Стальной век: Социальная история советского общества - Вадим Дамье

Характерно, что забастовки 1922 г. в большинстве случаев были сти­хийными и лишь изредка сопровождались активизацией пропаганды от­дельных членов оппозиционных социалистических партий, призывавших к созданию свободных профсоюзов и т.д. Иногда рабочим удавалось добить­ся повышения зарплаты. Бывало и иначе: забастовки подавлялись властя­ми, которые увольняли «непокорных», а иногда шли даже на временное закрытие всего предприятий. В таких случаях профсоюзные функционеры становились на сторону государства: так, в августе 1922 г. текстильщики Орехово-Зуево отказались подчиниться колдоговору, подписанному проф­боссами с трестом, и потребовали повышения тарифных ставок; забасто­вавшие «смутьяны» были попросту исключены из профсоюза.

Новая волна стачек поднялась летом 1923 г., причем наиболее упорной была стачка торфяных рабочих Московской, Иваново-Вознесенской и Твер­ской губерний. Она приобрела почти всеобщий характер, возник подполь­ный стачком, члены которого были арестованы ГПУ. Ежемесячно отмеча­лось примерно по 40-50 забастовок, причем летом центром стачечного движения была столица страны, а в октябре - Донбасс. Хотя основные при­чины недовольства и требования имели экономический характер, среди ра­бочих распространялись и антиправительственные настроения. Органы ГПУ сообщали о том, что во многих регионах страны активно работают как члены правосоциалистических партий, так и особенно - анархисты, макси­малисты и левые эсеры. Они пользовались существенным влиянием среди части трудящихся, как в городе, так и в деревне, а на Дальнем Востоке ино­гда могли даже наносить поражение большевистским кандидатам на выбо­рах в местные профсоюзы. В ноябре в условиях острого экономического кризиса стачки охватили всю страну; их общее число достигло 59, причем одной из основных причин стала стремительно растущая безработица. По­ложение безработных, как признавало ГПУ, «повсеместно критическое», пособия и бесплатные обеды мало облегчали их ситуацию. Сообщалось даже о случаях самоубийства среди людей, потерявших работу. Уже весной 1923 г. волнения безработных происходили в Архангельске, Киеве, Крыму и других районах СССР. В Москве их делегаты организовали демонстрацию протеста на съезде профсоюза пищевиков. Во Владивостоке не без влияния анархистов и максималистов была проведена попытка манифестации про­тив безработицы, 23 организатора были арестованы. В конце 1923 г. вспых­нули столкновения с милицией на Луганской бирже труда. Распространя­лись листовки с призывом безработных к организованной борьбе против сокращения штатов. Создавались подпольные группы («партия безработ­ных». «группа безработных» и т.д.), ГПУ отмечало, что безработные враж­дебно относятся к власти и большевистской партии. Они призывали к про­ведению манифестаций и требовали предоставить им контроль над биржа­ми труда или разогнать их[267]. Особенно тревожные и бунтарские настроения отмечались в 1923-1924 гг. среди демобилизованных красноармейцев, ос­тавшихся без работы. Весной 1924 г. в Одессе после самоубийства безра­ботного прошла 4-тысячная демонстрация протеста. «На состоявшихся по­сле демонстрациях собраниях безработных по профсоюзам представителям проф- и парторганов не давали говорить; - сообщалось в отчете ГПУ. - Вы­ступавшие требовали снятия с работы жен и родственников ответственных работников, отмены привилегий для коммунистов-безработных и борьбы со сверхурочными»[268]. В Киеве уволенные строители попытались захватить профсоюзное знамя и организовать демонстрацию, вступив в столкновение с коммунистами и комсомольцами. Происходили попытки разгрома бирж труда, нападения на их работников и представителей администрации. Соз­давались подпольные союзы безработных.

Протесты 1923 г. серьезно испугали власти. Они пошли на повыше­ние зарплаты в городах, но одновременно усилили борьбу с организован­ной оппозицией. Удары наносились не только по представителям анархи­стского, народнического и социалистического подполья, но и по новым левым группам, возникшим в 1921-1922 гг. «Рабочая группа», созданная сторонниками Г.И.Мясникова, выпустила в феврале 1923 г. манифест, который распространялся также среди делегатов XII съезда большевист­ской партии. В нем содержалась критика НЭПа как капиталистической политики, обличалось социальное неравенство между рабочими и «новой буржуазией» и вся вина за социально-экономические проблемы возлага­лась на «олигархическую касту» во главе партии. Группа выступала за полное преобразование Советской системы на основе фабрично-завод­ских советов, к которым должны были, по ее представлению, перейти как управление производством, так и выборы политических административных органов[269]. Другая оппозиционная организация под названием «Рабочая правда» сложилась под влиянием идей известного философа-марксиста А.А.Богданова, теоретика «пролетарской культуры» и лидера сложивше­гося на этой основе широкого общественно-художественного движения «Пролеткульт». «Рабочая правда» заявляла, что к власти в России пришел новый класс, состоящий из представителей «организационной и техниче­ской интеллигенции», который превратил большевистскую партию в свое орудие, установил свою диктатуру и угнетает рабочий класс. Группа при­зывала к созданию «новой революционной пролетарской партии» и под­готовке новой революции[270].

