были категорически от­вергнуты.

Иногда «центр» спохватывался и приходил к выводу, что «корениза- ция» зашла слишком далеко. Так, в 1925-1926 гг. Сталин подверг критике наркома просвещения Украины А.Я.Шумского, который потребовал не только усиления «украинизации» культуры, но и занятия руководящих постов в республике исключительно украинцами.

В ходе внутрипартийной борьбы нередко всплывали нотки русского национализма или антисемитизма. Выдвинув лозунг «строительства со­циализма в одной стране» в 1924 г., Сталин обвинил Троцкого в презрении к русскому народу и «неверии» в его силы и способности. «Оппозиция обвиняет нас в том, что мы с вами настоящая кацапня, дальше того, что есть в нашей стране, мы ничего не видим, что мировая революция и все прочее, этому-де мы с вами не верим, мы узкие националисты, ограничен­ные люди», - заявил С.М.Киров. В марте 1926 г., в разгар борьбы за власть «наверху», в Москве распространяли слухи о том, что это «жиды бунту­ют». Официальное разъяснение о том, что борьба идет против Троцкого, Зиновьева и Каменева как оппозиционеров, а не евреев, лишь напомнило об их национальности. О том, какие настроения существовали в «низах» партии, свидетельствует например, заявление одного из участников засе­дания коммунистов и сочувствующих пос. Сохондо Читинского округа (сентябрь 1927 г.): «Троцкий не мог быть коммунистом... сама его нацио­нальность указывает, что ему нужна спекуляция». В 1926 г. сменовеховец Ключников, работавший в Наркомате иностранных дел, выступил в Мос­ковской консерватории с открытой апологией русского национализма и антисемитизма, обвинив евреев в задевании «национального чувства рус­ской нации». «Русская нация проявила национальное самоограничение.

Создалось определенное несоответствие между количественным составом (евреев) в Союзе и теми местами, которые в городах евреи временно заня­ли... Мы здесь в своем городе, а к нам приезжают и стесняют нас... Страш­но нарушена пропорция и в государственном строительстве, и в практиче­ской жизни, и в других областях между численным составом [евреев] и населением... Слишком много евреев в Москве». Отчет о выступлении был перепечатан в официальной газете «Рабочая Москва», что свидетель­ствовало о его поддержке «наверху»[259].

В то же время, большевистские власти империи в период НЭПа пыта­лись поддерживать известное равновесие между великодержавным цен­трализмом и интересами местных элит. Они считали, что основой стабиль­ности государства является русский народ, но еще не решались открыто провозглашать лозунги русского национализма. Официальный историк М.Н.Покровский беспощадно обличал традиции русского царизма, его войны, завоевательную и колониальную политику. Всякое отождествление с патриотическими героями прошлого (государственными деятелями, пол­ководцами, военачальниками и т.д.) отвергалось.

   8. Сопротивление социально-экономической политике властей

Регулярные сводки политической полиции ВЧК-ОГПУ о положении в стране свидетельствовали о постоянном брожении и непрерывных вы­ступлениях протеста. Массовое недовольство рабочих вызывали рост цен, закрытие предприятий, простои в работе из-за нехвати сырья и топлива, многомесячные и повсеместные задержки в выплате зарплаты и выдаче продовольственных пайков, плохие жилищные условия, высокие налоги и низкие заработки, которых не хватало на жизнь. Подлинную ненависть городским трудящимся внушали роскошь и преуспеяние новых богачей. Отчеты говорят о «растущем в рабочей массе крайнем озлоблении в от­ношении к спекулирующей буржуазии»[260], о протестах, связанных с пере­дачей предприятий их бывшим владельцам. По мере утверждения и рас­пространения НЭПа усиливаются и иные поводы для возмущения: произвол частных предпринимателей и администрации государственных предпри­ятий, включая директоров - членов компартии. Хозяева нередко продлевали рабочий день, увольняли рабочих без ведома профсоюза, преследовали и изгоняли профсоюзных активистов, снижали им зарплату и т.д. «Красные» начальники избивали рабочих и угрожали им. Барство и роскошь начальст­ва вызывали всеобщее раздражение.

Еще в июле 1921 г. поэт В.Д.Александровский описывал такую сцену, передавая ненависть простого человека к новым господам:

И вот такая сволочь за столом Вас окунет в свою блудливость взгляда И будет лаять длинным языком О том, что вы нарушили порядок.

Ее прием «от трех до четырех»

И как войти вы смели без доклада?

И это пошлый, вымученный брех Единственная в устали награда.

В четыре подадут автомобиль,

А вы стоите молча от испуга,

Пока не бросите в поднявшуюся пыль Пятиэтажную забористую ругань[261].

В 1922 г. протесты не прекращались почти на протяжении всего года. В феврале крупные, хотя и кратковременные стачки и волнения происхо­дили на заводах Москвы и Петрограда, в марте недовольство распростра­нилось уже на всю страну: северо-западные, западные, восточные районы, а положение в Поволжье и Южной Украине названо было «почти угро­жающим»[262]. Однако забастовок было еще немного. Политическая поли­ция отмечала, что в районе Петрограда и на Украине «рабочие до самого последнего времени продолжают оставаться озлобленными и активно враждебно настроенными против Советской власти и РКП»[263]. Именно в этих областях в мае 1922 г. поднялась «огромная волна» забастовочного движения, причем в Одессе она временами принимала почти всеобщий характер. В июле, как свидетельствовали авторы отчета, «волна забасто­вок охватила большинство предприятий промышленных районов (Мос­ковского, Петроградского, Брянского, Юго-Западного, отчасти Донецкого и в Сибири)[264]», а также на Юге Украины. Выплата задолженностей по зар­плате и снижение цен на хлеб и товары первой необходимости несколько разрядили ситуацию, но в Петрограде, Одессе, в Сибири и на Урале про­должались стачки. В сентябре вновь бастовали в Москве (выступление на фабрике «Гознак» захватило около 1 тысячи рабочих) и во всех промыш­ленных районах Сибири, на Украине происходили значительные, зачастую весьма упорные забастовки на крупных предприятиях. Новый мощный всплеск стачечного движения наблюдался в октябре-ноябре. Сотрудники ОГПУ подчеркивали «наличие широко развитого по всей территории Рес­публики недовольства, захватывающего все основные группы населения и достигающего местами весьма значительной остроты»[265]. В Москве басто­вали трамвайщики, получившие поддержку рабочих вагонных мастерских, печатники, почтово-телеграфные работники, некоторые заводы отказались участвовать в демонстрации по случаю годовщины Октябрьской револю­ции; беспокойно было в Тверской и Пензенской губерниях, Нижнем Нов­городе. Происходили стачки железнодорожников Украины; их примеру последовали коллеги из Витебска. Наиболее мощные волнения происходи­ли по-прежнему на Украине - в Донбассе, Одессе, Николаеве, Екатерино- славе идр. «В Донбассе, - докладывали чекисты, - быстро развивается забастовочное движение, достигающее... совершенно невиданных за послед­ние годы размеров и перекидывающееся на другие промышленные рай­оны»[266]. Массовые стачки в этом районе захватывали часто целые кусты предприятий. В Сибири обычные или «итальянские» забастовки происхо­дили в Мотовилихе, на Боткинском и Нытьвеском заводах. Всего в ноябре и декабре 1922 г. отмечалось почти 90 забастовок (особенно в Петрограде и Москве). Лишь к концу года благодаря повышению тарифных ставок и снижению цен властям удалось сбить накал массовых протестов.