В мае 1923 г. власти арестовали Мясникова, а затем сослали его. В ав­густе «Рабочая группа» была обвинена в организации забастовок, а в сен­тябре обе организации - разгромлены.

В 1924 г. пик забастовочного движения пришелся на весенние и лет­ние месяцы, когда в месяц происходило по 30-50 стачек. Благодаря росту заработков и более своевременной выдачи зарплаты эту волну удалось к концу года сбить. Но большевистская власть оказалась в положении, на­поминающем русскую пословицу: «Голову вытащишь - хвост завязнет». Если все отчеты ГПУ за 1922 и 1923 гг. в целом отмечают, что настроения среди крестьянства, занявшегося «подъемом хозяйства» более благопри­ятны для режима, чем настроение рабочих, а недовольство высоким прод­налогом носит скорее пассивный характер, то в 1924 г. отношение кресть­ян к большевистскому правительству значительно ухудшается в условиях засухи, неурожая и падежа скота. Семенная ссуда, кредиты и продовольст­венная помощь, строительство заводов по производству сельскохозяйст­венной техники не могли исправить ситуацию. Крестьяне возмущались жестокостью сборов, неподъемным для них размером и денежной формой налогов, недостаточностью и невыгодными условиями кредита, неэквива­лентным обменом с городом, усилением влияния кулаков в деревне и скугациков-перепродавцев зерна. Все чаще стали случаи неуплаты налогов, избиения сборщиков налогов и представителей властей. Реформы 1925 г. вызвали у бедных крестьян «подавленное» чувство; крестьяне Украины и Сибири восприняли их как уступки кулакам, которые открыто говорили: «Теперь наша власть». Беспартийный председатель одного из сельсоветов в Костромской губернии многозначительно заявил: «...Появляются новые барины вроде совчиновников, получающих солидное содержание, снова оживают торговцы». Он призывал развивать кооперацию, «отвоевать и тор­говлю, и производство, и не только у частных лиц, но и у государства»[271].

В крестьянской массе в 1924-1925 гг. росла тяга к самоорганизации в форме создания особых крестьянских профсоюзов, особенно в Москов­ской губернии, западных районах и Поволжье. «Революция сделана, но не для крестьянства», - говорили в деревне. Выступавшие на беспартийных конференциях жаловались, что власть «обюрократилась», «слишком мало дала полезного крестьянству» (фабричные изделия дороги, мосты не чи­нятся, медицинская помощь платная) и «обращается с крестьянами звер­ски»[272]. «...Крестьяне говорят, что рабочий живет хорошо, получает при­личное жалование, получает бесплатно лечение и ряд других льгот, - док­ладывали органы ГПУ. - Все это благодаря тому, что рабочие имеют свои союзы, защищающие интересы. Союзы борются за повышение зарплаты рабочего, не считаясь с тем, что фабрично-заводские товары дороги для крестьян. Крестьяне надеются, что союз даст им возможность избавиться от больших налогов» и «назначить цену» на продукты сельского хозяйст­ва. «...Пока не будут крестьянские союзы - нет смычки рабочих и кресть­ян», - заявляли они на собраниях[273]. Многие сельские трудящиеся были убеждены, что городские рабочие живут лучше них, и добивались, «чтобы доход крестьянина равнялся зарплате рабочего». Важной задачей кресть­янских союзов была также коллективная помощь бедным крестьянам.

Хотя число стачек в 1925 г. в среднем составляло 20-30 в месяц (пик приходился на летние месяцы), недовольство среди городских рабочих и особенно безработных сохранялось. Рабочие нередко отказывались уча­ствовать в официальных мероприятиях, говоря: «Здесь нам делать нечего, здесь одни коммунисты и комсомольцы, действительных рабочих нет». Часто делались высказывания, что членов партии надо «заставить рабо­тать», как всех. Безработные, в свою очередь, были настроены все более решительно: «Надо открыто заявить коммунистам - вы править государ­ством не умеете и уходите к черту под лодку». По всей стране неодно­кратно вспыхивали бунты на биржах труда и демонстрации безработ­ных; раздавались призывы «вспомнить пятый год»: «Нам терять нечего, мы на краю гибели»[274]. Все больше тревожило власти и недовольство в армии; солдаты называли коммунистов «привилегированной кастой». Сно­ва активизировались анархисты, пытавшиеся работать даже среди воен­нослужащих.